Он закурил, и сардоническая улыбка тронула уголки его широкого кельтского рта. «Ты сам суешь голову в петлю, О'Нил, – сказал он себе – Но ты знал об этом уже тогда, когда посылал ей цветы. Ты же ждал, что она позвонит, получив их. Не ври сам себе – ждал. Ты просто предоставил ей право подачи. Да, все верно – но только отчасти».

Сегодня днем, на пути в контору со строительной площадки, он заметил фиалки в витрине цветочного магазина и тут же вспомнил ее глаза. И потом, робко топчась у дверей магазина, не отводя взгляда от витрины, перенесся мыслями в прежние времена, в дом на берегу моря, и там, в сказочной вилле на скалистой вершине была она… воплощение его юношеских мечтаний… нежная девушка с садовой тяпкой в руках…

Он открыл дверь и купил фиалки, зная, что они ей понравятся. Охваченный ностальгией, он забыл о всех своих колебаниях. Только позже Шейн принялся анализировать причины своего поступка.

«Да и черт с ним! Теперь уже поздно, – подумал он и нетерпеливым жестом загасил сигарету. – Я пригласил ее на обед. Надо выдержать. В конце концов, я взрослый мужчина и вполне способен совладать с такой ситуацией. Кроме того, речь шла всего лишь об обеде. Пустяки».

Минут десять спустя Шейн вылез из такси на углу Пятой авеню и Семьдесят седьмой улицы. Первые три месяца своего пребывания в Нью-Йорке он жил в квартире Эммы, поэтому привратник сразу узнал его и, прежде чем позвонить в квартиру, поздоровался.

Поднимаясь в лифте на десятый этаж, Шейн почувствовал в груди тугой комок волнения. Или предвкушения? Он еще раз напомнил себе о необходимости быть с Полой настороже и, обуздав эмоции, изобразил на лице приятную, ни к чему не обязывающую улыбку. Перед дверью он заколебался на долю секунды, прежде чем нажать на кнопку звонка. Только он поднял руку, как дверь внезапно распахнулась, и перед Шейном предстало милое ирландское лицо Энн Донован.

– Добрый вечер, мистер О'Нил, – проговорила она, посторонившись, чтобы впустить его внутрь. – Очень рада вас видеть. Мисс Пола ждет вас в кабинете.

И ошиблась. Пола уже шла навстречу ему через просторный холл с радостной улыбкой на лице.

Потрясение от встречи с ней было подобно удару в солнечное сплетение, а затем он почувствовал, как у него отнимаются ноги. Какое-то время он стоял как вкопанный, не в силах ни шевельнуться, ни произнести хоть слово. Однако быстро взял себя в руки и, еще шире улыбнувшись, шагнул навстречу хозяйке.

– Пола! – воскликнул он и сам удивился, что его голос звучит ровно и абсолютно естественно.

– Ты добрался в рекордно короткий срок, – заметила Пола. – Сейчас всего семь тридцать.

– Сегодня на улицах не очень много машин. – Он не сводил с нее глаз.

Пола ответила ему сияющим взглядом.

Шейн поцеловал ее в подставленную щеку и, взяв за руку, привлек к себе поближе, но тут же, словно обжегшись, отпустил ее, боясь даже мимолетного прикосновения.

Пола, глядя на него, рассмеялась.

– В чем дело? – спросил Шейн.

– Ты отпустил усы! – Склонив голову набок, она окинула его критическим взглядом.

– Ах, да… – Его рука автоматически потянулась ко рту. – Ну конечно… Ты же их не видела.

– Как я могла их видеть? Мы же с апреля не виделись.

– Ну, и как? Нравится?

– Да… Пожалуй, – протянула Пола и, взяв его под руку, повела в кабинет, не прекращая тараторить на ходу. – Ты выглядишь великолепно. Боже, какой загар! А мне-то все уши прожужжали, как ты перенапрягаешься в Нью-Йорке. Держу пари, что на самом деле ты ведешь праздную жизнь на золотых песках Карибского моря.

– Да уж, конечно. У моего старика не забалуешься.

Он обрадовался, когда Пола отпустила его руку и отошла в сторону. Она направилась к маленькому буфету у противоположной стены. Шейн стоял у журнального столика и наблюдал, как она бросает кусочки льда в бокал. Он отметил, что Пола налила виски и разбавила его содовой, не спросив, что он хочет выпить. Но какой смысл спрашивать? Она и так знает его любимый напиток. Ему на глаза попалась корзинка с фиалками. Шейн улыбнулся и вдруг заметил, что Пола уже рядом и протягивает ему бокал.

– А ты сама чего-нибудь выпьешь?

– Да, белого вина.

Пола села в кресло у камина и подняла бокал.

– За тебя, Шейн.

– И за тебя.

Он с облегчением уселся напротив нее. Шок и волнение от встречи никак не проходили, и он был настолько возбужден, что начал испытывать легкое чувство тревоги. «Осторожнее», – напомнил он себе и поставил бокал на столик, затем закурил сигарету, надеясь скрыть волнение. Затянувшись несколько раз, Шейн вдруг обнаружил, что от волнения не знает, о чем говорить. Он оглянулся вокруг, как всегда восхищаясь элегантной комнатой. Ему здесь было уютно. Эмма выдержала интерьер в темно– и светло-зеленых тонах, с которыми отлично гармонировал цветастый ситец обивки диванов и стульев, а также антикварная английская мебель эпохи Регентства. Все вокруг напоминало ему о доме и пробуждало чувство ностальгии. Наконец он заговорил:

– Когда я жил здесь, я больше всего любил этот кабинет.

– Забавно. И я тоже. – Пола откинулась на спинку кресла и скрестила длинные ноги. – Он напоминает мне верхнюю гостиную на Пеннистоун-ройял. Конечно, он меньше, но такой же уютный, теплый и обжитой.

– Да – Шейн откашлялся. – Я заказал столик в „Le Veau d'Or". Ты там бывала?

– Нет, никогда.

– Думаю, тебе понравится. В первую очередь, атмосфера. Это маленькое французкое бистро, очень оживленное и веселое, и еда там тоже превосходная. Как-то раз, когда Эмма и дед приехали в Нью-Йорк, я сводил их туда. Они остались довольны.

– Звучит заманчиво. Кстати, о наших стариках. Через несколько недель, по дороге в Англию, они должны заехать сюда Ты вернешься вместе с ними домой? На Рождество?

– Боюсь, что нет, Пола. Отец хочет, чтобы на праздники я отправился на Барбадос. В отеле тогда наступает самое горячее время.

– Все будут очень огорчены, – заметила Пола. Время от времени она поглядывала на своего старинного приятеля, еще не привыкнув к его усам. Они несколько изменили его, он стал выглядеть старше своих двадцати восьми лет и еще красивее. Если такое, конечно, возможно. Он всегда привлекал к себе взгляды окружающих – высокий, ладно скроенный, смуглый, обаятельный.

– Ты очень внимательно на меня смотришь, – произнес Шейн. Черные дуги его бровей взметнулись вверх, взгляд стал вопросительным.

– И ты тоже.

– Ты похудела, – начал он, запнулся и потянулся за бокалом.

Пола озабоченно нахмурилась.

– Да. Хотя и не сидела на диете. Ты же знаешь, я никогда не увлекалась этим. Очень я худая?

– Немного есть. Тебе надо немножко поправиться, моя милая, и, раз уж мы затронули эту тему, ты еще и…

– Все та же песня. Ты мне ее пел всю свою сознательную жизнь. И мою тоже, – перебила Пола, надув губки. – По крайней мере, сколько я себя помню.

– Верно. Еще я начал говорить, что ты выглядишь усталой. Тебе нужно хорошенько отдохнуть. – Шейн пригубил виски, изучающе глядя на нее поверх бокала. Сделав маленький глоток, он поставил его на стол и подался вперед: – Как всегда, прекрасный макияж. Но своей косметикой ты меня не обманешь. У тебя изможденное лицо, а под глазами круги, – заметил Шейн со своей обычной бесцеремонной прямотой. – Не удивительно, что моя сестра и Уинстон так беспокоились о тебе.

Последнее замечание застало Полу врасплох, и она воскликнула:

– А я и понятия не имела. Никто из них мне слова не сказал.

– Не сомневаюсь. Думаю, и все остальные тоже молчали – чтобы только не расстроить тебя. Но ко мне это не относится, Каланча. Мы никогда ничего друг от друга не таили. Надеюсь, так будет и впредь.

Пола все время думала о его поведении в последнее время, о трещине, возникшей в их отношениях по его инициативе. Она не сомневалась, что он что-то от нее скрывает. Пола заколебалась, стоит ли сейчас же потребовать от Шейна объяснений, но передумала. Попозже может представиться более удобный случай. Она не хотела загонять его в угол и создавать напряженную атмосферу в первый их совместный вечер. Ей хотелось просто расслабиться, насладиться его обществом. Поле действительно очень не хватало Шейна, и она хотела, чтобы между ними все снова стало, как прежде. Она чувствовала, как необходима ей их старая детская дружба. Поэтому она только сказала: