– Довольно, мерзкий мошенник!

– Господин А…

– Хорошо, буду снисходительным. Слово «мерзкий» беру назад! А хотите, я вам скажу, что вас больше всего интересует в моем письме?

Неужели нотариус мог поверить, что Пьер-Серван-Мало проболтается?.. Но, тем не менее, его маленькие глазки загорелись, как раскаленные уголья.

Нет! Хотя малуинец и был вне себя от гнева и весь побагровел, все же он не потерял выдержки.

– Вот что я вам скажу, старый Омар, которого никто не захочет есть, даже если его приготовить по американски, – я скажу, что в этом письме вас волнуют не те фразы, в которых говорится об услуге, оказанной моим отцом двойному «К»… Нет! Вас интересуют четыре цифры! Вы слышите меня – четыре цифры!

– Четыре цифры?.. – пробормотал Бен-Омар.

– Да, четыре цифры! И я продам их вам только по двенадцати с половиной миллионов за штуку! Теперь все! Прощайте!..

И, заложив руки в карманы, дядюшка Антифер сделал несколько шагов, насвистывая свою любимую арию. А что это была за ария, не знал никто и меньше всего он сам, – она напоминала скорее вой заблудившегося пса, чем мелодию Обера note 70.

Бен-Омар окаменел! Превратился в соляной столб! Застыл, как истукан! Прирос к месту! А он-то надеялся обвести этого матроса вокруг пальца, как простого феллаха! Одному Магомету известно, как он надувал этих несчастных крестьян, которых злая судьба приводила в его нотариальную контору, одну из лучших в Александрии!..

Бен-Омар растерянно глядел вслед малуинцу, удалявшемуся своей тяжелой походкой, вразвалку; дядюшка Антифер шел, поднимая то одно плечо, то другое, жестикулируя, словно рядом был его друг Трегомен, получавший от него очередную взбучку.

Вдруг дядюшка Антифер остановился как вкопанный. Он встретил какое-нибудь препятствие? Да!.. То была мысль, неожиданно мелькнувшая у него в голове. Он что-то упустил, но это упущение еще не поздно исправить…

Он подошел к нотариусу, не менее неподвижному, чем прелестная Дафнэ, превратившаяся в лавр, к горькому разочарованию Аполлона note 71.

– Господин Бен-Омар, – сказал дядюшка.

– Что вам угодно?

– Есть одна вещь, которую я забыл шепнуть вам на ухо.

– Что именно?..

– Это номер…

– А-а! Номер?! – встрепенулся Бен-Омар.

– Да, номер моего дома… Улица От-Салль, три… Вам следует знать мой адрес. Когда вы придете, вас примут дружески…

– Вы меня приглашаете?

– С пятьюдесятью миллионами в кармане!..

И на этот раз дядюшка Антифер окончательно удалился, а нотариус в изнеможении сел опять на бревно, взывая к аллаху и его пророку Магомету.

Ночью 9 февраля легко могло случиться, что спящие глубоким сном постояльцы гостиницы «Унион», у которых окна в номерах выходили на площадь Жак-Кер, проснулись бы от громких криков, если бы дверь номера 17 не была герметически закрыта и завешена плотной, звуконепроницаемой портьерой.

Дело в том, что произошла ссора между двумя постояльцами, занимающими этот номер, и один из них пришел в такой неистовый гнев, что, не стесняясь, выкрикивал во весь голос обвинения и угрозы. Второй, правда, старался его успокоить, но все его попытки терпели неудачу, так как уговаривал он слишком робко и явно чего-то боялся.

Впрочем, вполне возможно, что никто бы ничего и не понял из этого бурного разговора, так как он велся на турецком языке, малознакомом уроженцам Запада. Время от времени примешивались и французские выражения, доказывавшие, что собеседники при желании могли бы объясняться и на этом благородном языке.

В камине полыхал яркий огонь, и лампа, стоявшая на круглом столике, освещала бумаги, наполовину прикрытые старым, порыжевшим от времени портфелем.

Один из ссорящихся был Бен-Омар. Совершенно уничтоженный, подавленный, он не отводил полузакрытых глаз от огня, страшась взглянуть своему собеседнику в глаза, сверкавшие еще ярче, чем пламя в камине.

Это и был тот самый иноземец со свирепой физиономией, которому нотариус подал незаметный знак во время разговора с дядюшкой Антифером на набережной.

И этот человек в двадцатый раз повторял:

– Значит, ты ничего не добился?

– Да, ваша милость, и аллах тому свидетель…

– Какой мне прок от свидетельства аллаха! Я говорю о деле!.. Значит, ты ничего не добился?

– К величайшему сожалению.

– Чтоб его черти взяли, этого малуинца! (Эти слова были сказаны по-французски.) Так он отказался отдать тебе письмо?

– Отказался!

– А продать?

– Продать? Согласился…

– И ты, болван, не купил его? Ты не взял его? Посмел явиться сюда без письма?..

– А знаете ли вы, ваша милость, сколько он за него запросил?

– Какое это имеет значение?

– Пятьдесят миллионов франков!

– Пятьдесят миллионов?!

И проклятия посыпались из уст египтянина, как ядра с фрегата, открывшего огонь одновременно с бакборта и со штирборта. И, как бы вновь перезарядив свои пушки, он продолжал пальбу:

– Так теперь ясно тебе, болван, что этот моряк прекрасно знает, как важно для него это дело?..

– По-видимому, он догадывается.

– Ох, чтоб Магомет его задушил!.. И тебя вместе с ним! – вскричал в диком раздражении египтянин, меряя комнату быстрыми шагами. – А еще лучше, я сделаю это сам, по крайней мере в отношении тебя; ты ответишь за все несчастья, которые еще предстоят…

– Но ведь это не моя вина, ваша милость… Я не был посвящен в тайны Камильк-паши…

– Ты должен был их знать! Ты должен был вырвать их у него, когда он был жив!.. Ведь ты был его нотариусом!..

И снова посыпались проклятия, как пушечные ядра с обоих бортов фрегата.

Этот ужасный человек был не кто иной, как Саук, сын Мурада, двоюродного брата Камильк-паши. Ему исполнилось тридцать три года. После смерти отца он остался единственным наследником своего богатого родственника и мог бы получить огромное богатство, если бы оно не было увезено и спрятано от его алчности – читатель уже знает, по какой причине и при каких обстоятельствах.

Сейчас мы расскажем вкратце о событиях, случившихся после того, как Камильк-паша покинул Алеппо и увез свои сокровища, чтобы укрыть их в недрах какого-нибудь неизвестного острова.

В октябре 1831 года Ибрагим-паша во главе флотилии из двадцати двух кораблей, с тридцатью тысячами человек взял Газу, Яффу и Хайфу, а 27 марта 1832 года в его руках очутилась и крепость Акка.

Казалось, что эти территории Палестины и Сирии будут окончательно отторгнуты от Блистательной Порты, но вмешательство европейских держав остановило сына Мухаммеда-Али на пути завоеваний. В 1833 году обоим противникам – султану и вице-королю – было навязано соглашение в Кютахье, и все осталось по-старому note 72.

В это смутное время Камильк-паша, к счастью для него, скрыв свои богатства в безопасном месте, помеченном двойным «К», продолжал свои путешествия. Где скитался он на своей шхуне-бриге, находившейся под командой капитана Зо? В какие воды, в какие моря – близкие «ли далекие, – в какие части света заходила она? Заплывала ли она в далекие воды Азии или огибала Европу?.. Кроме капитана Зо и самого Камильк-паши, ни один человек не ответил бы на эти вопросы, ибо, как мы знаем, никто из экипажа не попадал на берег и ни одному матросу не было известно, в какие страны Запада или Востока, Юга или Севера заносила их фантазия хозяина.

Но после всех этих бесконечных скитаний Камильк-паша имел неосторожность вернуться к портам Леванта. Соглашение в Кютахье положило предел честолюбивым мечтам Ибрагима, и северная часть Сирии вновь подчинилась султану. Поэтому Камильк-паша был уверен, что его возвращение в Алеппо не грозит ему никакой опасностью.