Лошади едва успели остановиться перед домом, как Клейтон уже оказался на Крыльце. Почти бегом он поднялся по лестнице, распахнул дверь в спальню Уитни с такой силой, что она с грохотом ударилась о стену. Немедленно примчалась Мэри, заламывая руки, с широко раскрытыми в панике глазами. Не снизойдя до объяснений, он быстро пронесся через смежную гардеробную в свою старую спальню. Но Уитни там не было, потому что, как со слезами объяснила Мэри, герцогиня уехала. Вчера.

— Куда? — нетерпеливо рявкнул Клейтон.

— Н-не сказала, ваша светлость. Передала, ч-что оставила записку на бюро.

Верная горничная начала всхлипывать, но Клейтон, не обращая на нее внимания, двумя шагами подскочил к бюро Уитни. Ничего. Пусто… если не считать смятого комочка бумаги в верхнем ящике. Клейтон не мог заставить себя коснуться его, но пришлось взять записку и разгладить на случай, если она написала что-то еще. Напрасная надежда. Именно такой способ она выбрала, желая объяснить, что обнаружила причину его гнева.

Клейтон сунул мерзкую бумажонку в карман и обернулся.

— Я перебираюсь в свои комнаты, — прорычал он. — Немедленно уберите отсюда ее вещи.

— И куда, позвольте спросить? — дерзко осведомилась Мэри.

— Сюда, черт возьми!

Клейтону показалось, будто ирландка нашла в его ответе нечто явно забавное, поскольку едва заметно усмехнулась, но был слишком взбешен тем, что истинная добыча ускользнула, и выговаривать наглой служанке не имел ни малейшего желания. Кроме того, ему хотелось кого-нибудь убить, а какой толк в убийстве Мэри?

Клейтон был уже на пути в западное крыло, когда до него дошло, что в роковой записке что-то изменилось. Пятна! Слабые пятна, которыми усеяна бумага!

Слезы, подумал он со смесью презрения и непонятного чувства вины. Слишком много слез.

Следующие четыре дня Клейтон метался по дому, словно пойманный тигр, ожидая возвращения сбежавшей жены. Он был уверен: она вернется, как только поймет, что он не собирается в тревоге и панике мчаться вслед, опасаясь за ее здоровье. Ей придется вернуться. Спрашивается, кто осмелится прятать ее от законного мужа в нарушение английских законов? Ее отец слишком разумный человек, чтобы не приказать Уитни немедленно отправляться к мужу, решил Клейтон, резко изменив мнение о Мартине Стоуне.

Когда она не вернулась на пятый день, Клейтон впал в ярость, подобной которой не испытывал за всю жизнь. Она не может гостить у кого-то так долго! Господи Боже! Она действительно бросила его!

Клейтон дрожал от бешенства. Одно дело, когда он сам собирался отослать ее или уехать, в конце концов, он — потерпевшая сторона! Кроме того, он ведь все же так не поступил! Но Уитни не постеснялась уехать! Должно быть, скрывается у своего папаши, а этот глупый ублюдок позволил ей остаться!

Он приказал подать дорожный экипаж и резко бросил Макрею:

— Я хочу быть в доме Мартина Стоуна через шесть часов и ни минутой позже!

Заметив понимающую ухмылку кучера, Клейтон почти заподозрил, что тот лжет, будто не знает, куда отправилась Уитни. Именно Макрей заявил, что, Уитни велела отвезти ее до первой же почтовой станции, а там, если верить владельцу, наняла карету. Какого черта она вытворяет, скитаясь по всей стране одна и к тому же беременная? Маленькая дурочка! Упрямая, безмозглая маленькая дурочка! Прелестная маленькая дурочка!

Мартин Стоун, широко улыбаясь, самолично вышел на крыльцо встречать Клейтона.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — приговаривал он, выжидающе глядя на раскрытую дверцу кареты. — Как поживает моя дочь? И где она?

Горечь поражения придавила плечи Клейтона.

— Все хорошо, Мартин. Она просила меня поехать к вам и сообщить, что мы ждем ребенка, — поспешно ответил он, мгновенно изобретая предлог своего неожиданного визита. Что ни говори, а Мартин Стоун — человек порядочный, и Клейтон не хотел волновать его, признавшись, что, в сущности, из-за своего невыносимого характера выгнал из дому жену.

— К дому Ходжесов, — рявкнул он час спустя, как только предоставилась возможность уехать, не показавшись грубым и не вызвав подозрений тестя.

Однако Уитни не оказалось и там. И Макрей больше не улыбался, когда хозяин холодно приказал ехать назад, в Клеймор.

Согласно отчетам частных сыщиков, нанятых им на следующее утро, Уитни не гостит у Арчибалдов. Выходило, что она исчезла на пути от почтовой станции в неизвестном направлении.

Гнев Клейтона сменился тревогой. А когда было точно доказано, что она не пересекала Ла-Манш на пакетботе и, следовательно, не уехала во Францию, тревога сменилась паникой.

Сидя в одиночестве в своей элегантно обставленной спальне неделю спустя после того, как вернулся и узнал об исчезновении жены, Клейтон задумался: а что, если Уитни сбежала к человеку, бывшему ее любовником до свадьбы? Что, если этот негодяй не желал или не мог дать ей свое имя, но теперь готов содержать любовницу в уютном убежище, подальше от посторонних глаз?

Мучительная неотвязная мысль терзала его, однако, всего несколько минут, потому что Клейтон, вглядываясь в фиолетово-розовый закат, не мог поверить, что Уитни способна уйти к другому. Возможно, во всем была виновата бутылка бренди, которую он успел выпить за последние два часа, но Клейтону почему-то казалось, что Уитни… Уитни со временем привыкла к нему и даже немного полюбила. Немного.

Клейтон вспомнил о ее привычке сидеть в кабинете, свернувшись в кресле, пока он работает, и читать, писать письма или подсчитывать домашние расходы. Она любила быть рядом с мужем. И ей чертовски нравилось лежать с ним в постели. Ни одна женщина на свете не могла бы так таять в объятиях мужчины и пытаться подарить ему такое же наслаждение, какое получала от него, если бы была к нему равнодушна.

Клейтон отчаянно любил Уитни в тот день, когда они поженились, она же не любила его. Тогда. Но с тех пор прошел не один месяц, и она, конечно, питает к нему некоторое подобие любви.

Не зная куда деваться, Клейтон встал и направился в спальню Уитни. Без хозяйки она больше не была красивой и уютной. Уитни исчезла и вместе с ней — смысл его существования, дающий силы жить и дышать. Он прогнал ее, сломил неукротимый дух и разбил сердце. В ней было так много энергии и мужества! Так чертовски много!

Она не побоялась вступить с ним в спор в тот день, когда вопреки приказу отправилась на прогулку верхом, а потом открыто бросила ему вызов, появившись на балу у Клифтонов в великолепном зеленом платье, придавшем ее глазам изумрудный оттенок. И когда он сидел в темноте в этой самой комнате, ожидая ее, она не побоялась угрожать поджогом! Никто, кроме Уитни, не посмел бы, дерзко глядя ему в глаза, утверждать, что останется под замком лишь в том случае, если муж будет заперт вместе с ней. И почему вдруг у нее возникло бы подобное желание, будь Клейтон безразличен ей?

Вернувшись к себе, Клейтон оперся о раму окна и, глядя во мрак, вспомнил, что сказала Уитни, когда он схватил ее за плечи и начал трясти, пытаясь заставить замолчать. «Не могу, — прошептала она, морщась от боли. — Потому что люблю тебя. Люблю твои глаза и улыбку…»

Иисусе! Как она могла говорить такие вещи, когда он намеренно мучил ее?! «Я точно помню каждую твою ласку… нежность рук… и слова, которые ты шепчешь, когда находишься глубоко во мне… о том, что ты, кажется, словно прикасаешься к моему сердцу…»

Клейтон медленно побрел в гардеробную. Открыв футляр, где хранились запонки и булавки для галстука, он вынул рубиновый перстень и повернул так, чтобы прочесть надпись.

Глубоко вздыхая, он долго смотрел на два дорогих слова «Моему господину», не в силах решить, надеть ли кольцо самому или подождать, пока Уитни сама сделает это, как в ночь свадьбы. Тогда она поцеловала его ладонь и нежно приложила к щеке.

Он надел кольцо сам, потому что не мог больше ждать. И, сразу почувствовав себя немного лучше, сел, вытянул перед собой ноги и взял графин с бренди. Теперь Клейтон ясно сознавал, что, прежде чем найдет Уитни, должен примириться с ее предательством. Иначе при первом же взгляде на жену ярость взорвется с новой силой и уничтожит их обоих.