– Все в полном порядке. К слову, они меня и об этом спросили. – Макканн указал на свою поувеченную голову.

– И чего же ты им наплел?

– Сказал, что моя жена упала с лестницы.

– Жена упала с лестницы. – (Он к тому же еще и вдовец.)

– Да, – подмигнул Макканн, – и прямо на меня.

– Понятно, – вздохнул я. – А как там Крошка Томми?

– Я нашел его мамашу и папашу, они там и были, у тетки. Можешь себе представить, какое у них настроение. Я дал им этот номер, ну, твоих адвокатов. Они были очень благодарны. В четверг его потащат в суд. Потом, на обратном пути из больницы, я снова туда зашел, и его папаша сказал, твои адвокаты говорят, что, наверное, смогут вытащить его под залог. Ну как, доволен?

– Вполне. Я бы тоже зашел в четверг, но меня в городе не будет, почти наверняка. Я уезжаю, может, и ненадолго, но прямо сегодня. В крайнем случае завтра утром.

– Да? – Макканн вроде и не удивился. – И куда же это ты надумал?

Я глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду.

– В Арисейг.

Бывают случаи, когда ты не можешь поступать ответственно, не можешь вести себя как взрослый, разумный человек, ты просто вынужден делать то, что тебе вдруг взбрендило. В подобных случаях плохие люди становятся убийцами, хорошие – героями, а мы, остальные, делаем что-нибудь такое, что выглядим в конечном итоге полными идиотами. Но кого и когда это останавливало?

Я вернулся поездом на Центральный вокзал, не обнаружил на остановке ни одного автобуса-челнока, прикинул, что в очереди за такси придется стоять по меньшей мере минут десять, и пошел на Куин-стрит пешком, благо идти там всего ничего, четверть мили. Оказалось, что по вторникам есть всего два поезда на Арисейг, и второй из них – 16.50 до Маллейга – ушел ровно пять минут назад. Я смотрел на опустевшую платформу и кипел от возмущения.

Затем я малость поутих и попытался рассуждать рационально, насколько это было возможно в моем тогдашнем состоянии. Хочешь сделать глупость, так уж хотя бы не делай ее по-глупому. Я должен был повидать Макканна. Я договорился с ним о встрече, и он должен узнать, как там дела у Томми, я же так ничего и не знаю. Да и не только Макканн, у меня были и другие дела.

Я пошел смотреть, когда будет следующий поезд. Завтра в 5.50, без десяти шесть утра. И не какой-нибудь там, а лондонский спальный, вона как. Я купил билет с плацкартой (первый класс, от старых привычек враз не отвыкнешь). Прибытие в Арисейг – в 11.18. Купил на вокзале дешевые электронные часы и сразу поставил будильник на пять. Это ж когда-то будет, это же ждать и ждать. У меня было кошмарное чувство, что за это время я успею себя переубедить.

Нет уж, милейший, начал, так не увиливай…

Я бегом помчался к «Макрею, Фитчу и Уоррену», попросил секретаршу позвонить в «Гриф» и сказать, что я буду там через полчаса, и поймал Дугласа буквально на выходе из конторы.

– Как вы сказали, мистер Уэйр? – спросил Дуглас, когда я объяснил ему, что я намерен сделать; его лицо заметно побледнело.

– Все предельно просто, – сказал я, все еще не в силах отдышаться после пробежки. – Достанем мое завещание и напишем по его образцу, в пять минут уложимся.

Не в пять, конечно, а в двадцать, и мистер Дуглас малость хмурился, когда мы подошли к «находясь в здравом уме», но дело было сделано.

– Я практически уверен, мистер Уэйр, – сказал Дуглас, – что вы еще пожалеете об этом своем… – он подчеркнул вескость сказанного, медленно сняв с носа очки, – опрометчивом решении.

– Я тоже уверен, – согласился я, чувствуя себя напыщенным идиотом, – но иначе было нельзя.

Дуглас обреченно вздохнул. Сперва он вообще отказывался принимать в этом какое-либо участие (ссылаясь на мое «возбужденное состояние»), но мы сошлись на том, что датировали документ завтрашним днем, чтобы у меня было время передумать. Я поставил свою подпись, поймал такси и поехал в «Гриф».

– Че-го? – спросил Макканн.

– Бери. – Я побренчал перед его носом ключами. – Все твое. Я оставил себе ключ от двери с Холланд-стрит, потому что хочу там переночевать. А завтра уже все твое. – (Строго говоря, вранье, но чего там вдаваться в подробности.)

– Ты что, совсем спсихел?

Я в жизни не видел Макканна таким встревоженным (даже тогда, у «Монти»).

– Макканн, да куда мне еще психеть? Я все эти годы был психом, и ты прекрасно это знаешь. Так возьмешь ты наконец эти долбаные ключи?

Макканн глотнул пива, искоса поглядывая на мою руку с ключами, и упрямо помотал головой:

– Не-а. Сперва я хочу знать, что тут происходит.

– Макканн, – сказал я, начиная терять терпение, – все предельно просто. За эти два дня я получил некоторые известия, одни из них очень плохие, а другие… другие, может быть, очень хорошие. Я был близок к тому, чтобы убить себя… или думаю, что был близок… Но даже тогда, – я взмахнул рукой, и ключи звякнули, – даже тогда я пребывал в абсолютно здравом уме. И продолжаю пребывать. Я собираюсь отправиться за холмы и вдаль,[87] чтобы увидеть свою старую знакомую, которая то ли обрадуется встрече со мной, то ли нет, но все равно я должен ее повидать… да и вообще мне необходимы перемены, мне нужно уйти от самого себя. Я переговорил со своим адвокатом, и все будет сделано ровно так же, как если бы я умер. Я подписал документ, более-менее эквивалентный завещанию, я расстаюсь со всеми своими деньгами и со всем прочим… Ты получаешь церквуху и все, что в ней. Поступай с этим хозяйством как знаешь. На данный момент это самое «все, что в церкви» включает в себя и голубя, но ты должен что-нибудь сделать, чтобы выпустить его наружу, кроме того, там находятся пленки и еще кое-какое мое барахло, это я когда-нибудь заберу, но все остальное твое. Да, и еще я хочу, чтобы ты сказал женщине по имени Бетти, что ей тоже нужно связаться с моими адвокатами. Бетти придет как-нибудь в церквуху, ты поймешь, что это она.

Я протянул Макканну ключи, он все еще глядел на меня с подозрением.

– Макканн, – сказал я, – сделай это для меня. Пожалуйста. Я знаю, я-то этого не заслуживаю, я врал тебе и теперь очень об этом жалею… но я очень тебя прошу, возьми ключи. Для меня это важно.

Макканн отставил кружку, взглянул на ключи, взглянул на меня. Затем он взял ключи и опасно прищурился.

– Но только если, приятель, все это шутка, я сломаю тебе твою долбаную шею.

Я рассмеялся, но тут же вспомнил Глена Уэбба, подумал о своей всегдашней идиотской доверчивости, и по моей спине пробежал легкий тревожный холодок.

– Если все это шутка, – сказал я Макканну, представляя себе пустынное побережье за Арисейгом, – я вряд ли уже попадусь тебе в руки.

Короче говоря, я посидел со своим другом Макканном в «Грифоне», и после нескольких порций все стало почти так же, как раньше, мы разговаривали и смеялись, и я рассказывал ему о своей прошлой жизни, и вряд ли он поверил, сколько у меня было денег, и тому, куда они пойдут, – тоже (хотя он и одобрил это в теории), и я успокоил его, что уж всяко не стану нищим, хотя и все мои будущие отчисления за старый материал тоже отписаны и мне не достанутся. Некоему джентльмену по имени Ричард Тамбер предстоит на днях очень приятный сюрприз: я позвоню ему и скажу, что согласен записать новую пластинку, но так как я снова начинаю все с нуля, мне необходим аванс.

Затем мы решили, что на сегодня нам хватит, и Макканн пошел к себе домой, а я вернулся в собор Св. Джута и попытался заснуть, но не смог, и тогда я поднялся на башню нести ночную стражу, и я смотрел на город и на свою жизнь, вспоминая, и сожалея, и переживая наново, иногда даже с улыбкой, и я понял, что в моей жизни было кошмарное количество вещей, до которых у меня так и не дошли руки, и самоубийство – не более чем одна из этих вещей, и я понимал, что делаю глупость, но бывают случаи, когда глупость – это самое разумное.