Что же виною этого перерождения? Присутствие посторонняго мужчины.

О молодыя женщины! для чего вы делаете только для посторонних мужчин то, что должны, по обязанности, делать лишь для своих мужей[7].

Наш молодой муж очень приятно поражен метаморфозою жены, и едва не остался дома; но встретив насмешливый взгляд товарища, ушел для того только, чтоб показать, что умеет выдержать характер.

Правду говорят, что мужчины тверды в своих намерениях, и что они непременно выполняют задуманное, во что бы то ни стало; напротив, женщина, которой пришла в голову глупая мысль, отступилась бы от нея, если б только во время успела одуматься. Истинно, преслабое она создание!

Товарищу или другу только и надобно было, чтобы молодой муж ушел. Оставшись наедине с его женою, он начинает воспевать пред ней… но не любезности, а похвалы достойному супругу.

Облачко печали появляется на миг на челе молодой женщины, но она не желает, чтоб посторонний человек заметил то, что у нея на душе, и потому снова улыбается, снова делается веселою.

Так проходит время до обеда. Молодой муж, неожиданно возвратившийся ранее обыкновеннаго, удивляется, увидев, что жена его сидит за фортепиано, давным давно ею заброшенным.

— «Я не узнаю жены», — говорит он тихонько другу: «не тебе-ли я этим обязан?» — «Отчасти,» отвечает тот, с лукавою улыбкою[8].

Самолюбие женщины, кто что ни говори, сильнее самолюбия мужчины, и это-то причиною того, что на женское сердце самая обыкновенная пошлая лесть производит большое впечатление.

Друг знает хорошо женское сердце, и потому, при втором визите, избирает лесть орудием… для доказательства мужской дружбы.

Визиты его, после этих двух, начинают учащаться. Не всегда попадал он во время. Присутствие мужа видимо стесняло его, а муж уже не так часто покидал супружеский кров как прежде; но чего не достигнет человек с тонким умом? — Друг умеет своими словами подзадорить молодаго мужа и выпроводить его, не смотря на то, что последний становится день ото дня нежнее и ласковее с женою.

А она занята постоянно гостем, предупредительный угождения котораго удовлетворяют ея женскому тщеславию. Порой ей приходит даже в голову мысль, что друг ея мужа не равнодушен к ней, но чрез минуту потом она считает эту мысль нелепою. Впрочем, ей нет дела до настоящих чувств постояннаго ея собеседника: у ней есть муж, который не заставляет ее ныньче проводить мучительно-безпокойныя ночи.

Так-ли станет думать она в последствии?

История обольщения честной замужней женщины весьма обыкновенна и немногосложна: сперва обольститель восхваляет безпримернаго и любимаго мужа, для отстранения от себя подозрения в коварстве; потом воскуривает фимиам уважения и глубокой преданности пред нею самою, для того, чтобы сблизиться с нею, и наконец когда всякое подозрение в коварстве отстранено, делает намеки на неверность некоторых мужей, для возбуждения любопытства, которым страдают все женщины, и которое губит их точно также, как погубило праматерь нашу Евву… переход от намеков о посторонних мужьях к ея собственному не так труден… и напоследок она узнает истину.

— «Доказательства! Мне нужны доказательства!» — восклицает она в слезах.

— «Я вам доставлю их», — говорит друг, и почтительно кланяясь, удаляется: он свое дело сделал.

В этот день муж встречает чрезвычайно сухой прием, по возвращении домой.

Доставленный другом доказательства ясны, неоспоримы! Вот письма его, в которых упомянуто даже ея имя, но с каким пренебрежением и насмешками!.. Ей изменили, имя ея предали поруганию, и для кого, перед кем? Для продажных женщин, пред этими тварями!.. какое оскорбление! какая жестокая обида! вот от чего он был так холоден!.. «Я отмщу ему!» говорит она: «но как?»

В это время, как-бы угадывая ея мысли, является демон-искуситель, нарушитель семейнаго спокойствия; лицо его печально, на глазах видны следы слез, рука, которую, он подает молодой женщин, дрожит в ея руке.

— «Вы принимаете участие в моем горе?» говорит она грустно.

— «Можете-ли вы сомневаться в этом?» отвечает он с жаром; «я готов жизнь свою отдать, чтоб избавить вас от такого горя… но, к несчастию, прошлаго воротить нельзя.»

— «Да, вы сказали правду: прошлаго не воротишь.»

— «Но кто может ручаться и за будущее?» продолжает вкрадчиво искуситель: «прошлыя измены могут быть не последними.»

— «О я несчастная!» восклицает бедная женщина, закрыв лицо руками.

Молчание продолжается несколько минут, потом опять слышится голос искусителя: «К чему эти терзания? к чему мучить себя? это вам не поможет. Притом, по общественным понятиям, муж почти имеет право изменять жене».

— «Имеет?! кто смеет сказать это!!»

— «Все говорят. Развращенное наше общество смотрит на это сквозь пальцы!»

— «А женщины? А жены? какия же у них права?»

— «Этого-то мне и надо!» думает искуситель, и раздражает более и более уже и без того полуиступленную женщину.

Я уже сказала, что самолюбие в женщинах чрезвычайно сильно; тот, кто умеет искусно задеть и подстрекнуть его, всегда успеет сделать из женщин и с женщинами все, что задумал.

Как! Она, молодая, прекрасная женщина, не имеет никаких прав! Она, которая может блистать в обществах, быть царицею на балах, должна перенести с терпением, молча, кровную обиду! Да что ж она такое после этого? Безчувственная вещь?… Нет, ей дала природа такия же страсти, как и мужчине; отчего же он может быть ей неверным, а она…

Дойдя до этой мысли, молодая женщина вздрагивает всем телом. Она невольно подчиняется минутному действию какой-то сладострастной мысли; но в след за тем, бледная от внутренней борьбы, возвышает гордое чело, как бы хотя сказать: «Нет, он не порадуется моему падению!»

— «Скверно!» — думает друг-искуситель, который приобрев долговременною практикою искусство обольщать женщин, умеет прочитывать на их лицах сокровеннейший мысли, и мастерски переменяет предмет разговора. Стараясь показать вид, что хочет развлечь ее, он начинает разсказывать сначала веселые анекдоты, содержание которых так невинно, что их мог бы слушать ребенок; потом переходит к разсказам не много более свободным, а от них к историям безчисленных французских маркиз, которых все занятия заключались в одном слов: любовь.

Яд сладострастия заключается в этих разсказах; тонкою струею вошел он в сердце молодой женщины посредством слуха, и покрасневшее лицо ея не имеет более оттенка грусти.

Заметив это, друг ниспускается мало-помалу до самаго себя, и описывает свою минувшую жизнь; выдумывает небывалую любовь, от которой он чуть не умер, потому что ему изменили; говорит, что и после этой любви он мог бы быть счастлив; что он встретил женщину-ангел а, но она не свободна… Тут голос его прерывается; он стремительно целует руку молодой женщины, и отчаянно воскликнув: «Я не могу долее быть здесь!» — убегает[9].

Опытная кокетка осталась-бы совершенно равнодушною после сцен, разыгранных похитителем сердец и чести, но можно-ли требовать того же от молоденькой женщины, которая только что начала жить, и в добавок, считает себя оскорбленною в любви мужем.

Она садится за фортепиано, хочет играть, петь; но пальцы ея не слушаются, голос не повинуется; садится за работу; и не в состоянии работать; заняться-же хозяйством ей, просто, противно. — «Я больна», — сказала она сама себе, и начала припоминать то, что говорил друг ея мужа[10].

Мужа встречает она ни ласково, ни холодно. В минуту открытия измены, она готовилась осыпать его упреками при первом появлении; теперь-же мысль об этой измене не без-покоит ее более.

Находящияся в таком положении женщины почти никогда не имеют матерей, которым могли-бы довериться, перед которыми имели-бы возможность выплакаться, и от которых всегда получили-бы добрый совет. Низкие светские бездельники, Ловеласы и Дон-Жуаны нашего времени, умеют пользоваться положением этих несчастных женщин.