Под вечер всадники, ехавшие впереди, приблизились к озеру, которое обычно без ночевки не миновали. Но аксакалы – должно быть, заранее условились – только показали кончиками своих плетей вперед – не останавливаться, а ехать дальше. С весны прошлого года озеро стало называться «Озеро, где умер бий». Сейчас здесь на берегу поставил свои юрты Иманалы, тут и собирался устроить свои поминки по Есенею.

Если это случится, он как бы подтвердит права на наследство, а права Улпан во многом потеряют силу. Сам Иманалы, пожалуй, до этого не додумался бы, но у него не было недостатка в советчиках.

Сибаны проехали мимо, никто не свернул к аулу Иманалы, и яснее этого нельзя было выказать свое отношение к его затее. Всадники молча сидели в седлах, примолкли женщины, даже ребятишки, почувствовав настроение взрослых, перестали скакать взад-вперед.

Женщины из более зажиточных семей, в тарантасах, запряженных парой, следовали за коляской Улпан.

– Вы поезжайте дальше, – повернулась она. – Я скоро догоню вас…

Ее упряжка свернула к юртам на берегу озера.

К Иманалы Улпан вошла решительно, в сопровождении Дамели. Айтолкын никак не ждала ее – и смутилась от неожиданности… Их сыновья, ставшие взрослыми, вскочили…

Иманалы, не вставая, приказал им:

– Уйдите…

Улпан без приглашения прошла на почетное место, села.

– Правильно, что отослал их… – сказала она. – Мы должны поговорить наедине, как взрослые люди. Я приехала не с новосельем поздравить. Я приехала сказать – отправляйтесь со всеми вместе. Позор, чтобы единственный брат Есенея торчал в одиночестве, как прокаженный! Скажи – хоть один сибан завернул к тебе, проезжая мимо? Сибан считает тебя виновным перед братом, перед его памятью. Ты не морщь лицо, ты слушай! Тебя, тебя считают причастным к смерти Есенея! Дубину, ударившую его, держали твои руки… Есеней больше не поднимался с постели. Тебе самому уже больше шестидесяти лет… Жил бы ты своим умом, ты бы сейчас защищал честь усопшего брата, чтобы никто не посмел коснуться его постели. А ты?.. Сам хочешь в эту постель залезть, стать аменгером для его жены! Ты собираешься суду биев предъявить иск, что ты – наследник Есенея. Тебе нужен скот? Сколько?.. Присылай завтра же своих сыновей, пусть берут! Мне скот не нужен. Ты всем сообщил, ты хочешь справить поминки… Попробуй, и увидишь – хоть один сибан к тебе приедет? Понимаешь ли ты, каким позором покроешь свое имя? Только что поминки устраивала семья Есенея. А в будущем году устраивай ты. Я слушать тебя не стану, ты и рта не раскрывай. Вели разбирать юрты. Кочуй на джайляу со всеми вместе.

Дрожа от ярости, крикнула Айтолкын:

– А ты нас на каком отшибе у сибанов поселишь?

– Замолчи! – оборвал ее Иманалы.

– Живи, где захочешь, – ответила Улпан. – Зови сыновей… Собирайтесь. Чтобы на рассвете тронулись с места.

Иманалы, не ответив впрямую, повысил голос:

– Е-ей! Скажите, пусть юрты разбирают! Переезжаем! Его сыновьям до смерти надоели выходки отца. Когда Улпан вышла, они, обрадованные, бежали к соседним юртам…

………………………………………………………

………………………………и никого не осталось,

кто бы мог рассказать, как все происходило.

Как говорится, есть люди, которых хорошо посылать за своей смертью – они долго будут ездить, пока вернутся.

Три года бии и волостные управители кереев не могли исполнить обещания, которое они дали Улпан и которое приравнивали к первейшему долгу перед всевышним. Пять волостей племени кереев насчитывали около пяти тысяч домов; это – около пяти тысяч сверстников Бижикен. Но, вероятно, никто из этих юношей не был свободен, все связаны обещаниями, данными их родителями. А ведь в эту семью не нужно было платить калым. Приходи – и будешь купаться в богатстве… А какая девочка подросла!.. И мать не оставит молодых своими заботами! Но и при всех этих условиях для Бижикен не находилось жениха.

Бии и волостные не решались нарушить равновесие. Поначалу каждый из них стремился отдать в дом к Улпан одного их своих сыновей… Но все они зорко следили друг за другом, чтобы так не случилось. Тогда-то ведь и нарушится то самое равновесие! Кто породнится с Улпан – станет в два раза богаче, в два раза влиятельнее! Зачем сегодняшнего единомышленника своими руками превращать в завтрашнего врага?

Заранее прикинув все выгоды, которые получит возможный соперник, бии и волостные не могли не колебаться. Проще всего было бы объявить наследником Иманалы, раздробить имущество Есенея, но такой разговор, не встречая поддержки, давно заглох… Думали – сосватать Бижикен джигиту из семьи незначительной, но такое решение таило свои опасности. Сегодня – незначительный, а через два года при поддержке Улпан превратится в нового Есенея, молодого… Кому стать волостным, кому – бием, все будет решаться в их доме!

Так они и продолжали сидеть в засаде, не выдавая ни своих намерений, ни своих подозрений. Приближались перевыборы волостных управителей, биев. Зачем в такое время заговаривать о деле скользком, как припорошенный снегом лед, и горячем, словно прикрытые пеплом раскаленные угли…

Выборы должны были происходить в середине марта, перед самым наурузом,[73] и месяца за два с половиной до этого в дом к Улпан морозным вечером пожаловали нежданные гости – человек двадцать уаков, бии, аульные старшины, аксакалы. Ночевали они в гостевом особняке, а наутро пришли к Улпан и после долгих приветствий и пожеланий приступили наконец к делу, ради которого приехали сюда.

От их имени говорил старый бий Утемис:

– Улпан-байбише, мать сибанов, нам нечего скрывать – мы из тех людей, кого сильный керей держал в стороне… Говорили, что Кожык – родом из уаков, потому нас не позвали тогда в сибанский поход. Если бы не вы, Байдалы и Токай не пригласили бы нас, шайкоз-уаков, и на поминки по Есенею. Что поделаешь?.. Малочисленные роды, как наш, привыкли к подобным унижениям. Шайкоз-уаки живут на клочке – с одной стороны соседствуем с урочищем Каршыгалы, где обитают семьи ваших родичей курлеутов. С другой – граничим со Стапом. Сибаны – тоже род не очень большой, населения не наберется и на одну аульную управу. Но благодаря Есенею, благодаря вам, байбише, он стал родом, который никому не уступит в своей гордости! А у шайкоз-уаков никогда не было таких златоустов, как Байдалы, как Токай. Я даже не уверен – сумеем ли складно изложить наши мысли. Мы простые люди, скотоводы… Рядом с русскими живем – сеем, как крестьяне, хлеб. Наших ушей коснулась просьба, высказанная вами, – для шанрака Есенея уступить одного из сыновей керей-уаков. Керей – своенравный – никак не может договориться! А сына, достойного дочери Есенея привезли мы…

Улпан с самого начала заметила среди гостей молодого Торсана, сына Тлемиса, его круглые, чуть навыкате кавказские глаза, доставшиеся ему по воле его бабки. Еще бы не знать Торсана… После смерти его отца Тлемиса Улпан посылала Торсана на далекие ярмарки – в Ирбит, Тобол, Кзыл-Жар… Торсан в Стапе кончил русскую школу, на него в делах можно было положиться. Как она сама не подумала о Торсане.

Утемис закончил:

– Торсана вы знаете, сына Тлемиса, который тридцать лет бывал в этом доме.

– Верно, Торсан – джигит, привычный для наших глаз… – Улпан чуть улыбнулась.

Но старый Утемис еще не кончил:

– Я знаю… Я хочу надеяться, что вы не скажете, «нет, он недостоин моей дочери…» От вас у шайкоз-уаков нет никаких тайн. Торсан недавно ездил в Кзыл-Жар, к начальнику… Возил бумагу. В Кзыл-Жаре разрешили создать у нас свою отдельную волость. Скоро выборы. Мы думаем волостным избрать этого джигита.

Улпан немного выждала – не скажет ли он еще что-нибудь, и сама сказала:

– Я не из тех, кому в дом нужен непременно волостной или бий… Сибаны сами испытали – как бывает плохо, когда один род господствует над другим. Я не скрою от вас, не скажу, что я не обижена… Среди кереев не нашлось ни одного сына для шанрака Есенея… В добрый час, если у немногочисленного шайкоз-уака нашелся достойный джигит. Погостите в нашем доме дня два, три. А перед отъездом вы получите ответ.