Он шел вдоль причала, спрашивая, не видел ли ее кто-нибудь. Потом прошел мимо склада с другой стороны; там, на просторном лугу с только что скошенной травой, ребятишки играли и резвились на свободе после месяца заточения на борту корабля. Тут-то он и нашел ее... вернее, заметил ее головку.

Она мелькала – то вверх, то вниз – в стайке маленьких девочек. Калем подошел ближе, стараясь представить, что Эми может там делать.

Ее голова вместе с косой то взлетала вверх, то ныряла вниз; снова вверх – снова вниз.

Калем был уже футах в десяти от нее, когда разглядел яснее. Она прыгала через веревку, распевая какую-то нехитрую песенку про блошек и кошек, про пару резвых ножек и сухой горошек.

Мак-Дональды были правы. Он гонялся за ней, словно гончая. Калем сунул руки в карманы и стоял так, отчасти успокоенный, отчасти, напротив, испуганный тем, что он чувствовал к ней.

Калем никогда и ни в ком по-настоящему не нуждался в своей жизни, ни разу не чувствовал подобной потребности, тем более в женщине. Он был уверен, что женитьба не для него. Он так привык жить один, так долго оставался холостяком, что одиночество стало как бы частью его привычного распорядка. А поскольку это стало привычкой, ему вовсе не хотелось менять ее. В этой привычной, размеренной жизни была надежность. Жизнь нравилась ему такой, какая она есть.

Если что-то в его жизни не ладилось или ожидания его не сбывались, он бился и боролся что было сил, чтобы все было по-прежнему – продумано, размерено, рассчитано до мелочей, – как будто подобная упорядоченность могла исправить то, что на самом деле нуждалось в исправлении, – его одиночество; Калем был одинок, но где-то в самой глубине его души все в нем восставало против этого.

Но, когда он услышал этот смех, когда увидел, как Эми играет с детьми и прыгает через веревку в такт смешной и нелепой считалке, так что коса ее взлетает и подпрыгивает, а юбки взмывают чуть ли не до самых икр, он забыл обо всем.

Потому что рядом с Эми не могло быть ни повседневности, ни обыденности. Все это было так странно, так незнакомо для Калема, потому что впервые в своей жизни он был влюблен.

Звуки скрипки, волынки и смех доносились из зала, отдаваясь в прохладном воздухе ночи. В зале кипело веселье. На следующее утро шотландцы отправятся туда, где отныне они будут жить, – в глубь страны, на свои новые фермы вдали от побережья – некоторые даже у самой канадской границы.

Они смеялись, и пели, и веселились от души. Они поднимали кружки с сидром и с пивом за здоровье своих благодетелей, провозглашая здравицы в честь друзей, которых обрели в те дни, когда будущее казалось им таким мрачным и беспросветным.

Эми смотрела на танцы, шотландские народные рилы и джиги, и слушала задорную музыку. Она никогда еще не чувствовала себя такой счастливой, как в эту последнюю неделю. Странно, думала девушка, откуда это чувство возникло теперь? Она ведь бывала на сотнях вечеринок и балов, на всевозможных приемах, которые устраиваются в свете. Случалось, и на довольно-таки необычных. Так, она бывала на приемах, устроенных по случаю дня рождения породистых лошадей. На премьерах опер и вернисажах, а также на вечеринках, которые давались лишь потому, что кому-то захотелось угостить вас клубникой и шампанским. Она бывала на пышных балах, где почетной гостьей была герцогиня, и на других, когда австрийский принц танцевал с ней. Его высочество отчаянно нуждался в деньгах.

Однако ни разу ей не было там так весело, ни разу она не чувствовала, что этот праздник и для нее, как сейчас в этом зале, с этими людьми.

Девушка откинула голову назад, чуть пристукивая ногой в такт музыке; она прикрыла глаза, вслушиваясь в припев и тихонько мурлыча его про себя. Что-то коснулось ее руки, и Эми открыла глаза. Она смотрела прямо в улыбающееся лицо Калема.

В следующую минуту он уже увлек ее за собой в круг танцующих; рука его обвила ее талию, и он все кружил и кружил ее до тех пор, пока девушка не рассмеялась так сильно, что смех мешал ей попадать в такт музыке. Он сделал с ней еще один круг, потом повел ее мимо хлопающих в ладоши танцоров, но вместо того чтобы встать в конце ряда, он продолжал танцевать, уводя ее дальше, на дощатый настил причала, кружа и кружа ее в танце по пристани.

– Калем!

Эми задохнулась – он закружил ее так, что в глазах у нее все поплыло. Девушке пришлось ухватиться за его рубашку, чтобы не потерять равновесия.

– Не беспокойся, Эми, малышка! Я держу тебя.

И он действительно держал ее. Его руки обвивали ее талию, и что-то сладко заныло у Эми под ложечкой – так бывало всякий раз, когда он касался ее.

Девушка засмеялась и вздохнула глубже, прижав ладонь к груди.

– Ты совсем меня замучил, Калем Мак-Лаклен!

– Не могу себе представить, чтобы что-нибудь могло тебя замучить. Я устаю, даже когда просто смотрю на тебя.

– Мне все это так нравится! Правда. Я никогда себя не чувствовала вот так – своей и на месте, как здесь.

Калем прислонился к стволу ивы, потянулся и сорвал веточку.

– Мир начинает казаться совсем другим, когда посмотришь на него глазами этих людей.

– Они замечательные.

Калем смотрел на нее так, точно ему страстно хотелось высказаться.

Эми чуть склонила голову набок.

– Что такое?

Калем не сразу ответил. Он бросил веточку в реку и подошел к самому берегу; сунув руки в карманы, постоял там, глядя на воду. Эми подошла, остановившись рядом с ним, потом села на влажную траву на самом краю. В лунном свете речная гладь мерцала, точно серебристые грани стекла, а музыка и смех доносились до них, словно дуновения легкого ветерка. Эми подняла глаза на Калема; она заметила, что ветерок растрепал его волосы.

Калем долго молчал, потом посмотрел вниз, на Эми. Он сел на траву рядом с ней, высоко подняв колени своих длинных ног и положив на них локти.

Эми, откинувшись назад, смотрела в ночное небо.

– Мне кажется, я никогда еще не видела такой ночи. Ты только посмотри, все эти звездочки наверху подмигивают нам.

– Почему-то у моря звезд всегда больше.

– Интересно, почему это?

– Не знаю.

– А ты никогда не думал, чем на самом деле могут быть эти звезды?

– Нет.

– Ты никогда не смотрел на них в детстве, представляя, что в них может быть что-то особенное?

– Нет.

Эми рассмеялась:

– Ты, наверное, был слишком занят – убирал или мыл что-нибудь. – Калем молча смотрел на нее. – Ну так попробуй теперь!

– Что попробовать?

– Догадаться, чем могут быть звезды.

– Звездами.

– Ну пожалуйста!

– Ладно. – Калем надолго задумался. – Мне кажется, я всегда считал их планетами, такими же, как Солнце и Луна, только поменьше и подальше от нас.

– Может быть, и так. Я думаю, что это светлячки, залетевшие в немыслимую высь.

Калем с удивлением посмотрел на нее, и Эми засмеялась:

– Ну давай же! Теперь твоя очередь. Придумай что-нибудь.

Калем нахмурился, глядя на небо:

– Маяки для летучих кораблей, держащих путь к луне.

– Отлично! – Эми опять засмеялась. – А может, это щелочки в раю.

– Мне кажется, Эми, малышка, что ты с твоим маленьким быстрым умишком можешь навыдумывать столько, что мне все равно за тобой не угнаться.

– С моим «маленьким умишком»?

– Прости, с твоим глубоким умом.

– Ты не должен замечать моего ума. Тебе следует обращать внимание только на мою красоту.

– Уж не потому ли, что, по мнению Джорджины, зрение у меня развито лучше, чем ум?

– Вот именно. Ой! Смотри скорее, Калем! Звездочка падает! А вот и еще одна! Две звезды полетели. – Эми помолчала. – Хотела бы я знать, что это значит. Две звезды полетели вместе. – Девушка повернулась к нему: – Должно же это что-нибудь означать, как ты думаешь?