Она бросит этот платок ему в лицо, и укажет на дверь, и никогда, никогда больше не перемолвится с ним ни единым словом. Впрочем, нет, этого ни в коем случае нельзя делать — он же никак, ни под каким видом не должен знать, что она может хотя бы подозревать о существовании таких женщин, а тем более о том, что он их посещает. Ни одна настоящая леди но должна признаваться в этом.

«Ох! Не будь я леди, я бы уж такое сказала этому подонку!» — в бешенстве подумала она.

И, скомкав платок в руке, Скарлетт спустилась в кухню к дядюшке Питеру. Проходя мимо плиты, она бросила платок в огонь и в бессильной ярости смотрела, как его пожирает пламя.

Глава 14

К началу лета 1863 года в сердцах южан снова запылала надежда. Невзирая на все трудности, лишения, спекуляцию и прочие бедствия, невзирая на болезни, страдания и смерть, которыми был отмечен почти каждый дом, Юг снова и даже с большей уверенностью, чем прошлым летом, восклицал: «Еще одна победа — и войне конец!» Янки оказались крепким орешком, но этот орешек начинал трещать.

Рождество 1862 года было счастливым для Атланты, да и для всего Юга. Конфедерация одержала ошеломляющую победу при Фредериксберге — убитых и раненых янки насчитывались тысячи. Святки на Юге проходили при всеобщем ликовании; в ходе войны наметился перелом. Необстрелянные новобранцы превратились теперь в закаленных бойцов, генералы на деле проявили свой пыл, и ни у кого не было сомнений в том, что с началом весенней кампании янки будут окончательно разгромлены.

Пришла весна, и бои возобновились. В мае Конфедерация одержала еще одну крупную победу — при Чанселорсвилле. Юг ревел от восторга.

Еще более воодушевляющее впечатление произвел прорыв кавалерии северян в Джорджию, обернувшийся триумфом Конфедерации. Люди долго после этого смеялись и хлопали друг друга по спине, приговаривая: «Да, сэр, уж ежели старина Натан Бедфорд Форрест налетит на них, им лучше сразу улепетывать!» В конце апреля полковник Строит со своей кавалерией в тысячу восемьсот всадников внезапно ворвался в Джорджию с намерением занять Ром, расположенный всего в шестидесяти милях севернее Атланты. Он лелеял заманчивый план: перерезать главную железную дорогу между Атлантой и Теннесси, затем свернуть к югу на Атланту и уничтожить все военные заводы и арсеналы, сосредоточенные в этом городе, от которого теперь зависела судьба Конфедерации.

Это был дерзкий план, и в случае удачи он мог бы обойтись Конфедерации недешево, но опять выручил Форрест. Со своей кавалерией, равной по численности одной трети сил противника, — но поглядели бы вы, что это были за всадники! — он бросился в погоню, заставил противника принять бой, прежде чем тот успел добраться до Рома, и не давал ему покоя ни днем, ни ночью, пока не взял всех в плен!

Весть об этом достигла Атланты почти одновременно с сообщением о победе при Чанселорсвилле, и город ликовал и помирал со смеху. Победа при Чанселорсвилле была, разумеется, крупной военной удачей, но захваченная в плен конница Стрейта выставляла янки просто на всеобщее посмешище.

«Да, сэр, лучше уж им не связываться со стариной Форрестом», — потешались в Атланте, снова и снова пересказывая друг другу эту новость.

Удача теперь явно сопутствовала Конфедерации, и люди радовались столь благоприятному повороту фортуны. Правда, янки под командованием генерала Гранта с середины мая осаждали Виксберг. Правда, Юг понес невосполнимую потерю, когда Несокрушимый Джексон был смертельно ранен при Чанселорсвилле. Правда, Джорджия потеряла одного из своих храбрейших и талантливейших сыновей в лице генерала Т. — Р. — Р. Кобба, убитого в сражении при Фредериксберге. Но после таких поражений, как при Фредериксберге и Чанселорсвилле, янки уже не смогут долго продержаться. Они вынуждены будут сложить оружие, и этой жестокой войне придет конец.

В первых числах июля пронесся слух, что войска генерала Ли вступили в Пенсильванию. Генерал Ли на территории неприятеля! Ли наступает! Эта битва будет последней!

Атланта волновалась, торжествовала и жаждала мщения. Теперь янки на собственной шкуре почувствуют, каково это — вести войну на своей земле. Теперь они узнают, каково это — когда твои плодородные земли вытоптаны, дома сожжены, кони и скот угнаны, старики и юноши взяты под стражу, а женщинам и детям угрожает голодная смерть!

Всем было хорошо известно, что творили янки в Миссури, в Кентукки, в Теннесси, в Виргинии. Даже малые ребятишки, дрожа от ненависти и страха, могли бы поведать об ужасах, содеянных янки на покоренных землях. В Атланте уже было полно беженцев из восточных районов Теннесси, и город узнавал из первых рук о перенесенных ими страданиях. Там, как во всех пограничных с Северными штатами областях, сторонники Конфедерации были в меньшинстве, и война обернулась к ним самой страшной своей стороной, ибо сосед доносил на соседа и брат убивал брата. Все беженцы требовали в один голос, чтобы Пенсильванию превратили в пылающий костер, и даже деликатнейшие старые дамы не могли при этом скрыть своего мрачного удовлетворения.

Когда же стали поступать сообщения, что Ли издал приказ: частная собственность пенсильванцев неприкосновенна, мародерство будет караться смертью, а все реквизированное имущество армия будет оплачивать, — репутация генерала едва не пошатнулась, несмотря на весь его огромный авторитет. Запретить солдатам пользоваться добром, припрятанным на складах этого преуспевающего штата? О ком он печется, генерал Ли? А наши мальчики разутые, раздетые, голодные, без лошадей!

Торопливое письмо Дарси Мида доктору было первой ласточкой, долетевшей до Атланты в эти дни начала июля. Оно переходило из рук в руки, и возмущение росло.

«Па, не можешь ли ты раздобыть мне пару сапог? Уже вторую неделю я хожу босиком и потерял всякую надежду, что меня обуют. Будь у меня не такие здоровущие ноги, я мог бы снять сапоги с какого-нибудь убитого янки, как делают многие из наших ребят, но мне не попалось еще ни одного янки, чьи сапоги были бы мне впору. А если раздобудешь, не отправляй по почте. Кто-нибудь все равно присвоит их, и я даже никого не могу за это винить. Посади Фила в поезд, пусть он мне их привезет. Я тебе скоро напишу, где меня найти. Пока я знаю только, что мы движемся на север. Сейчас мы в Мериленде, и все говорят, что нас направляют в Пенсильванию.

Па, я думал, что мы отплатим янки их же монетой, но генерал сказал «Нет!», а лично я готов стать к стенке за удовольствие подпалить дом какого-нибудь янки. Сегодня, па, мы промаршировали через такие огромные кукурузные плантации, каких я отродясь не видывал. У нас такой кукурузы не растет. Признаться, мы немножко поживились там украдкой, ведь все мы здорово голодны, а генералу от этого не убудет, поскольку он ничего не узнает. Впрочем, незрелая кукуруза не слишком-то пошла нам на пользу. Все ребята и без того мучаются животом, а от кукурузы им стало еще хуже. Ранение в ногу не так тяжело в походе, как понос. Па, пожалуйста, постарайся раздобыть мне сапоги. Я теперь уже капитан, а капитан должен иметь хотя бы сапоги, даже если у него нет нового мундира и эполет».

Но так или иначе войска вступили уже в Пенсильванию, и только это, собственно, и имело значение. Еще одна победа, и войне конец, и у Дарси Мида будет столько сапог, сколько его душе потребно, и наши ребята промаршируют обратно домой, и наступят счастливые дни для всех. Серые глаза миссис Мид подергивались влагой, когда она рисовала себе своего сына-воина, возвратившегося наконец под родной кров, чтобы больше никогда его не покидать.

Однако третьего июля телеграфные сообщения с севера внезапно прекратились, и молчание это длилось до следующего полудня, когда в штаб стали поступать отрывочные, сумбурные сведения. В Пенсильвании, около маленького городка под названием Геттисберг, произошло большое сражение, в которое генерал Ли бросил всю свою армию. Сведения были неточны и сильно запаздывали, так как бои шли на неприятельской территории и сообщения поступали сначала в Мериленд, откуда передавались в Ричмонд и уж затем — в Атланту.