— Ты первый, — говорю я Колтону.

Он вздыхает и просто смотрит на меня. Я хочу, чтобы он выразил мне всё то множество чувств, которые переполняют сейчас его взгляд, но знаю, что он никогда не даст себе шанс высказать их мне. Он тянется и проводит костяшками пальцев по моей щеке. Я прикрываю глаза, впитывая это простое прикосновение. Когда он останавливается, я открываю наполненные слезами глаза, встречаясь с ним взглядом.

— Прости, — шепчет он.

И я понимаю, за какое количество всего он извиняется. За то, что никогда не случится. За то, что могло бы быть. За причинённую боль. За то, что он не такой, каким мне нужен. За то, что не в состоянии противостоять своему прошлому.

— Я понимаю, — я тянусь к нему, пробегая пальцами по его небритой челюсти и дальше, по волнистым волосам, снова возвращаясь к лицу. Как будто я запечатлеваю в своей памяти все его черты. Чтобы потом вспомнить. Несмотря на то, что мы будем продолжать работать вместе, я знаю, что это последний раз, когда я позволю себе прикоснуться к нему. Повторное приближение к этому великолепному мужчине будет опасным для моего ослабевшего сердца.

Я встаю на цыпочки, нежно касаясь губами его губ. Через мгновение Колтон обнимает меня, поднимая до своего уровня. Наши глаза оказываются друг напротив друга, мы сосредотачиваемся друг на друге. Колтон прижимается ко мне, продолжая наше слияние. Его поцелуй отличается от прежних. В нём больше нежности. Я понимаю, что мы негласно говорим друг другу «прощай». В неподатливую мягкость нашего поцелуя вложены все обиды и невысказанные, нереализованные возможности. Бывшие ранее отчаяние и чувственная потребность заменены пронзительным отречением. Наш поцелуй завершается, Колтон медленно опускает меня — моё тело скользит по его такому знакомому торсу. Как только мои ноги касаются земли, Колтон прижимается своим лбом к моему. Мы стоим, не открывая глаз, впитывая этот последний момент нашей близости.

Я кладу руку ему на грудь, на сердце; наши лбы всё ещё соприкасаются.

— Я бы хотела, чтобы ты объяснил мне, почему не ищешь ни с кем отношений, Колтон, — мой голос еле слышен и дрожит от слёз, которые вот-вот готовы пролиться. — Возможно, я смогла бы понять тебя … все это… лучше.

— Я знаю, — выдыхает он в ответ. Отодвигается и оставляет свой фирменный поцелуй на кончике моего носа.

Именно это непрошеное действие — мое уничтожение. Слёзы, тихие, сплошным потоком, текут по моим щекам, в то время как Колтон шепчет мне: «Прощай», прежде чем повернуться, и, не оглядываясь, быстро уйти.

Я не могу смотреть на то, как он уезжает. Неуклюже вожусь с входным замком, пихаю, открывая, дверь и скорее захлопываю её за собой. Прислоняюсь к ней спиной, съезжая вниз, и сижу на полу; тихие слёзы превращаются в безудержные рыдания.

Именно в таком виде и находит меня Хэдди, спустя несколько минут после моего менее чем изящного появления.

Неделя тянулась непозволительно долго и высосала из меня все силы. Кандидаты, претендующие на вакансию работника «Дома», которые приходили ко мне на собеседование, были ужасны. Неквалифицированные. Посредственные. Скучные.

Не помогало и то, что мои мысли почти всё время были не здесь. Я очень устала от недосыпа — от тех кратких провалов в забвение, которые прерывались запутанными кошмарами с участием Колтона и Макса по очереди. Очевидно, моё подсознание вместе с эмоциями настроились на одну волну и решили действовать сообща.

Я стала раздражительной, ем всё, что попадается на глаза, и у меня совершенно нет желания выйти на пробежку и потратить те избыточные калории, которыми я набиваю живот, чтобы утишить свои переживания.

Я психую оттого, что Хэдди следит за мной, как коршун, звонит мне каждый час, проверяя, и выключает моих любимых Matchbox Twenty, как только ловит меня за их прослушиванием.

И я расстроилась, когда Тедди просто переслал мне письмо от Тони со списком всех событий, присутствие на которых ради продвижения нашего партнёрства затребовала от меня «КД Энтерпрайзес». А это значит, что мне придётся стоять бок о бок с Колтоном — единственной причиной моего нынешнего скверного состояния. Потому что за четыре прошедших дня ничто не помогло облегчить боль, терзавшую мои сердце и душу воспоминаниями о нашем с ним совместном времяпровождении. Я втолковываю себе, что мы знали друг друга и общались не очень долго, но всё без толку.

Я всё ещё хочу его. Всё ещё чувствую его.

Я жалкая…

Единственный мой личный контакт с Колтоном состоялся по электронной почте, на следующий день после нашего расставания. Колтон прислал мне сообщение: композицию Whataya Want From Me (прим.ред. «Что ты хочешь от меня?»), Адама Ламберта.

Я слушала песню, пропитанную лирикой. Он говорил мне, что нам не быть вместе, и, в то же время, отправил трек, с помощью которого просит не сдаваться, пока он разбирается со своим дерьмом. Часть меня рада, что он все еще общается со мной, тогда как другая часть грустит оттого, что он не позволяет мне тихо, в одиночестве зализать свои раны.

Я даже не собиралась отвечать, пока не услышала песню из комнаты Шейна. Мой ответ был — Numb (прим.ред. Онемение), Ашера. Этим я пыталась сказать Колтону, что, пока он не начнёт противостоять своим старым привычкам, ничего не изменится, и он по-прежнему будет онемевшим. Он не ответил, да я и не ждала этого.

Я громко вздыхаю, сидя в одиночестве за кухонным столом в «Доме». Зандер на сеансе психотерапии у Джексона, остальные мальчики в школе, где пробудут ещё два часа. Передо мной стопка резюме, которые даже и близко не жизнеспособны, и я обескуражена фактом, что только одно из них может оказаться возможностью. Причём, пока только для собеседования, а, кроме этой претендентки, я не нашла ни одного сколько-нибудь близко компетентного.

Из транса меня вырывает звонок моего мобильного. Я лихорадочно подрываюсь, чтобы схватить его, моё сердце колотится в надежде, что это может быть Колтон, хоть мы и не говорили с ночи воскресенья. Мой разум говорит мне, что, скорее всего, это не он, в то время как сердце всё ещё надеется на чудо. Такой вот безнадёжный ритуал, но, тем не менее, я его исполняю.

На экране высвечивается неопознанный номер, и я, задержав дыхание, произношу:

— Алло.

— Райли?

От рокота его голоса моё сердце разбухает. Шок не даёт произнести ни слова. А гордость давит сверху, желая удостовериться, что, когда я, наконец, в состоянии заговорить, заминка в моём голосе отсутствует.

— Ас?

— Привет, Райли, — от теплоты в его голосе, смешанной с облегчением от затаённых эмоций, меня трясёт.

— Привет, Колтон, — в тон ему отвечаю я.

Он тихо смеётся в ответ, а потом телефонную линию заполняет моё молчание. Он откашливается, прочищая горло.

— Я просто звоню, чтобы напомнить: машина заберёт вас из «Дома» в воскресенье в девять тридцать, — бывшее секунду назад тепло сменила отстранённость и официальность.

— А. Хорошо, — я опускаюсь на сиденье; он звонит не ради меня, а чтобы только подтвердить информацию, отправленную его сотрудниками по электронной почте пару дней назад, и по телу разливается разочарование. Я слышу, как он дышит в трубку, и слышу голоса на заднем фоне.

— Вас по-прежнему будет десять? Семь мальчиков и трое сопровождающих?

— Да, — мой тон сухой и очень деловой. Моя единственная форма защиты. — Мальчики чрезвычайно взволнованы предстоящим событием.

— Здорово.

И снова повисает тишина. Мне нужно придумать тему для разговора, чтобы он не разъединился, потому что, несмотря на отсутствие между нами общения, осознавать, что он по другую сторону линии лучше, чем знать, что его там нет. Разум кричит мне о безрассудстве, но меня это не волнует. Мой мозг всеми силами старается сформировать предложение, и прямо тогда, когда я произношу его имя, Колтон произносит моё. И мы оба смеёмся.