Физик, химик, биолог, психолог — все они за эти пятьдесят лет получили чувствительные удары, нацеленные в различные «саксифраго». Но сегодня они не слишком беспокоятся об этом. Они работают, они движутся вперед. Скорее наоборот — сейчас эти науки исключительно жизнеспособны. Сравните путаные построения Шпенглера или Тойнби со стремительными, как поток, продвижениями ядерной физики. История не зашла в тупик.
Причины этого, несомненно, многочисленны, но особо значительной нам кажется следующая: В то время как физик или психоаналитик решительно отбросили даже мысль о том, что действительность их полностью устраивает, и сделали выбор в пользу реальности фантастического, историк остался запертым в пределах картезианства. Ему отнюдь не чуждо известное малодушие вполне политического характера.
Говорят, что счастливые народы не имеют истории. Но народы, не имеющие историков — вольных стрелков и поэтов — более чем несчастны: они задушены, преданы.
Пренебрегая фантастическим, историк порой невольно совершает фантастические ошибки. Если он марксист, то предвидит крушение американской экономики в тот момент, когда Соединенные Штаты достигают высшей степени стабильности и могущества. Если он капиталист, то предсказывает экспансию коммунизма на Запад в тот момент, когда в Венгрии происходит восстание. В то же время в других науках предсказание будущего, основанные из данных настоящего, удается все в большей и большей степени.
Исходя из миллионной доли грамма плутония, физикядерщик проектирует гигантский завод, который будет функционировать именно так, как предусмотрено. Исходя из нескольких снов, Фрейд осветил человеческую душу так, как ее еще никогда не освещали. Это потому, что Фрейд и Эйнштейн совершили вначале колоссальное усилие воображения. Они силой мысли создали действительность, совершенно отличную от общепринятой. Исходя из этой воображаемой проекции, они установили совокупность фактов, которые затем были проверены опытом.
«Именно в области науки мы узнаем, как огромна странность мира», — говорит Оппенгеймер.
Мы убедились в том, что допущение странности может обогатить и историю.
Мы вовсе не претендуем на то, чтобы придавать историческому методу способность преобразования, которой мы ему желаем. Но мы надеемся, что наш небольшой очерк, который вы прочтете ниже, может оказать маленькую услугу будущим историкам. Либо притяжением, либо отталкиванием. Мы хотели, взяв за объект исследований один из аспектов гитлеровской Германии, указать приблизительное направление исследований, пригодное и для других объектов. Мы прибили указательные стрелки к тем деревьям, которые были у нас под рукой, но не утверждаем, что приспособили для указок весь лес.
Мы старались собрать факты, которые «нормальный» историк отбросил бы с гневом или ужасом. По прекрасному выражению Бориса Ренара, мы на время стали «любителями необыкновенного и летописцами чудес». Такого рода работа не всегда легка для ума. Порой мы успокаивали себя, думая, что тератология, или исследование уродов, прославившая профессора Вольфа вопреки подозрительности «разумных» ученых, осветила многие аспекты биологии. Нас поддержал и другой пример: пример Чарлза Форта, этого хитроумного американца, о котором мы рассказывали раньше.
В этомто «фортианском» духе мы и вели наши исследования событий недавней истории. Так, нам не показался недостойным внимания факт, что основатель националсоциализма действительно верил в появление сверхчеловека.
23 февраля 1957 года, в Богемии, водолаз искал тело студента, утонувшего в Чертовом озере. Он всплыл на поверхность, бледный от ужаса, не в состоянии вымолвить ни слова. Когда к нему вернулся дар речи, он сообщил, что увидел под холодными тяжелыми водами озера призрачную шеренгу немецких солдат в форме, обоз запряженных телег. «О, ночь, что за почерневшие воины?!» В известном смысле мы тоже ныряли в Чертово озеро. В анналах Нюрнбергского процесса, в тысячах книг и журналов, в личных свидетельствах мы почерпнули целую коллекцию странностей. Мы построили наш материал на основе гипотезы, которую, быть может, так и не удастся довести до уровня теории, — но крупный английский писатель (хотя и мало известный у нас) Артур Мейчен выразил ее весьма сильно: «Вокруг нас существуют таинства зла, как существуют и таинства добра, а наша жизнь и все наши действия протекают, я думаю, в мире, о котором мы не подозреваем, полном пещер, теней и обитателей мрака».
Человеческая душа любит день. Ей случается также любить и ночь с таким же пылом, и эта любовь может доводить людей, как и целые общества, до преступных и гибельных действий, явно противоречащих разуму, но тем не менее объяснимых, если смотреть на них под определенным углом зрения. Мы уточним это, передав слово Артуру Мейчену.
В этой части нашей работы мы хотели дать сырой материал невидимой истории. Мы — не первые. Джон Бьюкенен уже сигнализировал о страшных подземных течениях под историческими событиями. Германский энтомолог Маргарет Бовери, говоря о людях с той же объективной холодностью, с какой она говорит о наблюдаемых ею насекомых, написала «Историю предательства в двадцатом веке», первый том которой озаглавлен «Видимая история», а второй — «Невидимая история».
Но о какой невидимой истории идет речь? Этот термин полон ловушек. Видимое так богато и, в общем и в целом, так мало исследовано, что в нем всегда можно найти факты, оправдывающие любую теорию. Так, известны бесчисленные объяснения истории тайными действиями евреев, франкмасонов, иезуитов или международных банков. Эти объяснения кажутся нам примитивными. Кроме того, мы остерегались смешать то, что мы называем фантастическим реализмом, с оккультизмом, и тайные пружины действительности — с детективным романом (однако мы много раз замечали, что действительности не хватает достоинства: она избегает романтического, но нельзя отбрасывать факты под тем предлогом, что они как раз и кажутся взятыми именно из детективного романа).
И мы принимаем самые странные факты при том условии, что сможем удостоверить их подлинность. Порой мы предпочитали показаться искателями сенсации или людьми, позволяющими увлечь себя вкусом к странному, чем пренебречь тем или иным аспектом, который может показаться безумным. Результат нисколько не похож на общепринятые портреты нацистской Германии. Мы в этом не виноваты — объектом нашего изучения была серия фантастических событий. Непривычно, но логично предполагать, что за этими событиями может скрываться необыкновенная действительность. Почему история должна иметь по сравнению с другими современными науками привилегию объяснять удовлетворительно для разума решительно все явления? Наш портрет, разумеется, не соответствует общепринятым представлениям, к тому же он фрагментарен. Мы не хотели ничем жертвовать ради связности. Этот отказ жертвовать фактами ради связности — совсем недавняя тенденция в истории, как и тенденция правдивости: «Иногда будут встречаться проблемы и пробелы: читатель должен будет думать, что сегодняшний историк отказался от старинной концепции, в силу которой истина бывает достигнута только тогда, когда использованы без прорех и без остатков все части головоломки, которые нужно сложить в определенном порядке. Идеал исторического произведения перестал быть для историка красивой, полной и вполне гладкой мозаикой; он стал как бы полем раскопок с его видимым хаосом, где наслоены друг на друга непонятные находки, коллекции незначительных предметов, относящихся к другой эпохе, и, от случая к случаю, — поддающиеся восстановлению прекрасные ансамбли и произведения искусства. И все это надо постигнуть».
