Физик знает, что такое ненормальные, исключительные, пульсирующие энергии: они позволили открыть распад урана и таким образом вступить в бесконечную область изучения радиоактивности. Вот и мы отыскали пульсации необыкновенного.
Книга лорда Рассела Ливерпульского «Краткая история преступлений нацистской войны», опубликованная через одиннадцать лет после победы союзников, поразила французских читателей своим чрезвычайно сдержанным тоном. Возмущение, обычное при рассказе об этих фактах, уступило место попытке объяснения. В этой книге ужасные факты говорят сами за себя, но читатель замечает, что понять причины такого количества гнусностей невозможно, несмотря на свидетельства фактов. Выражая это ощущение, один известный специалист писал в газете «Монд»: «Возникает вопрос, каким образом все это оказалось возможным в двадцатом веке и в странах, считавшихся самыми цивилизованными в мире».
Странно, что такой вопрос, существеннейший, первоочередной, задается историкам через двенадцать лет после обнаружения всех архивов. Но задаются ли они на самом деле этим вопросом? Едва ли. По крайней мере, все происходит так, как если бы они постарались поскорее забыть о таком шокирующем вопросе, повинуясь установившемуся общественному мнению. Таким образом, случается, что историк свидетельствует о своем времени тем, что отказывается писать историю. Едва написав: «Возникает вопрос, каким образом…», он спешит сманеврировать так, чтобы такой вопрос не мог быть поставлен: «Вот, — добавляет он тотчас, — что делает человек, когда он открыт беспрепятственному влиянию своих инстинктов, развязанных и систематически извращаемых».
Странное историческое объяснение — такое упоминание о тайне нацизма с помощью солидных подпорок обычной морали! Однако это единственное объяснение, которое было нам дано, — точно широкий заговор, создавший самые фантастические страницы современной истории, можно свести к самому начальному уроку, иллюстрирующему мораль о дурных инстинктах. Можно сказать, что на историю оказывают большое давление, чтобы свести ее к крошечным размерам условной рационалистической мысли.
«Между войнами, — замечает один молодой философ, — не имея возможности распознать, какой языческий ужас развевает вражеские знамена, антифашисты не смогли предсказать ненавистную им возможность победы Гитлера на выборах».
Редки были голоса — к которым, кроме всего прочего, никто просто не прислушивался, — заявлявшие под германским небом в тридцатые годы о том, происходит «подмена ломаным крестом креста Христова, полное отрицание Евангелия».
Мы не утверждаем, что полностью воспринимаем Гитлера как антихриста. Мы не думаем, что такого восприятия достаточно для полного освещения фактов. Но определение нацизма как явления, противопоставившего себя христианству, по крайней мере поднимает нас до уровня, с которого уже можно судить об этом исключительном моменте истории.
Проблема именно в этом. Мы не будем защищены от нацизма или от какихто иных форм люциферовского духа, с помощью которого фашизм набросил тень на весь мир, если не попытаемся осознать самые фантастические аспекты его авантюры и не бросим ей вызов.
Между гитлеризмом — трагической карикатурой на люциферовское честолюбие, и ангельским христианством, также имевшим свою карикатуру в социальных формах; между искушением достигнуть уровня сверхчеловека, взять небо штурмом, и искушением сослаться на идею или на Бога, чтобы перешагнуть через человечность; между призванием зла и призванием добра, равно великими, глубокими и тайными; между огромными противоречиями, движением человеческой души и, несомненно, коллективной несознательности — разыгрываются трагедии, о которых условная история не дает полного отчета. Кажется, что она совершенно отказывается осознать это, как бы из страха помешать спокойному сну обществ. Кажется, что историк, пишущий о нацистской Германии, не желает знать, кем же был разбитый враг. В этом его поддерживает общее мнение, потому что описание разгрома подобного врага со знанием дела требует такого понимания мира и человеческих судеб, которое соответствует масштабу победы. Легче думать, что злобным маньякам в конце концов помешали вредить и что в конечном счете добрые люди всегда правы. Верно, — это злобные маньяки. Но не в том смысле, не в той степени, как это понимают «добрые люди». Условный антифашизм был, кажется, изобретен победителями, нуждавшимися в прикрытии своей пустоты. Но пустота втягивает в себя окружающее.
Доктор Энтони Лаутон из Лондонского океанографического института опустил кинокамеру на глубину 4500 м возле берегов Ирландии. На фотографиях очень ясно различимы отпечатки ног неизвестного существа. После ужасающего снежного человека в воображение людей, усилив их любопытство, проник его брат, ужасающий морской человек, неведомое существо глубин. Для наблюдений, которыми занимаемся мы, история в известном смысле подобна «старику океану, пугающему подводный объектив».
Раскапывать невидимую историю — занятие весьма полезное для ума. Таким путем освобождаются от вполне естественного страха перед непонятным, страха, который так часто парализует знание. Мы старались противостоять этому страху перед невероятным во всех областях хотя бы постольку, поскольку он относится к действиям людей, к их верованиям или к достигнутому ими. Так мы изучили некоторые работы оккультного отдела германской осведомительной службы. Этот отдел составил, например, длинный доклад о магических свойствах колоколен Оксфорда, препятствовавших, по его мнению, прицельной бомбардировке. О том, что это заблуждение, говорить не приходится; но это заблуждение было распространено среди умных и ответственных людей. И то, что этот факт освещает многие аспекты видимой и невидимой истории, само по себе говорит о многом.
Для нас события нередко имеют право на существование независимо от разумных соображений, и силовые линии истории могут быть такими же невидимыми и одновременно такими же реальными, как силовые линии магнитного поля.
Можно пойти и дальше. Мы не отважились углубиться в ту область, куда, как мы надеемся, история будущего углубится с помощью куда более совершенных средств, чем наши. Мы пытались применить к истории принцип «акаузальных (непричинных) связей», недавно предложенный физиком Вольфгангом Паули и психологом Юнгом. Именно этот принцип я имел в виду, когда говорил о совпадениях. Для Паули и Юнга события, независимые друг от друга, могут иметь связи, хотя и не причинные, но тем не менее весьма важные в масштабе человечества. Это — «многозначительные совпадения», «знаки», в которых ученые усматривают явление «синхронности», обнаруживающее своеобразные связи между человеком, временем, пространством, которые Клодель великолепно назвал «торжеством случайностей».
Одна больная лежала на диване психоаналитика Юнга. Ее угнетало тяжелое расстройство нервной системы, но анализ не продвигался вперед. Пациентка, скованная своим крайне реалистическим умом, цеплявшаяся за некий род ультралогики, была непроницаема для аргументов врача. Юнг снова приказывал, предлагал, умолял: — Не старайтесь ничего понять, а просто расскажите мне свои сны.
— Мне снился жук, — ответила дама сквозь зубы. В этот миг чтото ударилось о стекло. Юнг открыл окно, и в комнату влетел прекрасный золотой жук, жужжа надкрыльями.
Потрясенная пациентка наконец обрела внутреннюю свободу, и анализ действительно начался; и так продолжалось до полного излечения.
Юнг часто приводит этот правдивый случай, похожий по форме на арабскую сказку. Мы думаем, что в истории человечества, как и в истории человека, есть немало золотых жуков.
