— Боюсь, что я очень небрежно отношусь к подобным вещам.

— Мисс Кампанула тоже ни разу не была у меня, — сказала миссис Росс. — Вы должны прийти вместе. До свидания.

— До свидания, — повторила миссис Росс теперь уже для всех.

— Я провожу вас до машины, — сказал эсквайр. — Генри!

Генри поспешил к двери. Джоуслин вывел миссис Росс из комнаты, и в тот момент, когда доктор Темплетт собирался последовать за ними, ректор крикнул:

— Одну минуту, Темплетт. Насчёт младшего Каина.

— О да. Глупый маленький дурачок! Видите ли, ректор…

— Я выйду вместе с вами, — сказал ректор.

Генри тоже вышел и закрыл за собой дверь.

— Ну! — сказала мисс Кампанула. — Ну!

— Не правда ли? — подхватила мисс Прентайс. — Не правда ли?

Дина, оставшись с ними одна, поняла, что битва за музыку отложена, так как обе леди должны объединиться для осуждения миссис Росс. То, что они не отказались от этой битвы, а лишь отложили её, было ясно из их манеры держаться. Дина вдруг подумала о подгнивших фруктах. Их сладость бывает пропитана кислотой.

— Конечно, Элеонора, — сказала мисс Кампанула, — я всю оставшуюся жизнь не смогу понять, почему ты не указала ей на дверь. Тебе следовало отказаться принимать её. Да, следовало!

— Я была просто ошеломлена, — сказала мисс Прентайс. — Когда Тэйлор объявил о её приходе, я просто не поверила своим ушам. И я глубоко разочарована в докторе Темплетте.

— Разочарована! Да я никогда не встречала такого наглого бесстыдства! Он не будет лечить мой прострел! Я вам это обещаю.

— Я действительно подумала, что ему лучше знать, — продолжала мисс Прентайс. — Нам же известно, кто он такой. Он должен был вести себя как джентльмен. Я всегда полагала, что медицина была его призванием. В конце концов, Темплетты жили в Чиппингвуде с тех пор…

— С тех пор, как Джернигэмы жили в Пен Куко, — закончила за неё мисс Кампанула. — Но тебе, конечно, это не было известно.

Это был скрытый удар. Он напомнил мисс Прентайс, что она была здесь новым человеком и, строго говоря, не имела отношения к Джернигэмам из Пен Куко.

Мисс Кампанула продолжала:

— Полагаю, в твоём положении тебе ничего другого не оставалось, кроме как принять её. Но я была поражена, как ты ухватилась за её пьесу.

— Я не ухватилась, Идрис, — сказала мисс Прентайс. — Надеюсь, я повела себя достойно. Было очевидно, что все, кроме нас с тобой, приветствовали её пьесу.

— Что ж, это чудесная весёлая пьеса, — вставила Дина.

— Так нам сегодня много раз повторяли, — сказала мисс Кампанула.

— Все было бесполезно, — продолжала мисс Прентайс. — Что я могла поделать? Один человек не может бороться против всеобщего явного упорства. Конечно, в такой ситуации она одержала победу.

— Сейчас она ушла и увела за собой всех мужчин из этой комнаты, — заметила мисс Кампанула. — Ха!

— Что ж, — добавила мисс Прентайс, — полагаю, это обычное дело для людей такого сорта. Ты слышала, как она говорила о том, что мы к ней не заходим?

— Я едва удержалась, чтобы не сказать ей, что, по-моему, она принимает только мужчин.

— Но, мисс Кампанула, — опять заговорила Дина, — мы же не знаем, есть ли между ними что-то большее, чем дружба, не так ли? И даже если это так, то нас это не касается.

— Дина, дорогая! — воскликнула мисс Прентайс.

— Как дочь священника. Дина… — начала мисс Кампанула.

— Как дочь священника, — сказала Дина, — я с детства знаю, что милосердие является одной из добродетелей. И вообще, когда вы говорите о семье человека, лучше не называть его священником. Иногда это звучит довольно скандально.

Наступила тишина. Наконец мисс Кампанула поднялась со стула.

— Думаю, Элеонора, моя машина уже ждёт меня, — сказала она. — Поэтому мне следует попрощаться. Боюсь, что мы с тобой недостаточно умны, чтобы оценить современный юмор. Спокойной ночи.

— Вы не подождёте, пока мы вас отвезём? — спросила Дина.

— Спасибо, Дина, нет. Я приказала моему шофёру быть здесь в шесть, а сейчас уже половина седьмого. Спокойной ночи.

Утро следующего дня было прекрасным. Генри проснулся и посмотрел в окно. На ясном холодном небе ещё виднелись бледнеющие звезды. Примерно через час уже начнёт светать. Генри, полный прекрасных предчувствий, сел на постели, закутавшись в одеяло и обхватив руками колени. Наступало раннее зимнее утро с лёгким морозцем. Природа замерла в ожидании восхода, ждала, когда тонкие, слабые лучи солнца осветят окрестности. Внизу, в конюшнях, скоро начнётся движение, загремят ведра, послышится чей-то пронзительный свист и топанье сапог о булыжник. Гончие собаки уже ждут в Мортон-Парке, и вскоре конюх Джоуслина отведёт туда двух верховых лошадей. Сам же Джоуслин приедет позднее на машине. В какой-то момент Генри даже пожалел о своём решении навсегда отказаться от участия в охоте. Раньше он очень любил все, что связано с охотой: звуки, запахи; ему нравилось само зрелище. Это казалось просто великолепным, пока однажды, абсолютно неожиданно для себя, он не почувствовал, что смотрит на все совершенно другими глазами. Он вдруг увидел толпу краснолицых, откормленных, богато одетых людей, с гиканьем гоняющихся верхом на лоснящихся лошадях за одним несчастным маленьким зверьком, который потом будет разорван на куски, а удачливые охотники будут взирать на это с довольным видом. Генри долго не мог избавиться от воспоминаний об этой отвратительной сцене, от мыслей о которой его начинало тошнить, и он отказался от участия в подобных мероприятиях. Джоуслин огорчился и начал обвинять Генри в пацифизме. Однако Генри вовсе не считал себя пацифистом и уверил своего отца, что если Англию захватит враг, он будет отчаянно бороться, чтобы ни один иностранный наёмник не изнасиловал кузину Элеонору. Он невольно хихикнул, вспомнив, какое при этом было у Джоуслина лицо. Затем Генри ещё раз обдумал то, что скажет сегодня Дине. При мысли о ней его сердце начинало биться точно так же, как когда-то в детстве, когда ему предстояло перелезть через первый в жизни забор. “Словно я опять на охоте”, — подумал вдруг Генри, и это довольно грубое сравнение привело его в состояние необычайного волнения. Он выпрыгнул из постели, принял душ, побрился и оделся при свете лампы, затем тихо прокрался вниз и вышел навстречу наступающему дню.

Приятно оказаться зимой, на самой заре, на холмах Дорсета. Генри обошёл западное крыло Пен Куко. У него под ногами хрустел гравий, а из сада доносился запах самшита. Знакомые предметы казались загадочными, как будто за ночь они стали немного другими. Поля лежали окаймлённые серебром, а рощица вдали, казалось, спала таким глубоким сном, от которого её не смог бы пробудить ни шелест сухих листьев, ни хруст веток под тяжестью шагов. На склоне холма пахло холодной землёй и заиндевевшими камнями. Генри подумалось, что, взбираясь вверх по холму, он покидает ночь, все ещё царящую в Пен Куко, и выходит навстречу свету. На вершине холма неясные очертания предметов принимали свои чёткие формы и превращались в камни, кустарники и столбы, неподвижно застывшие перед наступлением дня. Внизу, в долине, закричал петух, и Генри почувствовал запах дыма и человеческого жилья.

Генри достиг вершины холма и посмотрел вниз, на долину Пен Куко. От дыхания перед его глазами стоял лёгкий туман, руки у него замёрзли, глаза слезились, но в этот момент он чувствовал себя богом, взирающим с высоты на свой маленький мир. Внизу, прямо под ним, находился дом, из которого он недавно вышел. Он посмотрел на крышу, окутанную клубами голубого дыма. Слуги были уже на ногах. Немного дальше виднелся Винтон, все ещё погруженный в темноту. Неужели крыша там действительно так ужасно протекает, подумал Генри, что её невозможно починить? За Винтоном простиралось земельное владение его отца, в основном это были невысокие холмы. Они тянулись до самого Селвуд-Брука, где можно было разглядеть наполовину скрытый за деревьями каменный фасад Чиппингвуда, который доктор Темплетт получил в наследство от своего старшего брата, погибшего во время войны. И дальше, отделённый от Чиппингвуда деревушкой Чиппинг, стоял георгианский дом мисс Кампанула, почти на самой окраине поместья. Ещё дальше, едва различимый за полями, отделявшими его от долины, находился Грейт-Чиппинг, самый большой город в этой части Дорсета. Ещё ниже по склону, за Винтоном и Пен Куко, стояла церковь Святого Жиля со спрятавшимся за ней домиком ректора. Дина должна выйти прямо из рощицы перед их домом и подняться на гребень холма. Только бы она пришла! “Боже, прошу тебя, сделай так”, — повторял про себя Генри, как когда-то в детстве. Он пересёк гребень холма. Под ним, далеко в стороне, была дорога на Мортон-Парк и деревня Клаудифолд, а там, у изгиба дороги, находился Дак-Коттедж с ярко-красной дверью и такими же оконными рамами, заново отделанными миссис Росс. “Интересно, — подумал Генри, — почему Селия Росс решила жить в таком месте, как Клаудифолд?” Она казалась ему прирождённой горожанкой. Минуту-другую он думал о ней, о том, что она ещё, наверное, спит в своём отремонтированном коттедже и мечтает о докторе Темплетте. Ещё дальше за краем холма была ферма Каинов, куда доктор Темплетт должен ездить, чтобы наблюдать за большим пальцем ноги самого младшего из её обитателей.