– Но вы тоже выиграете от этого, – пообещал Сойер Ривасу. – Мы ведь будем делиться, если согласимся связаться. Я в настроении потребить сегодня обеих этих девушек до самого донышка – пусть на улицах Венеции сделается парой покалокас больше.Бах! Бах! Но, конечно, если мойпартнер возражает, я не буду делать этого. Вы ведь мой партнер?

Что-то подсказало Ривасу, что ответь он «да», и он не сможет потом взять своего согласия назад; поэтому он вытянул губы и быстро насвистел первые десять нот «Пети и Волка», отбив одновременно ритм ножом и вилкой по настилу плота.

Несколько событий произошло одновременно: Сойер обмяк и оцепенел, сестра Сью в первый раз за весь этот вечер выказала нескрываемое удивление, а пущенный из рогатки камень размером с мячик для гольфа ударил Ривасу в солнечное сплетение. Риваса едва не выдернуло с его мокрого кресла, и на какое-то мгновение он свесился головой с края плота, глядя вниз, в воду. Потом его сведенные болью мышцы расслабились, и он перекатился назад и вперед, зацепив свою тарелку, от чего креветки-мутанты разлетелись по деревянному настилу. Некоторое время он лежал так, захлебываясь рвотой в отчаянных попытках набрать воздуха в свои измученные легкие. Ему показалось, что глубоко в воде что-то мелькнуло, но боль в груди помешала ему уделить этому больше внимания.

Когда Ривас, все еще задыхаясь, выпрямился, Сойер уже пришел в себя и озирался по сторонам.

– Браво! – произнес толстяк с несколько наигранной бодростью. – Вам это удалось, мой мальчик. Также верно, как если бы вы чиркнули ей ножом по горлу. Мне очень жаль, сестра Сью, но Ривас убил тебя.

Сестра Сью ослепительно улыбнулась Ривасу и погладила свой автоматический пистолет.

Урания, которая, похоже, не слишком следила за всем происходившим, вдруг вздрогнула.

– Ривас? Грег?

Ривас кивнул, а чуть позже смог выдавить из себя и хриплое «да».

– Я здесь... – сумел добавить он еще через пару секунд, – ... спасти тебя. – Он посмотрел на Сойера. – Так вот... вот почему никаких музыкантов... даже в годы ренессанса, который вы... искусственно нам устроили? Потому что музыка... оглушает вас, да?

Сойер помахал своими толстыми ручищами.

– Вы все мертвы! – крикнул он людям на мостах и пирсах. Потом помахал людям на плотах. – Все! – Он опустил руки и повернулся к Ривасу. – Да, именно поэтому. И именно поэтому я все еще пытаюсь подавить ее, и поэтому покалокас забивают всех, кто хотя бы насвистит мелодию. Ну, не вся музыка оказывает такой эффект, но я полагаю, лучше уж перестраховаться. В основном это относится к сложным ритмам, которые вы называете пальбой. Судя по всему, волновые частоты моего мозга каким-то образом реагируют на ваши музыкальные частоты и размеры и подавляются ими. Разумеется, если вы попробуете повторить это, моя глухая охрана снова заставит вас замолчать, и мне придется приказать им завязать вам глаза и вставить в рот кляп, чтобы вы не испытывали желания вмешаться, пока я буду опустошать этих двух милых дам самым приятным для меня образом. – Он ухмыльнулся. – Знаете, химический состав морской воды действует на меня потрясающе живительным образом, для того мне и нужно такое обилие каналов. – Улыбка его сделалась шире и добрее. – Право же, я искренне верю в то, что мы понимаем друг друга. И я не вижу, зачем вам нужно время, чтобы обдумать мое воистину щедрое предложение. Поэтому я не дам вам больше времени.

Он снова потянулся пальцем к сестре Уиндчайм.

– Так ты сольешься со мной или нет? Отвечай же!

Ривас вспомнил тень, промелькнувшую в воде под плотом, и с запозданием понял, что это было. Поначалу-то он решил, что это труп одного из нырнувших за своим лицом... но тот шевелился.

Он вспомнил, как неуютно чувствовал себя Севативидам... да что там, тот просто боялся – на планете плавающих шаров и моржеподобных существ. Когда все эти моржи погибли, там остались плавать между упавшими шарами голодные твари... разумные копии настоящих обитателей планеты, возникавшие каждый раз, когда туземцы принимали причастие Севативидама, испытывая особо острую боль... И ведь Севативидам действительно боялся их, ибо, хоть попытка опустошить его убила бы дерзкую копию, попросту перегрузила бы ее энергией, это нанесло бы ущерб и самому Севативидаму...

Ривас задумчиво придавил средний палец зубами – прикусив его при этом до крови, хотя постарался даже не поморщиться от боли. Потом опустил руку в воду рядом с погруженным в нее креслом и принялся ждать.

Прости меня, подумал он, стараясь спроецировать мысль, как проецировала свои мысли его душа четыре дня назад, паря над Шатром Переформирования. Я твой, думал он, приди и возьми меня. Прости, что я делал тебе больно, прости, что бежал от тебя. Приди и возьми мою кровь.

Палец Севативидама придвигался все ближе к сестре Уиндчайм.

– Стойте! – рявкнул Ривас. Он ощутил в воде движение – совсем рядом с рукой. – Я отдаю вам себя – во всяком случае, ту часть меня, которая больше всего вас интересует.

– Мой дорогой мальчик, – произнес Севативидам, опуская руку.

Ривас ощутил, как в руку его впиваются зубы. Он вовремя удержался от вскрика и улыбнулся – а потом, извернувшись как человек, пытающийся зажечь спичку о штанину, выдернул хемогоблина из отверстия.

На какое-то мгновение все изумленно застыли. И этого мгновения ему хватило, чтобы швырнуть пискнувшую тварь прямо в лицо Севативидаму и, продолжая это же движение, выброситься из своего подводного кресла, перекатиться кубарем через плот – он успел еще услышать хлопки выстрелов и свист пролетающих совсем близко пуль – и нырнуть в воду, уже под водой выхватывая укушенной рукой нож.

Он не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Возможно, этим своим ходом он подписал смертный приговор себе, Ури и сестре Уиндчайм; впрочем, он не сомневался в том, что все они и так обречены.

А потом его оглушил тяжелый грохот, сопровождаемый громким бульканьем. Что-то очень большое и тяжелое со всей силы врезалось в воду. Грохот продолжался, и, решив, что происходящее, чем бы это ни было, может по крайней мере отвлечь стрелков, он вынырнул на поверхность.

Грохот здесь стоял еще более громкий, чем под водой. Над головой что-то трещало и сыпалось, визжали падающие люди, ружейный огонь не стихал, хоть и велся вслепую, однако внимание Риваса было приковано к плоту, который он покинул всего несколько секунд назад, – и не только из-за скрюченной от боли фигуры сестры Сью, явно схлопотавшей по меньшей мере одну из предназначавшихся Ривасу пуль.

Человек, пытающийся кричать, надувая при этом воздушный шар, возможно, издавал бы такие звуки, какие слышались сейчас со стороны Севативидама. Приглядевшись, Ривас заметил, что туша Севативидама заметно уменьшилась в размерах. Худеющие на глазах руки Мессии рвали на куски прозрачную, светящуюся мембрану, обволакивавшую его голову, и за те две-три секунды, что потребовались Ривасу, чтобы доплыть до плота и забраться на него, интенсивность свечения мембраны – пульсировавшей и дергавшейся независимо от попыток Севативидама сорвать ее – удвоилась, потом утроилась, а потом по ней начали перебегать языки бледного пламени.

Еще один тяжелый предмет упал сквозь затянутый дымом воздух и поднял фонтан воды. Ривас сообразил, что это рушатся каменные своды, что все это здание разваливается к чертовой матери. И все оттого, что Севати-видам лишился сил?

Сестра Уиндчайм уже выбралась из своего кресла, и Ривас повернулся к Ури.

– Вставай! – крикнул он. – Ну, давай же! Нам надо убираться отсюда!

Ури всхлипнула и протянула руки – одна из которых продолжала сжимать недоеденную taco – к Сойеру.

– Господи, спаси нас! – взвыла она.

Ривас опустил нож, отвел назад левую руку, сжал ее в кулак – и очень осторожно, но с силой двинул ее по подбородку. Рот ее на мгновение открылся – и тут же с лязгом зубов закрылся, когда голова ее упала на доски плота.