Он увидел мальчишку – младшего себя самого, бледного, исходящего потом, с отчаянием в глазах, – нетвердым шагом выходящего из дома Бёрроузов и направляющегося к кустам. Потом послышались малопристойные звуки – кого-то рвало.

Пожилая пара вышла из дома подышать свежим воздухом и застыла, услышав эти звуки.

– Господи, Гарри, что это такое? – спросила женщина.

– О, – изобразил на лице терпеливую улыбку мужчина, – это похоже на собаку в кустах. Ничего заслуживающего беспокойства. – Они повернулись и собрались уже уходить.

Но мгновением спустя из-за кустов донеслись новые странные звуки: «Гав! Гав! Р-рр, гав! Вау-у... о Боже, не могу... гав, гав!..»

Урания, ухватившая себе очередной пончик, оглянулась на хохочущего Риваса. Он был слишком слаб, чтобы смеяться громко, но и успокоиться не мог довольно долго.

– Ты смеешься надо мной? – спросила Урания, когда он наконец утих немного.

Он фыркнул и слабой рукой смахнул слезы с глаз.

– Нет, Ури. Над собой. – Он с нежностью посмотрел на нее. – Тринадцать лет прошло, Ури. Ты часто обо мне вспоминала?

– Иногда, – сказала она. – Ну, у меня же дела были. А ты... часто думал обо мне?

Он пожал плечами.

– Мне кажется, часто.

– Хочешь пончик?

– Пожалуй, нет, спасибо. Тут в дверь громко постучали.

– Пустите меня, быстро! – послышался негромкий, но взволнованный голос Барбары. – Эта шайка покалокас возвращается обратно.

Урания отворила дверь. Барбара ворвалась в фургон и склонилась над Ривасом.

– Можем мы допустить, чтобы это, – она ткнула пальцем в бутылку с кристаллом, – попало к ним?

Ривас мотнул головой, сразу вспомнив про свою беспомощность.

– Нет, этот кристалл – спящий Сойер. Если им удастся заполучить его, он снова оживет.

– Ладно, тогда бежим. – Она повернулась к Урании. – Ури, они нагоняют нас сзади. Помнишь, как сливать масло из фритюрницы?

– Ну, ты показывала мне раз. Надо повернуть...

– Займись этим. Потом возьмешь веник, спрыгнешь и разбрызгаешь им масло по всей ширине улицы.

– Но зачем...

– Быстро, черт тебя подери!

Ури, ворча, ушла в переднюю часть фургона.

– Я-то могу чем-нибудь помочь? – спросил Ривас. Барбара задвинула засов на двери.

– Нет, конечно, – бросила она, едва оглянувшись. Она пригнулась к узкой щели в двери; полоса солнечного света чиркнула по ее гладкой щеке, и Ривас невольно залюбовался ею, забыв даже про свою бесполезность.

Потрясающая реакция на опасность, кретин, одернул он себя, очнувшись.

Запыхавшаяся Урания влезла в фургон со стороны кухни.

– Вот, это все...

– Дай сюда веник, – рявкнула Барбара.

Закатив глаза с видом невинной мученицы, Урания вернулась на кухню. Ривас услышал с улицы приближающийся нестройный топот. Урания принесла с кухни веник, с которого капало и от которого пахло растительным маслом.

Барбара выпрямилась и выхватила венику нее из рук.

– А теперь, когда я скажу: «Давай!», распахнешь заднюю дверь – только сначала щеколду отодвинь – и сразу же беги вперед, хлещи лошадей и тащи нас отсюда побыстрее, все равно куда. Ясно?

– Да, – кивнула Урания, делая шаг к двери и берясь за щеколду.

– Давай!

Щеколда лязгнула, дверь распахнулась, и Ривас, оторвав голову от подушки, увидел на мгновение в проеме перекошенное от боли лицо сестры Сью. В это же мгновение Барбара поднесла веник к свече, и пропитанная маслом солома вспыхнула. А потом фургон дернулся вперед, а Барбара высунулась из двери и швырнула горящий веник на мостовую.

За грохотом колес и стуком собственного сердца он не услышал треска загоревшегося масла, зато услышал вопли удивления, боли и злости. Барбара потеряла равновесие, и ей пришлось вцепиться в дверной косяк. Она повисла на нем, потом он увидел, как напряглись ее загорелые руки и ноги, когда она, подтянувшись, забралась-таки внутрь. Она одарила его несколько натянутой улыбкой и захлопнула дверь.

– Мы от них оторвались, – выдохнула она, – но теперь нам нельзя останавливаться. Они запомнили этот фургон.

– И ручаюсь, одна из них узнала тебя и, возможно, меня, – обрадовал ее Ривас, опуская голову обратно на подушку. – Кажется, вожаком у них сестра Сью.

– Ох! – Она схватилась за край койки, так мотнуло фургон на повороте. На кухне упала на пол кастрюлька. – Ты уверен? Я не успела как следует рассмотреть.

– Боюсь, что уверен.

– Тьфу. Надеюсь, мы все – включая лошадей – крепки как пончики, потому что все идет к тому, что нам предстоит один долгий переезд до самого Эллея. Возражения есть?

Он развел руками.

– Ты командуешь парадом. – Фургон накренился на новом крутом повороте, и на этот раз к звону падающих кастрюль добавились возмущенные крики снаружи. Барбара двинулась было вперед, но задержалась, когда Ривас сказал: «О, еще одно...»

– Ну, что?

– Ты принесла мне пива?

Она нахмурилась, потом полезла в карман юбки.

– Ну, принесла, – буркнула она, доставая бутылку. – Ты пить-то сам сможешь?

– Мне кажется, если поставить ее мне на грудь, смогу.

– Ладно. – Она откупорила бутылку, поставила донышком ему на грудь и положила его руки на горлышко. – Так нормально?

– Угу, – сказал Ривас. – Спасибо. – Он приложился губами к горлышку и сделал хороший глоток, несмотря на тряску.

Она улыбнулась.

– Вот и хорошо. Знаешь, у тебя был и впрямь ужасный вид, когда я вытащила тебя оттуда. Кстати, доктор, который собирал твою голову по частям, тебя знал. Он еще сказал, что-то Ривас слишком быстро износился, а я ему на это – что тебя гораздо больше, чем кажется на взгляд. – Она погладила его по костлявому плечу и полезла вперед помочь Урании править.

Большую часть дня Ривас провел в чередовании еды и дремы, а когда выбор между уткой и прогулкой в местные удобства – в фургоне имелся и крошечный туалет, втиснувшийся между изголовьем койки и задней стенкой кухни, – сделался неизбежным, ему удалось встать и дойти туда самостоятельно, хотя, вернувшись, он рухнул в койку, истекая потом, дрожа от озноба и едва не теряя сознание от слабости. После он проспал несколько часов, а когда проснулся, Барбара остановила фургон на ночь в очень – как она заверила его – укромном месте. Трое беглецов поужинали остатками супа, обойдясь без десерта, а потом, несмотря на вялые протесты Риваса, обе женщины улеглись спать на полу.

Ривас тоже уснул, но спал чутко, и негромкое «дзынъ» далеко за полночь мгновенно разбудило его.

Стенку напротив его койки можно было отпереть и опустить на петлях, превратив в прилавок для продажи пончиков, и в слабом лунном свете, просочившемся сквозь щели, он увидел стоящую фигуру, державшую в руках бутылку текилы. Она повернулась вполоборота к нему, подняла бутылку, чтобы заглянуть в нее, и он увидел, что это Урания. Не успел он раскрыть рот, чтобы приказать ей поставить бутылку на место, как она облизнула бутылку, и язык ее скользнул к пробке.

– Ури! – в ужасе прохрипел Ривас. – А ну поставь ее, ты...

При звуке его голоса она подпрыгнула и с лихорадочной поспешностью лязгнула зубами по горлышку.

Ривас вскочил с койки и толкнул ее на открывавшуюся стену, но тут же без сил повалился на пол, борясь с накатывающим обмороком.

Барбара тоже вскочила и спросонья оглядывалась по сторонам: она поняла, что стряслась беда, но не знала какая. Похоже, она подумала, что кто-то ломится в их фургон, а у Риваса не хватало сил даже рта раскрыть, чтобы сказать, в чем дело.

Пробка с хлопком вылетела из горлышка. Барбара сразу все поняла и бросилась на Уранию. Она врезалась плечом той в живот, и обе повалились на стену, которая отстегнулась и упала, открываясь. В фургоне разом стало светлее. Женщины упали и, хрипя, боролись на полу. Бутылка покатилась по полу и едва не врезалась в нос Ривасу. Вокруг нее еще разливалась текила, но кристалла в ней не было.

Ривас перекатился на бок и приподнялся на локте, чтобы хотя бы видеть происходящее. Барбара, упираясь коленями в спину Урании, душила ее; Ури отчаянно трепыхалась, но одна рука ее была прижата к полу, и все, что ей оставалось, – это без особого успеха отбиваться другой. Ривас вмешался бы, по крайней мере не дал бы Барбаре обращаться с противницей так грубо, если бы не видел глаз Ури. Он не сомневался, что это Сойер смотрит сейчас на него ее глазами.