Дверь позади нас открылась и Ретт обернулся, и казалось, был доволен, что этот сукин сын вошел в комнату. Я же был счастлив потому, что это уже началось, а значит закончится. Мне здесь был не комфортно.

— Эй, пап, — сказал Ретт обыденно. У них были отношения в которых я не принимал никакого участия. Да и желания у меня такого не было.

— Здравствуй, сын, — ответил он, это тоже когда-то беспокоило меня. Он называл Ретта сыном, а меня Гуннером или парнем. Так меня воспитывали с детства. Меняя меня.

Он научили меня не доверять и не любить. За это я должен был благодарить старика.

— Я рад, что ты смог прийти вовремя, Гуннер, — сказал он снисходительным тоном, которым обращался ко мне и ко всем тем, кто ему не нравился. Придурок.

Я уставился на него со скучающим и безразличным выражением лица, но не ответил на его замечание.

— Он был рад прийти, когда я появился проведать его, — Ретт пытался разрядить обстановку, но это было бессмысленно. Ретт всегда пытался помочь мне с нашим отцом.

Он не понимал, почему я был нелюбимым сыном, а он был золотым мальчиком. Даже если ему и удавалось, я не сомневался в его любви ко мне. Ретт всегда был рядом, когда я был ребенком.

когда я и этот человека находились в комнате, напряжение было неизбежным. Я часто задавался вопросом, понимает ли он, что я знаю правду. За ночь я превратился из мальчишки, старающегося угодить ему, в мальчика, который его избегает.

— Конечно, же он был рад, — ответил наш отец так, как будто это было плохо и доказывало мою никчемность.

Правда была в том, что я хотел бы остаться в школе. Черт, я бы предпочел, чтобы мне кто-нибудь вставил иголки в глаза. Это было бы приятней, чем встреча с Сатаной.

— У меня сегодня есть еще важные дела, так что позвольте перейти к делу, — начал он, глядя прямо на меня, словно провоцируя на спор. Как будто мне было дело до того, что он скажет.

— Ретт является наследником Лоутонов. Он попросил выдать ему оставшуюся часть средств со счета его целевого фонда сейчас, чтобы отправиться в путешествие с друзьями по Европе. Я считаю, что это разумная просьба. Он должен наслаждаться последними годами своей юности, прежде чем давление этой империи падет на него. Я учредил трастовые фонды для вас обоих, чтобы они дали вам обоим преимущество после окончания колледжа. Я не хочу касаться инвестиций сейчас, поэтому я собираюсь отдать ему часть его наследства. Изначально твоя мать требовала, чтобы вы оба были равны. Я был тогда моложе и согласился. Однако все изменилось, и, поскольку Ретт является наследником того, что основал его прадед, будет справедливо, что, кроме трастового фонда, отложенного на твое имя, Гуннер, ты не получишь часть наследства Лоутона, первоначально определенного. Я поменял счета, и эти деньги теперь надежно разделены между инвестициями Ретта и счетом на денежном рынке, за счет средств которого он и живет в настоящее время.

По мере того, как он говорил, моя кровь закипала, а вена на лбу, становилась заметнее и пульсировала тогда, когда я злился. Я чувствовал это. Еще одно доказательство, что я не Лоутон. Эмоции, бурлящие во мне, были еще свежи, но за последние несколько лет мне удалось с ними справиться. Я не плакал и не молил о любви этого человека.

По правде говоря, мне не нужны были его чертовы деньги. Никакие из них. Я уеду из этого города и докажу ему, что могу быть кем-то большим, чем просто миллионером из маленького южного городка. Я не Лоутон. Я был другим, и я хотел знать, чьим же я черт возьми, был.

Действовать так будто я не знал, кто я? Спасти себя от позорища? Защитить свою мать?

Она точно не пыталась защитить меня. Где она сейчас? В загородном клубе, спит с инструктором по теннису? Не в силах больше сидеть, я встал и посмотрел на человека, которого долгие годы принимал за своего отца.

— Мне все равно. Ретт может получить все, что принадлежит тебе. Даже трастовый фонд, который ты позволил сохранить на мое имя. Это Лоутонское дерьмо не мое. Мне не нужно твое имя. Мне не нужно твое наследие. Эта семья — гребаное посмешище. Но я хочу знать, кто мой отец. Я знаю, что ты знаешь. Я знаю, что моя мать знает.

Или ты скажешь мне, чья кровь течет в моих жилах, или я расскажу этому городу, который поклоняется фамилии, что я ублюдок, результат измены мое матери.

Вот оно. Вот то, что я хотел ему сказать. Я об этом не думал. Я был более чем уверен, что Ретт ничего из этого не знал, и тот факт, что он был в хороших отношениях с нашим отцом, отдавая ему всего себя, заставил меня задаться вопросом к Ретту и к тому месту, где мы находились.

Он не был моим старшим братом, который всегда думал обо мне и защищал меня. Он вел себя как наш отце и это причиняло мне боль.

Человек, который притворялся моим отцом всю мою сознательную жизнь, встал и наши взгляды встретились.

— Кто тебе это сказал? Твоя мать? — каждым словом его голос становился все громче.

Я засмеялся. Это был не веселый смех, а горькое хихиканье человека, который так ненавидит оппонента, что хочет поддразнить противника.

— Ты сказал. Когда мне было 12 лет. Понижать голос, когда ты орешь на мою мать не входит в твою привычку.

— Ни слова больше, — пригрозил он.

Снова раздался безумный смех. “

— Что, правда? И как ты остановишь меня? Вышвырнешь меня? Это будет отличная идея. Я пойду соберу свои вещи и, пожалуй, начну обзванивать все новостные станции отсюда до Нэшвилла, чтобы рассказать им свою историю. Им понравятся жареные, сочные сплетни Лоутонов. Мир узнает, что у тебя больше не стоит член.

Я наслаждался видом, когда его лицо становилось все краснее. Я все ждал, если он тут же упадет на пол с сердечным приступом. Я бы наблюдал его смерть. Я слишком сильно его ненавидел.

— Боже, Гуннер, да что с тобой? — наконец-то Ретт нашел в себе силы сказать хоть слово.

Я не сводил глаз с его отца, если он сейчас умрет, я не хочу это пропустить.

— Ты хотел его всего, брат. Ты его получил. Он никогда не был моим.

— Это какой-то бред. Я не просил об этом. Он просто сам решил это сделать.

На этот раз мне пришлось взглянуть на него. Увидеть ложь в его глазах. — Но ты же спокойно сидел, пока он отдавал тебе все, не так ли? Все нормально. Я не хочу быть тобой. Я хочу преуспеть сам, построить свой мир, а не в том мире, который мне дан кем—то.

Это была правда. Я многое хотел доказать. Моей матери, этому человеку напротив меня, и этому городу, который считал меня испорченным наследником состоятельных Лоутонов.

— Молчать, — проревел отец Ретта.

Пока Ретт выполнял приказ, я повернулась к нему и ухмыльнулся.

— Или что? Думаешь, сможешь надрать мне задницу? Хотел бы я посмотреть, как ты будешь это делать.

— Ты такое же жалкое оправдание человека, каким был твой отец. Неблагодарный, ленивый, бездельник, ожидающий, что мир сделает так, как хочешь ты. Я сохранил тебя, как своего, и дал тебе жизнь, которую он не смог дать тебе. И так же, как он и твоя мать, ты воспользовался моей щедростью. Если бы не Ретт, я бы сказал, что твоя мать была самой большой ошибкой в моей жизни.

— Папа! Какого черта с вами происходит? — голос Ретта звучал потрясенно.

— Продолжай говорить, старик. Ничего из того, что ты скажешь, для меня не имеет значения. Скажи мне, кто мой отец, и я просто уйду. Сразись со мной, и я расскажу всему гребаному миру грязный секрет Лоутона. Что я незаконнорожденный сын.

Дверь позади нас распахнулась, и голос моей матери ворвался в комнату.

— Нет!

Ретт обернулся, чтобы посмотреть на нее, его глаза все еще были широко раскрыты от смущения и шока. Я с отвращением посмотрел на мужчину передо мной. Он тоже смотрел на мою мать, но в его глазах ясно читалась угроза. Он ожидал, что она заткнет меня. Удачи тебе с этим, придурок.

— Мам, слава Богу, они тут все потерялись, наверное, — сказал Ретт, как будто она была спасением, а не причиной всего этого. Я должен был знать, кто мой настоящий отец. Она прятала меня от него, и я ненавидел ее за это.