Кэсси последовала за ним, резко хлопнув дверью, правда, из-за амортизирующего механизма хлопок получился неубедительным.

Я упал на стул и уронил голову на руки. Ничего подобного со мной раньше не было. Всегда ненавидел насилие, от одной мысли о нем меня тошнит. Никогда никого не бил, даже когда работал префектом и обладал властью.

Я причинил боль Кэсси… Я сидел на стуле и размышлял, не сошел ли я с ума.

Через несколько минут Кэсси вернулась, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, засунув руки в карманы джинсов. Кровь на ее губе засохла.

— Кэсси, — проговорил я, протерев ладонями лицо, — мне очень жаль. С тобой все в порядке?

— Что все это значило?

На ее щеках горело два ярких красных пятна.

— Мне показалось, он что-то знает. Я был уверен.

Руки у меня дрожали так, что это выглядело ненатурально, точно я изображал состояние шока. Я попытался унять дрожь, крепко сжал руки.

Помолчав, она сдержанно заметила:

— Роб, тебе это не под силу.

Я не ответил. После долгой паузы услышал, как за ней закрылась дверь.

Ночью я напился в стельку, как не напивался уже лет пятнадцать. Половину ночи просидел в ванной комнате, уставившись стеклянным взглядом на унитаз и надеясь, что меня стошнит. Свет в моих глазах пульсировал в такт ударам сердца, а в углах двигались и копошились какие-то отвратительные тени, исчезавшие, когда я моргал. Наконец я решил, что, раз меня не выворачивает наизнанку, к тошноте можно притерпеться. Я поплелся в свою комнату и, не раздеваясь, плюхнулся на застеленную кровать.

Снилось мне что-то мрачное и скверное. Кто-то метался и орал в бесформенном мешке, рядом чиркали зажигалкой и смеялись. Потом осколки стекла в кухне, плачет женщина. Я снова стажер в глухом районе, на холмах укрылись Джонатан Девлин и Кетл Миллз, они живут в лесу с охотничьими собаками и ружьями, мы должны их поймать: я и два других детектива, высоких и тощих как восковые мумии. Мы бредем по полю, увязая в жидкой грязи. В какой-то момент я проснулся, корчась в мокрых от пота простынях, но сразу заснул, даже не успев понять, что это сон.

Зато утром я проснулся с ясной картинкой в голове — она отпечаталась во мне так ярко и четко, будто ее вырезали лазером. Ничего общего с Джеми, Питером или Кэти: это был Эммет, Том Эммет, один из двух детективов, заглянувших в наше захолустье, когда я находился на стажировке. Высокий и тощий, он носил отличные ботинки (наверное, тогда я получил представление о том, как должны одеваться детективы) и поражал строгим выражением лица, похожим на полированное дерево, точь-в-точь как у старого ковбоя из кино. Когда я поступил в отдел, он все еще там работал (теперь уже уволился) и, похоже, был отличным парнем. Я сохранил к нему юношеский трепет и каждый раз, когда он со мной заговаривал, бормотал что-то благоговейно-невразумительное.

Помню, однажды днем я бродил по автостоянке и курил, делая вид, будто меня совершенно не интересует беседа детективов. Второй коп что-то спросил, и Эммет покачал головой. «Если так, вся работа коту под хвост! — бросил он, швырнув окурок на асфальт и раздавив его ботинком. — Значит, пойдем обратно. Вернемся к самому началу и выясним, где мы просчитались». Потом оба развернулись и двинулись назад в участок, наклонив друг к другу головы и сутуля спины в черных пальто.

Выпивка всегда пробуждает склонность к самобичеванию: я не мог не признать, что пустил «коту под хвост» свою работу. Но теперь это не имело значения, потому что я нашел выход. Вероятно, все, что со мной творилось до сих пор: жуткий допрос Девлина, бессонные ночи и психические срывы, — являлось только подступом к этой минуте. Я бы скорее согласился допросить каждого жителя страны и довести до кипения свои мозги, чем хотя бы раз взглянуть в сторону леса в Ноканри. Мне следовало дойти до точки, до полного изнеможения, чтобы увидеть очевидное и простое: единственный человек, который знал кое-какие ответы, был я сам, и помочь мне их найти («вернуться к самому началу») мог только лес.

Конечно, все это очень просто. Но не могу передать, что значила для меня эта ослепительная вспышка, внезапно осветившая мой путь и показавшая, что я не заблудился и знаю, куда идти. Я почти смеялся, сидя в кровати в тусклом свете раннего утра. Вместо грандиозного похмелья во мне бурлила чистая и свежая энергия, как в двадцать лет. Я быстро принял душ, побрился, на ходу весело пожелал Хизер доброго утра (она подозрительно уставилась мне вслед) и помчался в город, подпевая какой-то дурацкой песенке по радио.

На Стивенс-Грин я нашел место для парковки — хороший знак, утром это почти чудо — и по пути на работу сделал кое-какие покупки. В книжном магазинчике на Графтон-стрит мне попалось старое издание «Грозового Перевала»[20] — красивый томик с побуревшими на краях страницами и золотой вязью на титульном листе: «Для Сары, Рождество 1922». Потом отправился в «Браун Томас» и приобрел замысловато-изящный аппарат для капуччино. Кэсси обожала, когда на кофе шапка пены, и я давно хотел подарить ей его на Рождество, но забывал. На работу я пошел пешком, оставив машину на обочине. Это обошлось мне в кругленькую сумму, но в такой солнечный и ясный день хотелось делать глупости.

Кэсси уже сидела за заваленным бумагами столом. К счастью, Сэма и «летунов» еще не было.

— Доброе утро, — буркнула она, бросив на меня холодный взгляд.

— Вот, — сказал я, плюхнув на стол оба пакета.

— Что там? — подозрительно спросила Кэсси.

— Это, — объяснил я, указав на кофеварку, — рождественский подарок, который я тебе задолжал. А это — в знак извинения. Прости меня, Кэсси, ради Бога, не только за вчерашнее, а за всю эту неделю. Я был настоящей занозой в заднице, и ты имела полное право прийти в ярость. Но я клянусь, что больше такого не повторится. С сегодняшнего дня я стану абсолютно нормальным, рассудительным и приятным человеком.

— В первый раз в жизни, — пробормотала Кэсси, и я почувствовал, как внутри меня пошла теплая волна. Она открыла книгу — Эмилия Бронте была среди ее любимчиков — и погладила первую страницу.

— Я прощен? Если желаешь, встану на колени. Серьезно.

— С удовольствием бы посмотрела, — заметила Кэсси, — но кто-нибудь может увидеть — потом не отмоешься от сплетен. Роб, чертов ублюдок. Мне так хотелось на тебя позлиться!

— Ты бы все равно долго не выдержала. — Я с облегчением перевел дух: словно гора свалилась с плеч. — К обеду бы сломалась.

— Ладно, не важничай. Ну, иди сюда. — Она протянула руки, я наклонился, и мы обнялись. — Спасибо.

— На здоровье, — улыбнулся я. — Правда: больше никаких фокусов.

Кэсси смотрела на меня, пока я снимал плащ.

— Знаешь, — произнесла она, — дело не только в том, что ты действовал мне на нервы. Я за тебя серьезно беспокоилась. Если ты не хочешь больше этим заниматься — нет, ты дослушай, — то можешь поменяться с Сэмом и переключиться на Эндрюса, а он возьмется за Девлинов. Он достаточно далеко продвинулся, чтобы передать дело кому-нибудь из нас, а на помощь его дядюшки все равно можно не рассчитывать. Сэм не станет задавать вопросов. Тебе не обязательно жертвовать собой.

— Кэсси, честно слово, со мной все в порядке. Вчера был последний звонок. Клянусь Богом, я знаю, как справиться с этим делом.

— Роб, помнишь, ты как-то сказал, чтобы я тебе двинула, если ты начнешь чудить во время следствия? Считай, что я двинула. Пока гипотетически.

— Дай мне одну неделю. Если через семь дней ты по-прежнему будешь думать, что не справлюсь, я поменяюсь с Сэмом.

— Ладно.

Я был в таком хорошем настроении, что даже ее неожиданная заботливость не вывела меня из себя. Наоборот, она меня тронула — наверное, потому, что я уже не видел в ней необходимости. Потрепав Кэсси по плечу, я направился к своему столу.