Мне показалось, что прошел час, прежде чем снаружи послышалось:
— Роб!
Я вскочил с пола, рассыпав какие-то бумаги, но это был голос Кэсси: звонкий, чистый и веселый. Она взлетела по ступенькам, настежь распахнула дверь и вбежала в комнату.
— Роб, мы его нашли. Совок. В домике для инструментов, под горой брезента…
Кэсси раскраснелась и запыхалась от спешки, забыв, что мы с ней почти не разговариваем. Я и сам об этом забыл. От ее голоса в сердце пошло знакомое тепло.
— Останься здесь, — сказал я Суини, — продолжай искать. — И поспешил за Кэсси. Она уже мчалась обратно к домику, перепрыгивая на бегу через лужицы и ямы.
В сарайчике для инструментов все было перевернуто вверх дном: опрокинутые тележки, сваленные в угол груды мотыг и лопат, шаткие стопки сетчатых корзин, циновки из пенопласта и ядовито-желтые сигнальные комбинезоны (на верхнем кто-то нарисовал указывавшую вниз стрелку и написал: «Ногу вставлять сюда»). Все это покрывала толстая корка сухой грязи. Кое-кто хранил здесь даже велосипеды. Кэсси и Сэм работали слева направо: уже обследованная левая часть помещения бросалась в глаза идеальной чистотой и аккуратностью.
Сэм стоял на коленях в дальней части домика, между сломанной тележкой и кипой непромокаемых брезентов, приподняв один из них рукой в резиновой перчатке. Мы поспешно пробрались среди мусора и лома и присели рядом с ним.
Совок торчал за кучей брезентовых накидок, зажатый между ними и стеной. Кто-то втиснул его туда с такой силой, что он разорвал прочный материал. Лампочки на потолке не было, поэтому в домике даже при настежь открытых дверях стоял тусклый полумрак. Сэм включил фонарь и посветил на рукоятку: на лакированной деревяшке чернели две большие неровные буквы, выведенные готическим шрифтом — Ш К.
Наступило долгое молчание; где-то вдалеке под заунывный вой сигнализации лаяла собака.
— Похоже, брезент использовался очень редко, — заметил Сэм. — Он лежит в самом дальнем углу, за сломанными инструментами и прочим барахлом. Кстати, Купер вроде говорил, что после убийства ее во что-то завернули?
Я поднялся с колен и стряхнул пыль.
— Значит, это было здесь, — пробормотал я. — Ее семья сходила с ума, обыскивая окрестности, а она лежала тут.
Наверное, я встал слишком резко: помещение качнулось и поплыло у меня перед глазами, в ушах зазвенело.
— У кого есть камера? — спросила Кэсси. — Надо это сфотографировать, прежде чем мы все упакуем.
— Камера у Софи, — ответил я. — Ее парни тоже должны поработать.
— Взгляните! — перебил нас Сэм и посветил фонарем в правую часть домика, где лежали большие полиэтиленовые пакеты с новыми перчатками вроде тех, что используют садовники: резиновыми спереди и сетчатыми сзади. — Если бы мне понадобились перчатки, я бы просто взял их, а затем убрал обратно.
— Эй, детективы! — крикнула Софи.
Кэсси резко развернулась, глядя на совок.
— Я останусь, — кивнул Сэм. — А вы идите.
Софи стояла на крыльце хранилища с ультрафиолетовым фонариком в руке.
— Что ж, — усмехнулась она, — вот вам и место преступления. Он пытался все вычистить, но… Заходите.
Эксперты столпились в углу: один держал два больших черных распылителя, Хелен стояла с камерой в руках, испуганно глядя на нас поверх марлевой повязки. Комната была мала для пяти человек, а их зловещий вид — маски, инструменты, резиновые перчатки — придавал домику сходство с походной пыточной камерой в лагере повстанцев. Заклеенные бумагой окна и голая лампочка под потолком усиливали впечатление.
— Держитесь у стола, — предупредила Софи. — Не подходите к полкам.
Она захлопнула дверь — все невольно вздрогнули — и залепила лентой светлую щель вдоль косяка.
Люминол дает реакцию даже с мельчайшими частицами крови и заставляет их светиться в ультрафиолетовых лучах. Вы можете закрасить испачканную стену, тщательно отдраить забрызганный ковер, десятки лет скрываться от правосудия — люминол мгновенно и безжалостно выявит все подробности убийства. «Если бы у Кирнана и Маккейба был люминол, — подумал я, — они могли бы одолжить какой-нибудь самолет для опыления посевов и обрызгать им весь лес». Я с трудом удержался от истерического смеха. Мы с Кэсси встали у стола. Софи попросила у эксперта распылитель, включила свой фонарик и погасила лампочку на потолке. Наступил непроглядный мрак, в котором слышалось шумное дыхание людей.
Вскоре зашипел наконечник распылителя, и в темноте поплыл красный глазок камеры. Софи присела на корточки и посветила фонариком возле полок.
— Вот, — сказала она.
Кэсси издала нечленораздельный звук. На полу, точно размазанные кистью на какой-то абстрактной психоделической картине, засияли сине-белые пятна: кривые линии в том месте, где кровь брызнула струей, зернистые кляксы там, где остались высохшие лужицы, широкие мазки, оставшиеся после отчаянных попыток вычистить следы. Кровь ядовитой пылью светилась в щелях, впадинах, на бугорках шершавых досок. Софи подняла фонарики и побрызгала еще раз: мелкие капли засверкали на нижней части полок, словно кто-то заляпал их жирными пальцами. Комната растворилась во мраке, исчезли бумажные завалы и мешки битых черепков, осталась лишь кромешная тьма и пять человек, зачарованно смотревших на воскресшее убийство.
Я пробормотал:
— Господи Иисусе.
Кэти Девлин умерла на этом полу. Мы будто застали убийцу на месте преступления.
— Это не может быть отбеливатель или хлорка? — на всякий случай спросила Кэсси.
Люминол может давать ложную реакцию с любыми веществами — от чистящего порошка до меди, но мы знали, что Софи не стала бы нас звать, не проверив все как следует.
— Мы взяли мазок, — ответила Софи, и я уловил сухие нотки в ее голосе. — Это кровь.
Меня вдруг охватило чувство нереальности. В последнее время я много думал о Кирнане, о его уютном домике на побережье и кошмарах по ночам. Мало кому из детективов удается уйти на пенсию, не имея на совести хотя бы одного проваленного дела, и какой-то ехидный голос внутри меня часто твердил, что операция «Весталка» — как раз мой случай. Теперь во мне что-то поспешно и почти болезненно перестраивалось, привыкая к мысли, что преступник не безликая фигура, явившаяся ниоткуда и исчезнувшая в никуда, сейчас он сидит в столовой недалеко от нас, сушит облепленные грязью сапоги и попивает чай под присмотром хмурого О'Гормана.
— Ну вот, — произнесла Софи.
Она выпрямилась и включила лампочку. Я растерянно смотрел на чистый пол.
— Взгляните, — пробормотала Кэсси.
На нижней полке лежат один из тех больших полиэтиленовых пакетов, в которых археологи хранили черепки.
— Если совок случайно попал под руку…
— Да ладно вам, — буркнула Софи. — Мы проверим все пакеты в радиусе мили.
В следующий момент мы услышали, как что-то громко забарабанило по окнам и по крыше: начался дождь.
20
Остаток дня дождь лил как из ведра; пробежав несколько ярдов от домика до машины, можно было промокнуть до нитки. Порой над холмами сверкали молнии и слышались раскаты грома. Мы оставили криминалистов делать свою работу, забрали Ханта, Марка и Дэмиена (а заодно обиженного Шона: «Я думал, мы партнеры!») и отвезли на работу. Подыскав подходящую комнату для допросов, мы стали проверять их алиби.
С Шоном все оказалось просто. Он делил квартиру в Рэтмайнсе с еще тремя парнями, которые помнили ночь убийства Кэти. Вечером одна из подружек справляла день рождения, и они отправились на вечеринку, где Шон веселился до четырех утра, пока его не стошнило на чьи-то ботинки и он не заснул на диване. Человек тридцать могли подтвердить, где Шон находился и какую музыку слушал.
Трое других были под вопросом. Алиби Ханта подтверждала только жена, а Марка — Мел. Дэмиен жил в Рэтфарнхэме с овдовевшей матерью, которая рано ложилась спать, но не сомневалась, что ее сын находился дома до утра. Детективы терпеть не могут подобных свидетелей, ненадежных и упрямых. Я могу рассказать десятки случаев, когда мы знали «кто, как, где и почему», но все дело разбивалось о какую-нибудь мамочку, со слезами на глазах клявшуюся, что ее сынок весь вечер смотрел телевизор.