Мне показалось, что прошел час, прежде чем снаружи послышалось:

— Роб!

Я вскочил с пола, рассыпав какие-то бумаги, но это был голос Кэсси: звонкий, чистый и веселый. Она взлетела по ступенькам, настежь распахнула дверь и вбежала в комнату.

— Роб, мы его нашли. Совок. В домике для инструментов, под горой брезента…

Кэсси раскраснелась и запыхалась от спешки, забыв, что мы с ней почти не разговариваем. Я и сам об этом забыл. От ее голоса в сердце пошло знакомое тепло.

— Останься здесь, — сказал я Суини, — продолжай искать. — И поспешил за Кэсси. Она уже мчалась обратно к домику, перепрыгивая на бегу через лужицы и ямы.

В сарайчике для инструментов все было перевернуто вверх дном: опрокинутые тележки, сваленные в угол груды мотыг и лопат, шаткие стопки сетчатых корзин, циновки из пенопласта и ядовито-желтые сигнальные комбинезоны (на верхнем кто-то нарисовал указывавшую вниз стрелку и написал: «Ногу вставлять сюда»). Все это покрывала толстая корка сухой грязи. Кое-кто хранил здесь даже велосипеды. Кэсси и Сэм работали слева направо: уже обследованная левая часть помещения бросалась в глаза идеальной чистотой и аккуратностью.

Сэм стоял на коленях в дальней части домика, между сломанной тележкой и кипой непромокаемых брезентов, приподняв один из них рукой в резиновой перчатке. Мы поспешно пробрались среди мусора и лома и присели рядом с ним.

Совок торчал за кучей брезентовых накидок, зажатый между ними и стеной. Кто-то втиснул его туда с такой силой, что он разорвал прочный материал. Лампочки на потолке не было, поэтому в домике даже при настежь открытых дверях стоял тусклый полумрак. Сэм включил фонарь и посветил на рукоятку: на лакированной деревяшке чернели две большие неровные буквы, выведенные готическим шрифтом — Ш К.

Наступило долгое молчание; где-то вдалеке под заунывный вой сигнализации лаяла собака.

— Похоже, брезент использовался очень редко, — заметил Сэм. — Он лежит в самом дальнем углу, за сломанными инструментами и прочим барахлом. Кстати, Купер вроде говорил, что после убийства ее во что-то завернули?

Я поднялся с колен и стряхнул пыль.

— Значит, это было здесь, — пробормотал я. — Ее семья сходила с ума, обыскивая окрестности, а она лежала тут.

Наверное, я встал слишком резко: помещение качнулось и поплыло у меня перед глазами, в ушах зазвенело.

— У кого есть камера? — спросила Кэсси. — Надо это сфотографировать, прежде чем мы все упакуем.

— Камера у Софи, — ответил я. — Ее парни тоже должны поработать.

— Взгляните! — перебил нас Сэм и посветил фонарем в правую часть домика, где лежали большие полиэтиленовые пакеты с новыми перчатками вроде тех, что используют садовники: резиновыми спереди и сетчатыми сзади. — Если бы мне понадобились перчатки, я бы просто взял их, а затем убрал обратно.

— Эй, детективы! — крикнула Софи.

Кэсси резко развернулась, глядя на совок.

— Я останусь, — кивнул Сэм. — А вы идите.

Софи стояла на крыльце хранилища с ультрафиолетовым фонариком в руке.

— Что ж, — усмехнулась она, — вот вам и место преступления. Он пытался все вычистить, но… Заходите.

Эксперты столпились в углу: один держал два больших черных распылителя, Хелен стояла с камерой в руках, испуганно глядя на нас поверх марлевой повязки. Комната была мала для пяти человек, а их зловещий вид — маски, инструменты, резиновые перчатки — придавал домику сходство с походной пыточной камерой в лагере повстанцев. Заклеенные бумагой окна и голая лампочка под потолком усиливали впечатление.

— Держитесь у стола, — предупредила Софи. — Не подходите к полкам.

Она захлопнула дверь — все невольно вздрогнули — и залепила лентой светлую щель вдоль косяка.

Люминол дает реакцию даже с мельчайшими частицами крови и заставляет их светиться в ультрафиолетовых лучах. Вы можете закрасить испачканную стену, тщательно отдраить забрызганный ковер, десятки лет скрываться от правосудия — люминол мгновенно и безжалостно выявит все подробности убийства. «Если бы у Кирнана и Маккейба был люминол, — подумал я, — они могли бы одолжить какой-нибудь самолет для опыления посевов и обрызгать им весь лес». Я с трудом удержался от истерического смеха. Мы с Кэсси встали у стола. Софи попросила у эксперта распылитель, включила свой фонарик и погасила лампочку на потолке. Наступил непроглядный мрак, в котором слышалось шумное дыхание людей.

Вскоре зашипел наконечник распылителя, и в темноте поплыл красный глазок камеры. Софи присела на корточки и посветила фонариком возле полок.

— Вот, — сказала она.

Кэсси издала нечленораздельный звук. На полу, точно размазанные кистью на какой-то абстрактной психоделической картине, засияли сине-белые пятна: кривые линии в том месте, где кровь брызнула струей, зернистые кляксы там, где остались высохшие лужицы, широкие мазки, оставшиеся после отчаянных попыток вычистить следы. Кровь ядовитой пылью светилась в щелях, впадинах, на бугорках шершавых досок. Софи подняла фонарики и побрызгала еще раз: мелкие капли засверкали на нижней части полок, словно кто-то заляпал их жирными пальцами. Комната растворилась во мраке, исчезли бумажные завалы и мешки битых черепков, осталась лишь кромешная тьма и пять человек, зачарованно смотревших на воскресшее убийство.

Я пробормотал:

— Господи Иисусе.

Кэти Девлин умерла на этом полу. Мы будто застали убийцу на месте преступления.

— Это не может быть отбеливатель или хлорка? — на всякий случай спросила Кэсси.

Люминол может давать ложную реакцию с любыми веществами — от чистящего порошка до меди, но мы знали, что Софи не стала бы нас звать, не проверив все как следует.

— Мы взяли мазок, — ответила Софи, и я уловил сухие нотки в ее голосе. — Это кровь.

Меня вдруг охватило чувство нереальности. В последнее время я много думал о Кирнане, о его уютном домике на побережье и кошмарах по ночам. Мало кому из детективов удается уйти на пенсию, не имея на совести хотя бы одного проваленного дела, и какой-то ехидный голос внутри меня часто твердил, что операция «Весталка» — как раз мой случай. Теперь во мне что-то поспешно и почти болезненно перестраивалось, привыкая к мысли, что преступник не безликая фигура, явившаяся ниоткуда и исчезнувшая в никуда, сейчас он сидит в столовой недалеко от нас, сушит облепленные грязью сапоги и попивает чай под присмотром хмурого О'Гормана.

— Ну вот, — произнесла Софи.

Она выпрямилась и включила лампочку. Я растерянно смотрел на чистый пол.

— Взгляните, — пробормотала Кэсси.

На нижней полке лежат один из тех больших полиэтиленовых пакетов, в которых археологи хранили черепки.

— Если совок случайно попал под руку…

— Да ладно вам, — буркнула Софи. — Мы проверим все пакеты в радиусе мили.

В следующий момент мы услышали, как что-то громко забарабанило по окнам и по крыше: начался дождь.

20

Остаток дня дождь лил как из ведра; пробежав несколько ярдов от домика до машины, можно было промокнуть до нитки. Порой над холмами сверкали молнии и слышались раскаты грома. Мы оставили криминалистов делать свою работу, забрали Ханта, Марка и Дэмиена (а заодно обиженного Шона: «Я думал, мы партнеры!») и отвезли на работу. Подыскав подходящую комнату для допросов, мы стали проверять их алиби.

С Шоном все оказалось просто. Он делил квартиру в Рэтмайнсе с еще тремя парнями, которые помнили ночь убийства Кэти. Вечером одна из подружек справляла день рождения, и они отправились на вечеринку, где Шон веселился до четырех утра, пока его не стошнило на чьи-то ботинки и он не заснул на диване. Человек тридцать могли подтвердить, где Шон находился и какую музыку слушал.

Трое других были под вопросом. Алиби Ханта подтверждала только жена, а Марка — Мел. Дэмиен жил в Рэтфарнхэме с овдовевшей матерью, которая рано ложилась спать, но не сомневалась, что ее сын находился дома до утра. Детективы терпеть не могут подобных свидетелей, ненадежных и упрямых. Я могу рассказать десятки случаев, когда мы знали «кто, как, где и почему», но все дело разбивалось о какую-нибудь мамочку, со слезами на глазах клявшуюся, что ее сынок весь вечер смотрел телевизор.