– Ладно, найдем, – сказал Степан, запихивая листок в карман.
Он помог отвести партизана на катер, попрощался с мичманом и, крепко сжав в объятиях Сеню, шепнул: «Прощай!»
– В случае беды пробивайся сюда, – посоветовал Клецко. – Из огня вытащим, в любую погоду подойдем.
– Есть пробиться к вам. Счастливого плаванья!
Восьмеркин столкнул катер с грунта, постоял на берегу, пока друзья не скрылись в мутно-сером тумане, и вернулся к Кате.
– Степа, ты же весь мокрый! – сказала девушка.
– Ничего, на воде живем, да еще бояться ее. На ходу обсохну.
– Ты, видно, ничего не боишься?
– Нет, другой раз страшновато бывает.
– Умирать в наши годы очень обидно, Степа, правда?
– Об этом не надо думать.
Некоторое время они стояли молча, и дождь все шумел, а по ту сторону береговых скал внятно ухал прибой.
– Надо идти, – сказал Восьмеркин.
Девушка не двигалась. В темноте он видел, что она смотрит на него в упор.
– Ты ведь из-за меня пошел? – вдруг спросила она.
– Да, – смущенно ответил моряк.
Катя подошла к нему вплотную, поднялась на цыпочки, крепко поцеловала его в губы. Потом отстранилась и решительно сказала:
– Пошли!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Восьмеркин и Катя бесследно исчезли. Пещерники ничего не могли узнать о них. Они дважды с большим риском подходили и на «Чееме», и на «Дельфине» к Отшельничьей скале, но никого там не обнаружили. Из последней группы прикрытия никто больше не выходил в море.
Только через пять дней стало известно, что большая часть партизан сумела пробиться в тыл фашистским цепям и обосноваться на старых местах. Товарища Василия радиошифровкой отзывали руководить штабом.
– Значит, командир отряда погиб и вся группа прикрытия с ним, – заключил новый начальник штаба. – Мое назначение – верный признак.
«Неужели Степа убит?» – не верилось Чижееву. Это не укладывалось в его голове, несовместимо было с могучей фигурой и жизнерадостностью Восьмеркина.
Небывалая тоска охватила Чижеева. Потеря двух самых близких и дорогих друзей выбила его из колеи. Без Нины и Восьмеркина он не представлял своей жизни. Деятельный характер Чижеева требовал немедленных действий. В тягостном раздумье он изобретал, намечал десятки способов розыска и спасения друзей. Наконец обратился к Клецко:
– Отпустите меня с товарищем Василием, я найду их. Нам же без девчат не вылечить больных. И без Степы трудно будет.
Но мичман был тверд:
– Хватит жертв. Не имею я никакого права без механика катер оставлять. Нам воевать положено.
– Так что же мы не воюем?
– Еще срок не подошел.
Видя, что с боцманом ни до чего не договоришься, Сеня стал уговаривать Тремихача и Калужского послать в разведку хотя бы Витю. И когда старики согласились с ним, он наедине проинструктировал парнишку, как лучше действовать, чтобы встретиться с Ниной и разыскать следы пропавших. Тут же он заготовил и записку к Нине. Ответ на нее должен был ускорить действия пещерников.
Витю высадили на берег вместе с начальником штаба. Под скалой Чижеев зарыл цинковый ящик с тремя банками консервов, сухарями, ножом и зажигалкой.
– Смотри, помечаю мелом, – сказал он Вите. – На случай задержки. Здесь дня три прятаться можно. Нине об этом скажи. Понятно?
– Скажу, – ответил мальчик, – только против собак ветоши надо бросить.
– Сделаю.
И опять для Чижеева потянулись тоскливые дни ожидания. Чтобы не сидеть без дела, он перебирал и смазывал механизмы, помогал врачам обслуживать раненых и, вперемежку с Чупчуренко, нес вахты, наблюдение за морем.
Теперь вблизи пещеры часто появлялись патрульные катера фашистов. Это было верным признаком того, что морем пройдет караван.
Фашисты отправляли на восток самоходные баржи с солдатами и грузами, а обратно тащили раненых и подбитые обгорелые корабли.
– Жаль, что у нас одна торпеда, – всматриваясь в караван, сокрушался Клецко. – Мы бы тут немалое кладбище кораблей устроили.
Витя, как было условлено, появился под скалой на четвертую ночь. Мальчик принес немаловажные сообщения. После большой облавы фашисты заметно успокоились. Меньше было обходов, только на перекрестках дорог по-прежнему стояли усиленные патрули. Оставшиеся жители получили паспорта или разрешительные номерки, с которыми опять могли передвигаться из деревни в деревню.
Вместе с этими известиями он принес и две записки от Нины. Одну записку он при всех вручил Тремихачу, а другую – тайно передал Сене.
Отцу Нина писала:
«Дорогой мой! Не беспокойся. Мне уже легче и пока ничто не грозит. Сообщаю самое важное.
1. Вполне здорова и бодра.
2. Из лесу прибыло много раненых гитлеровцев. Говорят, что некоторые деревни совсем снесены. Но о партизанах никаких сведений. Эсэсовцы привезли с собой только семь человек убитыми: пять мужчин и две женщины. Их выставили распятыми на базарной площади с плакатом: «Главари банды Ч.М.» Среди убитых будто бы находится командир отряда. Во флотской форме никого нет. Рядом фашисты прибили объявление на русском и немецком языках, что за поимку партизана любому лицу будет выдано десять тысяч марок или участок земли с виноградником.
А мне приходится за этими бандитами убирать, мыть полы и тряпки, разносить кипяченую воду. Отравы бы им насыпать. Кстати, наблюдение за нами ослабло. В свободное время мы даже можем выбегать за ворота, сходить на рынок. Солдаты из караульной команды знают нас всех в лицо.
У меня возникла мысль: не может ли Николай Дементьевич придумать какую-нибудь адскую машину, чтобы можно было пронести ее вместе с половиками в подвал. У нас в большом зале устраивают по средам и субботам концерты и показывают кинокартины гарнизонному начальству. Собирается до четырехсот человек. Нас в это время из подвала выгоняют. Мы имеем право либо уйти к судомойкам, либо стоять на концерте за последними рядами, где сидят солдаты. Но можем и незаметно исчезнуть. Рядом с кухней – огромная помойная яма за кирпичным забором. Мусор в нее ссыпается через дыру по желобу. Здесь нетрудно выбраться на волю. Могу увести с собой еще двух девушек. Чем скорее вы все сделаете и передадите с Витей, тем быстрее мы появимся у вас. Убегать, не отомстив за наших, преступно.
Очень хочу всех вас видеть, распрямиться и стать человеком.
Тысячу раз целую. Нина».
– Удивительно неосторожны женщины, – заметил Калужский. – Разве можно такое письмо посылать открытым текстом? А вдруг Витю поймали бы?
– Я бы сжевал записку, – ответил мальчик. – Так мы с Ниной договорились.
– Ага, значит, она тебя предупреждала? Это несколько искупает ее неосторожность. Придется подумать об ее предложении. Как вы, Виктор Михайлович, смотрите на всю эту затею?
– Одно для меня ясно, что ей необходимо быстрей уходить оттуда, – сказал Тремихач. – Боюсь, что моя доченька немало глупостей натворит. Да и нам без женщин трудно с больными справляться. Все надо тщательней продумать и, если решимся на диверсию, разработать подробную инструкцию. Витя – парнишка смышленый, он им поможет.
Записка, адресованная Сене, была немногословной:
«Дорогой мой! Всю бумагу я потратила на письмо старикам, поэтому на твои вопросы и поручения отвечаю коротко: о Восьмеркине ничего не слышно. С Катей, кажется, беда. Постараюсь еще что-нибудь узнать. Страшно даже подумать об их гибели.
То, что я наметила, выполнить очень трудно. Но мы решились: смерть за смерть. Поторапливай наших, скорей увидимся.
Как я боюсь потерять тебя! Прошу не рисковать и не являться к нам, сами вырвемся, а ты подбирай нас с моря. Надеюсь, что ты будешь умницей. Поручи все Вите, ему легче к нам пробраться.
Твоя Н.»
Новый начальник, присланный командованием СС на место таинственно исчезнувшего и так трагически закончившего свое существование Штейнгардта, был дородный швабский барон полковник фон Шаллер. Он составил вполне обоснованное донесение, убеждавшее начальство в том, что опасность в его районе ликвидирована. Перечень сожженных деревень, цифры повешенных крымчан, вырубленных вдоль дороги полос леса, взорванных и до основания срытых землянок сделали документ достаточно убедительным. Но сам-то полковник не был спокоен, как не были спокойны и солдаты, принимавшие участие в облаве.
