— Я уверен, ты все же сможешь отвечать.

Она замотала головой.

— Попробуй. — Он наклонился и так пристально посмотрел на Каролину, что она поежилась. — Для меня.

Она снова замотала головой. На этот раз более решительно.

Блейк наклонился ближе, почти касаясь носом ее щеки.

— Попробуй.

«Нет!» — хотела крикнуть она, но из ее раскрытого рта не вырвалось ни звука.

— Ты действительно не можешь говорить, — с удивлением произнес он.

Каролина попыталась посмотреть на него так, чтобы он понял ее мысли, но почувствовала, что их не выразить мимикой.

Внезапно он поднялся.

— Я сейчас вернусь.

Каролине ничего не оставалось, как смотреть на его удаляющуюся спину.

Открывая дверь своего кабинета, Блейк в раздражении выругался. Черт, для таких дел он уже слишком стар. Двадцать восемь лет — не так много, но семь из них прошли на службе в военном министерстве, а этого вполне достаточно, чтобы ощутить преждевременную усталость. Он видел смерть друзей, его семья всегда удивлялась, почему он надолго пропадает, а его невеста…

Он снова испытал мучительные угрызения совести. Марабелл ему больше не невеста. Она больше вообще никогда никому не будет невестой, потому что ее похоронили на семейном кладбище в Котсуолде.

Она была так молода, так красива и невероятно умна.

Было очень забавно любить женщину, которая превосходит тебя умом. Марабелл вообще была очень одаренной, особенно способностями к языкам. Именно поэтому ее в столь раннем возрасте привлекли к работе в военном министерстве.

А она вовлекла в нее Блейка, своего давнего соседа, совладельца уютного деревянного домика и партнера на уроках танцев. Они выросли вместе, влюбились друг в друга, но Марабелл умерла одна.

Нет, подумал Блейк. Правда не в этом. Марабелл умерла, а он один остался жить.

Вот уже несколько лет как он продолжал работать в военном министерстве. Блейк убеждал себя, что не бросает службу только для того, чтобы отомстить за смерть Марабелл, но частенько думал, что просто не знает, чем еще занять себя. Да и начальство не хотело его отпускать. После смерти Марабелл он стал пренебрегать опасностями. Его не беспокоило, останется он жив или умрет, поэтому он раз за разом шел на страшный риск ради Англии, и ему всегда сопутствовала удача.

Конечно, в него стреляли, пытались отравить и бросали за борт корабля, но военное министерство было прежде всего озабочено не его безопасностью, а тем, что оно может потерять лучшего агента.

Блейк попытался унять раздражение. Он не может избавиться от душевной боли — она засела в нем слишком глубоко, но, возможно, есть способ положить конец сжигающей его ненависти к миру, который украл у него настоящую любовь и лучшего друга. И этот способ заключается в том, чтобы уйти из военного министерства и хотя бы сделать попытку вести нормальную жизнь.

Но сначала нужно покончить с этим последним делом.

Именно такой предатель, как Оливер Пруитт, был виновен в гибели Марабелл. Того предателя казнили, и Блейк полагал, что и Пруитта ждет подобная участь.

Но для этого нужно выудить из Карлотты де Леон кое-какие сведения. Будь проклята эта женщина! Он ни на минуту не поверил в ее внезапную болезнь, лишившую способности говорить. Бойкая девица наверняка просидела полночи, кашляя изо всех сил, чтобы сорвать голос.

Хотя, может, стоило вынести эту выходку ради удовольствия увидеть выражение ее лица, когда она попыталась крикнуть ему «Нет!» Она силилась издать хоть какой-то звук.

Блейк усмехнулся. Он надеялся, что ее горло пылает, как в адском огне. Меньшего она не заслужила.

А пока предстоит поработать. Это дело станет для него последним, и хотя сейчас он мечтал только о том, как навсегда уединится в своем имении, он не мог допустить, что-. бы оно закончилось провалом.

Карлотта де Леон заговорит, а Оливер Пруитт будет повешен.

И тогда Блейк Рейвенскрофт станет сквайром, будет вести спокойную, размеренную жизнь в своем имении.

Может быть, он займется рисованием. Или разведением гончих. Не все ли равно?

Довольно! Сейчас к делу. Он со злой решимостью взял три гусиных пера, небольшой флакон чернил и несколько листов бумаги. Если Каролина де Леон не способна говорить, она отлично сможет писать, черт возьми!

Лицо Каролины светилось лучезарной улыбкой. Пока что ее план удался на славу. Похититель убедился, что она не может говорить, а Оливер…

Ох, от одной мысли, что, должно быть, сейчас делает Оливер, ее улыбка стала еще светлее. Наверное, орет изо всех сил и швыряет все, что попадется под руку, в сына. Не особенно дорогое, конечно. Даже в ярости Оливер был слишком расчетлив, чтобы сломать что-нибудь ценное.

Бедный Перси! Каролина почти испытывала жалость к нему. Почти. Трудно по-настоящему испытывать жалость к тупому олуху, который прошлой ночью пытался изнасиловать ее. Она содрогнулась при одном воспоминании об этом.

Тем не менее Каролина полагала, что, если Перси когда-нибудь избавится от отцовской опеки, из него может получиться почти порядочный человек. Не такой, с каким она хотела бы постоянно иметь дело, но, во всяком случае, он не будет набрасываться на ни в чем неповинных женщин по приказу отца.

В этот момент она услышала в холле шаги своего похитителя и, поспешно согнав с лица улыбку, схватилась рукой за горло. Когда он вошел в комнату, она снова кашляла.

— Я принес тебе лекарство, — произнес Блейк подозрительно весело.

Вместо ответа Каролина подняла голову.

— Посмотри-ка сюда. Бумага. Перья. Чернила. Разве не здорово?

Она заморгала, делая вид, что не понимает. Об этом она совершенно не подумала. Ей не удастся убедить его, что она не умеет писать, — та шпионка, несомненно, образованная женщина. А о том, чтобы в последующие три секунды получить растяжение связок на руке, нечего и думать.

— О, конечно, — сказал он с преувеличенной заботой, — вам понадобится промокательная бумага. Как неучтиво с моей стороны не подумать об этом. Вот она, у вас на коленях. Теперь удобно?

Каролина угрюмо смотрела на него, предпочитая, чтобы он сердился, а не ехидничал.

— Нет? Позвольте взбить вам подушки.

Он наклонился, и Каролина, которой уже надоел его приторно-сладкий тон, закашляла ему в лицо. Но к тому моменту, когда он отпрянул, она уже являла собой образец раскаяния, — Я собираюсь забыть, что ты сделала, — произнес он, — и за это ты должна быть мне бесконечно благодарна.

Каролина с тоской смотрела на письменные принадлежности, лежащие у нее на коленях, и отчаянно пыталась придумать новый план.

— Итак, начнем?

У нее заныл висок, и она подняла руку, чтобы потереть его. Правую руку. И тут ее осенило. Она же левша! Ее первые учителя бранились, кричали и даже били ее, пытаясь научить писать правой рукой. Они называли ее упрямой, ненормальной и даже противной Богу. А один не в меру религиозный учитель договорился до того, что назвал ее дьявольским отродьем. Каролина старалась научиться писать правой рукой — о Господи, как она старалась! — но когда она держала перо правильно, то не могла накарябать ничего даже мало-мальски разборчивого.

Но все вокруг пишут правой рукой, настаивали ее учителя. Она же хочет быть не такой, как все.

Каролина кашлянула, чтобы скрыть улыбку. Никогда еще ей не доставляло такого удовольствия «быть не как все».

Этот мужчина ждет, то она будет писать правой рукой. Что ж, она с радостью оправдает, его ожидания. Она взяла в правую руку перо, обмакнула в чернила и с готовностью посмотрела на Блейка.

— Я рад, что ты решила сотрудничать с нами, — сказал он. — Уверен, ты понимаешь, что это принесет больше пользы твоему здоровью.

Она фыркнула и закатила глаза.

— А теперь, — произнес он и пристально посмотрел на нее, — первый вопрос: ты знаешь Оливера Пруитта?

Это не было смысла отрицать. Он видел, как она прошлой ночью выходила из его дома. А значит, не было смысла тратить свое секретное оружие на такой пустяковый вопрос, и она утвердительно кивнула.