– Так давно, что уже и не помню, – вздохнул он.

– Вначале я хотела писать. Ну, ручкой по бумаге, как раньше.

– Это никому не нужно. И тебе тоже.

– Я знаю. Но если бы мы родились лет сто назад…

– Или даже пятьдесят, – поддержал Сигалов. – Тогда все морфоскриптеры были бы писателями.

– А что, если писать и потом превращать это в скрипты?

– Не конвертируется, – отрезал Виктор. – Сама идея на поверхности, да: столько уже создано фильмов, игр, книг – бери да перекладывай на скрипты. Но не перекладывается ни черта. Там другая структура. Там всё уже решено, все пути выбраны. В скрипте пользователь – соавтор сюжета, а в книге он бесправный юзер. Читает то, что ему написали, и ни шага в сторону. Человека угнетает, когда у него нет выбора.

– Какой еще выбор? Нужно следить за мыслью автора.

– Вот это людям и не нравится. Выбор обязательно должен оставаться или хотя бы иллюзия выбора.

– Но писателю видней, кого в какую сторону вести!

– А потребителю видней, что потреблять, – парировал Сигалов. – Книжки ведь никто не сжигал, их просто забросили. Давай будем винить в этом всё человечество? Конструктивный подход.

– А если… – Мальвина, прищурившись на солнце за окном, с детским упорством продолжала фантазировать. – А если мы добавим в классические тексты интерактив, которого так жаждут твои любимые потребители?

– И где мы возьмем контент для кучи альтернативных сюжетных линий? Додумаем за Шекспира, что было бы, если бы Гамлет вернулся домой раньше и если бы у его отца не было братьев? А в третьем апдейте проекта пришлось бы женить его на Джульетте? С играми было бы полегче, там выбора навалом, но там нет глубины. Одним словом, тупиковый путь. Когда-то это казалось перспективным направлением, но как только перешли к реализации, всё сразу и закончилось.

– Ну и не надо. Буду креативить про животных, – обиженно сказала Мальвина. – Кошечки, собачки и вот это всё.

– Такого креатива полно, но он интересует только людей с причудами.

– Почему?

– А ты представь, каково быть собакой. Вот ты – собака. Что ты можешь? Бегать, лаять, кусаться. Всё.

– Охотиться!

– Охотится человек. А для собаки охотиться – это снова бегать, только не по газону, а по болоту за подстреленной уткой. Может, один раз это интересно… Не знаю, не пробовал. Зато подумай, что такое охота для человека. Хошь – в утку стреляй, хошь – в собаку, хошь – в друга. Огромный выбор возможностей.

– И еще – хвост! – добавила Мальвина. – Собака может вилять хвостом, а человек нет.

– И вот ради этого, чтобы повилять хвостом, ты собралась создавать скрипт? Да-а, не быть тебе коммерческим директором «Гипностика».

– Все мечты мне порушил! – Она пихнула Виктора кулаком в живот и пошла в комнату. – А сам-то мечтаешь хоть о чем-нибудь?

– У меня всё гораздо хуже, – ответил Сигалов, плетясь следом. – Моя мечта уже сбылась. Без меня.

– Ну и что? Никогда не поздно…

– В моем случае – поздно.

– Да почему же?! – спросила Мальвина, с ходу бросаясь в постель. – Всё можно повторить!

– Согласен. Но не всё. Повторить мою мечту – это как изобрести второе электричество. Второе не нужно.

Виктор остановился у кровати, и Мальвина, легко угадав его намерения, натянула футболку ниже.

– Не-не, попозже, – заявила она. – Я просто так, поваляться. А о чем мечтал-то?

– Извини, я не могу сказать.

– Ну во-от… Почему не можешь? Смеяться не буду, обещаю.

– Не будешь. Но я всё равно не могу.

– Это связано со скриптами?

– Связано, – помедлив, ответил Сигалов.

– И почему это секрет?

– Да не то чтобы секрет… – Он сел на угол кровати и погладил Мальвину по пятке. Та хотела отдернуть ногу, но не стала. – То, о чем я мечтал, было несбыточным. Это нельзя было сделать. А потом оказалось, что кто-то уже сделал. И не абы как, а в сто раз лучше… в миллион раз лучше, чем вышло бы у меня.

– Это, наверно, печально… Но я ни фига не поняла!

– Представь, что я хотел написать рассказ. Про жизнь. Вообще про всё на свете.

– Ну…

– И вдруг оказалось, что это уже написано. И не рассказик, а целый роман. Огромный такой романище на миллиард страниц.

– Только что говорил про миллион. Теперь миллиард? И кто мог осилить такое дело?

– Я не в курсе. Но там, конечно, не один человек трудился. Не важно, сколько их, главное, что они сделали эту работу. Они ее закончили.

– И тебе грустно?

– Я сам пока не понял, грустно мне или как… Но не весело, это точно. Короче, давай к нам, в скриптеры! – предложил Сигалов, незамысловато меняя тему.

– Будешь меня консультировать?

– А что! Опыт имеется.

В голодные времена Сигалову приходилось зарабатывать и этим тоже. За последнюю пару лет начинающих скриптеров поубавилось, а раньше их было пруд пруди, и шли в начинающие все кому не лень. Виктору почему-то попадались в основном сорокалетние дядьки, споткнувшиеся о кризис среднего возраста. Дядькам хотелось что-то изменить, и они предсказуемо начинали менять всё, кроме самих себя. Их креативы никуда не годились, но говорить об этом в лицо было не принято, да и нелогично: чем дольше ты возишься с человеком, тем больше он тебе платит. Занимаясь консультациями немолодых дарований, Виктор стремился пройти между Сциллой жадности и Харибдой совести, чтобы вытянуть из учеников столько денег, сколько они готовы были потратить без ущерба для семейного бюджета, но при этом не сильно их обнадежить. В принципе, он был одним из самых честных в этом бизнесе. Аркаша Аверин, человек без комплексов, до сих пор доил особо талантливых учеников предпенсионного возраста.

Но с Мальвиной всё было иначе. У нее должно было получиться, Виктор искренне в это верил.

– Нет, Витя, – сказала она. – Не стану я сочинять никаких скриптов. Этот был первый и последний. Такая тоска… Побаловалась, и хватит.

– А в Движении не тоска? – Сигалов произнес это жестко, пожалуй, даже слишком, но Мальвина не заметила или не подала вида.

– В Движении… там вечное движение, – ответила она. – Там всегда интересно, там жизнь.

Виктор почувствовал не то зависть, не то ревность. Скорее, всё вместе. Ему хотелось, чтобы Мальвина говорила такое о нем, только о нем и ни о ком больше.

– В Движении жизнь, – выдавил он. – А в других местах?..

– А вы, скриптеры, странные. Считается, что вы нормальные, что это мы отщепенцы, но ведь на самом деле наоборот. Мы встречаемся на свежем воздухе, мы общаемся. Нас не очень много, но мы вместе, и мы дружим. А вы – вроде как деятели культуры, важная часть общества, но при этом вы сидите, как хомяки, по домам в одиночестве. Несчастные, недобрые создания. Грызетесь всё время, в открытую или по-тихому. Всё это как-то некрасиво, не достойно творческих людей. Да половина из вас о творчестве и не слышала даже. Триггер, драйвер, мотивация, петля, развилка – это что? Это и есть ваше вдохновение? По-моему, это какие-то инструкции, чертежи. Вы завод по производству говна, Витя. И мне, наверно, пора, – добавила она буднично.

Огорошенный Сигалов не шевелился, лишь скосил глаза на ладонь, когда из нее выскользнула нога. Мальвина начала собираться, разыскивая по комнате брошенное белье. Когда она всё это снимала, сложить вещи аккуратно не было времени.

Виктор тяжело поднялся с кровати и пересел ближе к рабочей станции. Мальвина попыталась забрать свою карту памяти, но он твердо отвел ее руку. Он должен был сделать то, что обещал.

Правка скрипта заняла не час, как он думал, а меньше десяти минут. Материала было мало, перекраивать оказалось нечего. Виктор начал с того, что удалил менеджера из «Гипностика». Тот хотел быть незаметным, и теперь его не мог заметить никто. Так было лучше и для «Гипностика», и для Движения. Виктор работал честно, это был вопрос творческого самолюбия, что бы там ни говорила взбесившаяся девица. Он прояснил погоду и обозначил локацию так, чтобы каждый мог увидеть в ней что-то знакомое. Орущую толпу он напитал позитивом и уверенностью – к таким парням хотелось присоединиться, хотелось делать с ними одно общее дело. А вот кричалку он редактировать не пожелал: дурацкое должно было остаться дурацким.