Спокойствие, Николь, только спокойствие. Он не стоит новой вспышки агрессии, которая вновь выжмет из тебя последние силы.

— Эх, деточка, с моими мозгами всё в полном в порядке, а вот тебе не помешало бы принять что-нибудь для улучшения памяти. — Филипп поднимается с кресла, и меня обдаёт его едким запахом пота, дешёвого пива и сигарет. — Разве ты не помнишь, как пришла с утра домой и сама предложила мне деньги? Можно сказать — это ты сделала нам подарок. Теперь наши вечера, безусловно, будут проходить веселее.

— Ты хоть слышишь себя? — отчаянно спрашиваю, массируя пальцами виски. — Ты что, ко всему прочему, ещё и обкурился сегодня? С утра я пришла домой и отмывала всю квартиру, чтобы не погрязнуть в бардаке, который вы устроили, а потом пошла спать!

— Ну-у-у, это лишь твоя версия, — лениво протягивает он, плюхаясь обратно в кресло.

Что это ещё значит?

Прекрасно знаю, что Филипп врёт, но, не находя на то причины, начинаю прокручивать в голове туманное утро, досконально выстраивая порядок своих действий. И пусть всё казалось мутным от усталости, я однозначно была в сознании и в здравом уме, что лишь укрепляет мою уверенность в том, что Филипп выдумывает небылицы.

Даже если мир перевернётся, я не положу и копейки лично в грязные руки Филиппа! Только если…

Меня словно камнем к земле придавливает от внезапного прозрения. По широкой ухмылке отчима понимаю, что он со злорадством считывает по моему лицу последовательность ужасающих мыслей, что меткими стрелами одна за другой нещадно пронзают сознание.

Я резко срываюсь с места и несусь по узкому коридору в прихожую, где по своей неосторожности с утра оставила сумку.

Не знаю, на что ещё надеюсь. Мне и так предельно ясно, что увижу, но всё же продолжаю судорожно рыться в поисках кошелька, чтобы до конца убедиться в правоте своих догадок.

Этот гнида украл мои деньги! Не оставил и копейки!

Швыряю пустой кошелёк куда-то в сторону, всё ещё наивно полагая, что он не додумался обыскать и маленькие отделения.

Но там тоже пусто. Везде! Ничего нет!

Ни заработанных чаевых за последние смены, ни денег, что дал мне Остин.

НИЧЕГО!

Беспросветное отчаяние поглощает меня целиком и полностью, безжалостно перекрывает кислород, лишает возможности здраво мыслить. Мне кажется, на долю секунды я даже теряю сознание. Ноги отказываются удерживать вес тела, и я бессильно сползаю по стенке вниз.

В сумке были все мои деньги. Все!

Я хотела их отдать владельцу дома за несколько месяцев аренды, которые мы ему задолжали. Я так надеялась поскорее уменьшить долг, чтобы не платить дополнительные проценты, которые он добавляет за каждый просроченный платёж.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Когда же это всё кончится?

Как я могла забыть сумку в коридоре? Я же всегда беру её с собой и запираю комнату на ключ, прекрасно зная, что даже в собственной квартире меня могут обокрасть.

Сжимаю колени, притягивая их к груди, и крепко обхватываю руками. Сижу, грузно покачиваясь, пытаюсь найти в себе силы не сдаваться и не унывать. Но где найти эти силы? Где? А другой вопрос — для чего? Для кого? Зачем я всё это терплю? Работаю до изнеможения, из кожи вон лезу, пытаясь вытянуть побольше чаевых во время близкого общения с похотливыми мужиками. К чему эти сложности, если потом все мои труды с завидной лёгкостью пропадают в руках Филиппа?

Зачем всё это? Зачем? Боже, что я делаю?

Остин прав. Мне здесь не место. Я должна уехать. Давно уже должна была это сделать. Но не могу, чёрт подери, не могу!

Вспоминаю родное лицо мамы, и сердце, пробивая рёбра, вырывается наружу. Как мне её оставить? Как? Эта мысль просто невыносима.

Сидя прямо на холодном полу тёмного коридора, я рассыпаюсь на мелкие песчинки от невозможности сделать правильный выбор. Правильный именно для себя, а не для кого-то.

А этот кто-то — моя мама.

Наверное, мне никогда не понять и не объяснить ни вам, ни себе, как я могу любить ту, кому глубоко наплевать на меня? Как год за годом я умудряюсь закрывать глаза на очевидное равнодушие самого близкого мне человека? Даже услышав горькую правду о том, что ничего не будет, как прежде, я всё равно продолжаю искренне ждать, что всё изменится? Как заставить себя перестать надеяться, что рано или поздно чудо непременно свершится и моя мама вернётся?

В мире же случаются чудеса? Не так ли?

Непостижимые случаи спасения людей от неминуемой гибели, необъясняемые природные явления, удивительные исцеления смертельно больных пациентов, истории о неслыханной удаче, которую поймал за хвост бездомный, случайно нашедший у своих ног лотерейный билет, или самая обычная встреча со случайным незнакомцем, который магическим образом меняет всю вашу дальнейшую жизнь.

Чудеса происходят ежедневно. На каждом углу, за каждым поворотом.

Я это знаю. Верю. Но также прекрасно понимаю, что ждать их можно долго — днями, месяцами, годами, десятками лет, и в конце концов ожидание вполне может оказаться безрезультатным.

Потратив лучшие годы своей жизни впустую, не узнаю ли я, что ждала своё чудо напрасно? Ничто не пугает меня так сильно, как этот вопрос без ответа, но маленькая семилетняя девочка, плачущая на лестничной клетке возле чердака, всё ещё живёт во мне и день за днём не прекращает умолять подождать ещё немножко. Совсем чуть-чуть. И, может быть, именно завтра нам всё-таки удастся достучаться до души и сердца мамы.

Наверное, я бы ещё долго сидела, с головой погружённая в бездонный омут моих терзаний, если бы не ударный взрыв дьявольской «музыки», что вновь врубил Филипп.

Сделав над собой усилие, я приподнимаюсь на ноги и глубоко, медленно дышу.

Всё нормально. Это происходит уже не в первый раз. Я справлюсь. Обязательно справлюсь. Всегда может быть хуже. Уж я-то знаю.

Чтобы сдержать себя в руках и не свернуть Филиппу шею, раз за разом безмолвно повторяю в голове одни и те же слова, точно успокоительное заклинание.

Я же понимаю, чего он добивается. Он хочет вывести меня из равновесия, вызвать демона внутри меня, которого с таким трудом я научилась контролировать. Для Филиппа это что-то вроде развлечения, но у него ничего не выйдет. Не сегодня. Я не доставлю ему такой радости — наблюдать, как я теряю над собой контроль.

Храня неприступное молчание, возвращаюсь в гостиную и, даже не бросив на него мимолётного взгляда, подхожу к музыкальному центру.

— Эу, ты чего это задумала? — недоумённо возмущается Филипп, глядя, как я, выключив музыку, приподнимаю стереосистему от пола. Тяжелая махина, но подъёмная. — А ну быстро поставила обратно!

Продолжая игнорировать, заставляю его вспыхнуть от негодования. Выкуси, Филипп, теперь твоя очередь злиться.

— Поставь обратно! Куда потащила? — плюясь слюной в разные стороны, он торопливо подбегает ко мне.

— Я верну это обратно в магазин! Сам сказал — я дала деньги, так что мне решать, что с этим делать, — сообщаю максимально спокойным голосом.

— Ещё чего! — Филипп грубо отталкивает меня, возвращая центр на прежнее место, но я не собираюсь сдаваться, пока не выполню задуманное.

— Отойди в сторону и не мешай мне, либо я заявлю на тебя в полицию за кражу! — угрожаю я, но вместо страха вызываю в нём внезапный приступ смеха.

— В полицию? Да что ты говоришь? Ну давай! Вперёд! У тебя нет никаких доказательств. Твоё слово против моего, — пренебрежительно выдаёт он прямо возле моего лица, пробуждая желание плюнуть в его нахальную физиономию. — И ты прекрасно знаешь, на чьей стороне будет Юна. Видела бы ты, с какой лёгкостью она поверила моим словам о том, что её неугомонная дочка сама изъявила желание дать мне денег. Ни капли сомнения. Полное доверие своему мужчине. О такой жене можно только мечтать — покорная, заботливая, преданная, готовая есть с моих рук.

Слова о маме из его уст, сказанные издевательским тоном, вызывают внутреннюю дрожь, и чтобы не сорваться, не спустить с цепи своих разъярённых псов, до крови прикусываю язык и благоразумно игнорирую его очередную провокацию. Вновь совершаю попытку подойти к музыкальному центру, но не успеваю сделать и шаг, как шершавая ладонь хватает меня за шею и с силой припечатывает к деревянному стеллажу.