— Как же ты меня достала! Никогда не можешь остановиться вовремя. — Его хватка ощутимо сдавливает горло, лишая возможности вдохнуть. — Смирись, деточка, я здесь хозяин, и ты никак не сможешь это изменить. Поэтому прекрати портить мне жизнь.

— Никогда, — ядовито улыбаюсь.

— Ты думаешь, я тебя боюсь? Не смеши меня! Ты жалкая, недолюбленная девочка, которая своими тщетными попытками избавиться от меня лишь сильнее отталкивает от себя Юну.

— Мне плевать, что… что ты думаешь, — с трудом хриплю я. — А ты силь… сильней сжимай. И уда… рить ещё можешь, чтобы у меня был… были доказательства.

— Какие ещё на хрен доказательства? — непонимающе хмурит морщинистое лицо, заметно уставшее от пагубного образа жизни.

— Засажу тебя, скотина! — шиплю я и хватаюсь за его руку, из последних сил стараясь не потерять сознание от нехватки кислорода. — Не за кражу… так за нападение…

Его ладонь мгновенно расслабляется, но уж лучше бы он задушил меня, чем произнёс следующие слова:

— Дорогая моя доченька, у меня и в мыслях не было нападать на тебя. Зачем мне вредить «золотой жилке», что приносит доход в этот дом? — Он освобождает мою шею, спуская руку ниже. — Но я давно уже умираю от любопытства посмотреть, что ты там скрываешь под своим тряпьём.

Из-за отсутствия воздуха и дурмана сдерживаемой злости до меня не сразу доходит смысл его слов, но когда чувствую потную ладонь под своей толстовкой, грубо сжимающую обнажённую грудь, моё тело мгновенно каменеет, обрастает невидимой коркой льда, словно самостоятельно пытается защититься и приглушить отвращение от липких касаний к моей коже.

— Ого! Ничего себе, какие формы! Знал бы — давно испробовал, — шепчет он возле уха, слегка проводя колючей щетиной по моей щеке.

От мощного выброса адреналина звенит в ушах и перехватывает горло, так что не сразу удаётся закричать. Жалобно скулю и брыкаюсь, отрывая от себя руки Филиппа, но по его потемневшим зрачкам понимаю, что все мои попытки освободиться только сильнее его возбуждают.

— Отвали от меня, сволочь!!! Не трогай! Не смей! — наконец голос прорывается, и я истошно кричу, объятая паникой и его цепкой хваткой.

— Тише, деточка, тише, успокойся. Я хочу сделать нам обоим приятно.

— Отпусти меня! Отпусти!!! — дико ору, нещадно пинаясь ногами.

— Да заткнись ты! — рявкает Филипп, схватывая меня за ворот толстовки и небрежно отшвыривает к противоположной стене. Я сильно ударяюсь затылком, но кроме головокружения ничего не испытываю. Никакой боли. Только леденящий страх подстёгивает реакцию — бороться и бежать!

Пытаюсь вынестись из комнаты, но Филипп резко тянет меня за волосы и опрокидывает на диван.

— Веди себя спокойно и обещаю — я буду нежным. Тебе понравится, — с этими словами он наваливается на меня, и своим бедром я ощущаю выпирающий бугор из его штанов.

— Не трогай меня, Филипп! Я убью тебя! Нет! Слезь с меня! — кричу, разрывая горло до крови, но мне плевать. Я не смирюсь с происходящим. Ни за что! Бьюсь руками и ногами, даже не разбирая, попадаю хоть раз по мужчине или нет. И лишь когда слышу его сдавленный, протяжный стон, невероятно радуюсь, что так удачно получилось залепить по его вздыбленному месту.

Пользуясь возможностью, сталкиваю его себя, вскакиваю с дивана и от всей души загадываю, чтобы у него больше никогда не «поднимались паруса».

— Сука… Тварь!!! — болезненно мычит он, сжимая руки на члене. Только сейчас замечаю, что Филипп, оказывается, успел даже приспустить штаны. Если бы мой желудок не был пуст, меня бы непременно вывернуло наизнанку.

Порываюсь ударить насильника с ноги, но он неожиданно быстро справляется с острым приступом боли и хватает за стопу, поваливая меня на пол.

— Думаешь, так просто сбежишь от меня, деточка? — слышу его сиплый голос позади, продолжая отталкиваться от него ногами.

Следующий удар он получает по носу, что даёт мне возможность быстро подняться и побежать прочь.

— Сука-а-а! Ну всё, бля*ь! Ты доигралась! Хочешь по жёсткому — значит, получишь! — несмотря на подбитые нос и яйца, Филипп резво бросается мне вслед.

— Тебе некуда бежать, деточка, и кричать тоже нет смысла. Мамы дома нет! Так что нам никто не помешает, — ехидно сообщает Филипп, с каждой секундой всё ближе подбираясь к кухне, где я беспомощно мечусь по нескольким квадратным метрам комнаты в попытках найти спасение, но всё тщетно. Раздражённый отчим уже стоит в нескольких шагах от меня, норовя вновь напасть, чтобы свершить своё гадкое дело.

— Попалась, сладкая?

И всё. Я больше не думаю. В один-единственный момент просто переключаюсь — выдвигаю ящик стола и, не глядя выхватывая первый попавшийся нож, резко выставляю его вперёд к мерзкой роже Филлипа.

— Стоять!!! На месте! Ещё хоть шаг…

— И что ты сделаешь? Заколешь? Поцарапаешь? Не смеши меня, детка. У тебя для этого кишка тонка. Завязывай ломаться и приступим к делу, это всё равно случится, хочешь ты того или нет, — криво усмехаясь, Филипп продолжает медленно идти на меня.

— Как же ты ошибаешься, мразь! — не узнаю свой голос. Глухой, бесцветный, словно всю жизнь высосали. Меня лихорадочно трясёт, но нож держу уверенно, крепко, сжимая до побелевших костяшек. — Сделаешь ещё хоть шаг, и клянусь тебе — я зарежу тебя к чёртовой матери. Не сомневайся! Знал бы ты, как давно я мечтаю об этом. — Я несколько раз полоснула ножом, разрезая тесное пространство между нами, тем самым заставив Филиппа отпрыгнуть назад и стереть с его лица тошнотворную улыбку.

— Осторожнее, детка, ты так можешь пораниться.

— Я тебе не детка, гниль ты паршивая!!! — с прохладного шёпота мой голос срывается на леденящий крик.

— Тихо… Хорошо, хорошо. — Он поднимает руки, словно сдаваясь, а в глазах зарождаются первые искорки страха. — Ты лучше нож убери.

И не подумаю!

— Только попробуй ещё хоть раз прикоснуться ко мне или даже приблизиться, я клянусь жизнью матери — моя рука не дрогнет! Убью тебя на хрен! — Я даже не замечаю, как из защиты перехожу в нападение — сама сокращаю расстояние до отчима и провожу остриём ножа возле его лица, заставляя вновь отступить назад.

— Николь… успокойся… — Но я пропускаю мимо ушей его слова, сказанные уже ощутимо напуганным голосом. Он сделал всё, чтобы довести меня до невменяемого состояния, а теперь просит спокойствия?

— А может, мне не ждать и избавиться от тебя уже сейчас? — продолжаю вилять кончиком холодного оружия возле его побелевшего лица, получая неизгладимое удовольствие от всех оттенков ужаса, что мелькают в его мутных глазах.

— Николь… Что ты делаешь? Николь! — Вижу прямо перед собой гадкую рожу Филиппа, но голос его звучит где-то далеко, точно за толстым слоем стекла. Приглушённо. Невнятно. Расплывчато.

— Всего одно движение, и у меня не будет больше проблем. — Мои губы движутся, но говорю словно не я.

— Николь, мне больно. Остановись! Что с тобой?

Всего одна капля крови, торопливо стекающая по шее Филиппа, и я будто пробуждаюсь.

Боже, что со мной? Что я делаю?

Как лезвие оказалось прижатым к его горлу? Неужели я в самом деле собиралась это сделать? Собиралась его… убить…

Я делаю поспешный шаг назад, но даже несмотря на то, что Филипп застывает в неподдельном изумлении, не опускаю руку с ножом вниз.

— Ты ненормальная, — хрипло стонет он, дотрагиваясь до продолговатой царапины на шее.

Он прав. Я не в своём уме. Вновь потеряла контроль над собой. Над злостью и гневом. Но это он виноват. Только он! Этот гад собирался меня изнасиловать.

Боже! Он довёл меня. Я сорвалась! Только не опять!

Дыши, Николь, дыши! Прошу! Просто дыши! Ты же знаешь, как с этим справиться. Ты же можешь.

Глубокий вдох и выдох, вдох и выдох.

Но это не помогает! Я слишком заведена, чтобы так просто успокоиться. Всё тело сгорает изнутри, плавит органы, кости, нервы. Мне хочется кричать, неистово крушить и разбивать всё на своём пути, либо бежать без оглядки на максимальной скорости до полного изнеможения, чтобы, точно проснувшемуся вулкану, выплеснуть наружу всё беснующееся пламя и освободиться.