— Адам… — всхлипываю и хватаю его за ткань рубашки, ощущая, как электрические разряды, расползаясь по позвоночнику, стекаются к горячему месту соприкосновения наших тел.

— Сегодня — это лишь начало для нас с тобой, дикарка, и тебе лучше больше не тратить зря времени, сил и нервов на возмущения и смириться с моими словами уже сейчас, так как этой ночью ты в любом случае с ними согласишься! Теперь ты постоянно будешь со мной. В любое время суток. В любом месте. Всегда рядом. И забудь о каких-либо мужчинах в своей жизни. С этого момента никто другой к тебе больше не прикоснётся! Поняла?! Только я, слышишь? Ты будешь принадлежать только мне одному, — шепчет с надрывом, цепляющим душу, и, продолжая ритмично толкаться в мою промежность, требовательно раскрывает мой рот языком, но не целует, лишь переплетает мои прерывистые стоны со своими частыми выдохами. — Слышишь меня? — повторяет вопрос густым, как раскалённый воздух между нами, голосом, от которого сердце заходится в судорожном ритме, а все конечности немеют от неверия в реальности происходящего.

Ну зачем он всё это говорит?

…В любое время суток. В любом месте. Всегда рядом…

Зачем он так со мной? Зачем вынуждает поверить, что такой мужчина, как он, мог выделить какую-то дикарку из всего бесконечного потока желающих получить его женщин, тем самым зарождая в моей душе неведомое до сих пор тёплое и нежное, как облако, чувство, — что значит быть для кого-то важной, желанной, необходимой? Не как сестра или подруга, а именно как любимая женщина.

Я не должна в это верить! Не должна! Это всё игра!

— Чёрт бы тебя побрал, Лина, ты меня слышишь?! — теряя терпение он рычит, точно дикий зверь и, освобождая мои ягодицы от своих нежно-грубых терзаний, запускает руки в мои волосы. Сжимает их у корней и, удерживая голову, неотрывно смотрит в моё растерянное лицо, с нетерпением ожидая ответа.

— Слышу… — я заторможено киваю. — Но не понимаю, — с полустоном добавляю, в сотый раз неумолимо пропадая в его обсидиановых глазах, горящих животным голодом, злостью и… обожанием?

— Что ты не понимаешь?

— Почему?

— Что почему?

— Почему я?

От моего вопроса кромешная тьма ещё сильнее сгущается в его огромных зрачках, отчего меня начинает трясти мелкой дрожью. Заметив это, Адам снова накрывает моё лицо своими ладонями, но на сей раз не сдавливают грубо, а медленно водит пальцами, будто изучая или надеясь найти в нём что-то важное.

А я в очередной раз недоумеваю от его трогательной нежности и выжидающе смотрю на его длинные ресницы, сурово сдвинутые брови и выразительные, острые черты лица, чувствуя, как горячая тягучая субстанция разливается по венам, растворяя меня в этом моменте нашего с ним эмоционального сплетения.

— Потому что ты особенная, дикарка, — наконец отвечает он чувственным шёпотом, что в миг рассеивается в завывании ветра. В первый миг мне даже кажется, будто его слова мне всего лишь послышались, но затем он прижимается своей щекой к моей и вновь повторяет: — Особенная… И ты даже представить себе не можешь, насколько. Ты никуда от меня не денешься. Я не отпущу, и сбежать от меня у тебя больше не получится. Ты — моя! И это всё, что тебе нужно понять и запомнить. Ты — моя, Лина! Я так решил, а тебя остаётся лишь принять это.

И в подтверждение своим твёрдым словам он сгребает меня в свои жаркие объятья, с неутомимой жаждой соединяя наши губы.

И всё! На этом всё!

Весь мир замирает, пока в моей голове раскатистым эхом отдаются семь букв.

Моя Лина.

Всего два слова — и моё сердце разгоняется до каких-то заоблачных оборотов, а страсть яркой вспышкой затмевает мой разум, превращая весь страх, тревоги, обиды и злость на Адама в сплошную, однородную, не имеющую больше никакого значения массу.

Всего два слова — и я буквально слышу, с каким оглушительным грохотом разлетается моя броня из предостережений и обещаний самой себе не поддаваться назойливым мыслям о том, что для него я значу нечто больше, чем очередная подсевшая на его чары «детка».

Всего два слова — и я расплываюсь в мужской стальной хватке. Прогибаюсь навстречу, отвечая на поцелуй с той же лютой жаждой. Обвиваю его бёдра ногами, а шею — руками, ощущая подушечками пальцев, как лихорадочно горит его кожа. Впрочем, как и моя, что будто источает невидимый жар, поглощающий весь кислород между нами.

Мы целуемся жадно и неистово. До головокружения, до дрожи, до опустошившихся лёгких. Переплетаем языки в безумном танце, сотканном из наслаждения и страсти. Кусаем губы, тут же зализывая сладостные раны. Стонем, рычим, что-то шепчем. Точнее, только Адам. Я на внятную человеческую речь не способна. Могу лишь целовать, изгибаться, прижиматься к его телу как можно теснее и плавно двигать бёдрами, потираясь о всю длину его члена.

Мне даже не удаётся расслышать нарастающий рокот грозы и почувствовать резкий спад температуры, пока я наслаждаюсь и мучаюсь от волны возбуждения, что охватывает весь низ живота, вспыхивает и разряжается каскадами огня по жилам и артериям.

— Похоже, шторм ходит за нами по пятам, дикарка.

Лишь с мириадами дождевых капель, обрушавшихся на наши головы, я наконец впускаю в себя его хрипловатый голос, а затем вскрикиваю, когда Адам, продолжая сладко покусывать мои губы, приподнимает меня с балюстрады и быстро направляется к входу в особняк.

Мы врываемся в коридор дома слегка промокшие и по-прежнему плотно прижатые друг к другу, и мне до смерти хочется продлить это по возможности дольше. Я как изголодавшаяся диетчица, что до последнего решительно отказывалась от заветного блюда и теперь, дорвавшись до него, не в силах остановиться.

— Чёрт, Лина, ты нереальная… — перекатывающиеся вибрации его шёпота спускаются с моего лица к шее, и он вдыхает так глубоко и жадно, словно желает вобрать в себя частичку меня. — Как же ты пахнешь… Ты меня с ума сводишь, ведьма… Слышишь? Нахрен лишаешь рассудка!

Это он мне говорит? Серьёзно?!

Той, что от его неистового напора и «притяжения» опять проваливается в пучину вожделения, в самый круговорот похоти, увлекающей в полнейшее безрассудство?

Я вновь словно под кайфом нахожусь и готова смиренно позволять делать с моим тело всё, что ему заблагорассудится. Пребывая в беспамятстве, я даже пропускаю момент, когда Адам освобождает меня из своих рук и ставит обратно на землю.

Очнувшись, понимаю, что стою, прислонившись спиной к стене, и ерошу жёсткие, чёрные как ночь волосы Адама, который каким-то немыслимым образом опустился передо мной на колени.

Да я должно быть сплю и вижу сюрреалистический сон или просто брежу наяву о том, что этот наглец, вечно смотрящий на меня свысока, предмет воздыхания всех женщин и крупная акула бизнеса, пал передо мной ниц.

Это невероятно! Ошеломляюще! До агонии возбуждающе! И…

Боже!.. Да всех слов мира не хватит, чтобы передать это совершенно новое, обволакивающее меня состояние радости, значимости и полёта, когда я наблюдаю за тем, как этот красивый, точно греческий бог, Дьявол отводит мою ногу в сторону и начинает вести губами от колена по внутренней поверхности к сердцевине бёдер, не отрывая от моего лица своего полного алчного желания взгляда.

— Я очень хочу узнать твой вкус, дикарка… — Адам едва ощутимо проводит кончиком языка в нарочитой близости от горячего центра, посылая в мой мозг пикантный трейлер о том, что меня ждёт, стоит лишь только попросить его об этом. — А затем хочу трахать долго, неоднократно, без возможности перевести дыхание. Хочу упиваться тобой до тех пор, пока от тебя не останется ни одного живого места и ты к чертям не сорвёшь свой нежный голосок от криков о просьбе остановиться. И мне будет крайне интересно проверить твою выносливость. Если ты трахаешься так же, как и бегаешь, то нас с тобой определённо ждёт грандиозный марафон, — испробовав на вкус кожу правой ноги, он задирает ткань платья вверх и переводит всё внимание своего дразнящего языка к левой, осуществляя те же коварные действия.