– Жаль, конечно. Но се ля ви, – развел руками Шульц. – Сэкономили время членов народного суда. К нам и так попало много важных шишек. Обойдемся и без него. А вы молодцы. И товарищ Браун просто ас! Когда-нибудь эта операция будет в учебниках.

Рихтеру опять захотелось сделать жест «рука-лицо». Рациональность тут даже рядом не ночевала. Какие учебники?! Что он несет? Война не закончилась. Делят шкуру не убитого, а вполне живого медведя. А может, он просто пьян?

Пожилой израильтянин на ногах держался твердо, голос имел звонкий, но лицо его было красноватым, а глаза слишком веселыми. Видимо, уже начали отмечать и снимать стресс. Черт бы побрал этих людей старой закалки. Но и те, кто моложе, выглядели некоторые так, будто им не терпелось отмечать победу.

– Да, он герой. Этот Максим не взорвал центр управление, а спас здание и его содержимое для народа! – поддержала Шульца София, которая, оказывается, была поклонница творчества Стругацких. Ничто в ней уже не выдавало былой гнев, стоивший начальнику охраны Баннерману жизни. И виноватой она себя не чувствовала.

Вместе с женихом вышла из машины и обняла военспеца. Склонилась к его голове. Максим уже слегка остыл, поэтому не отстранился, хотя ее волосы щекотали ему ухо. Даже сейчас прикосновение было приятно ему и вызывало разные ассоциации и воспоминания, хоть и ложные, виртуальные. Душа к ней не лежала, но тело часто живет отдельно от души.

Сама она, может и не имела ничего такого в виду. В южных краях другие представления о личном пространстве. Ее муж стоял дуб-дубом и ревности в глазах не промелькнуло.

– Прости, что не успели вам помочь, – сказал Сильвио, крепко пожимая Максиму руку. – Но вы настоящие звери! Сами справились. Вставили корпам по самое не балуй.

Раздались аплодисменты. В прежние времена еще защелкали бы вспышки фотокамер. Но теперь никакая подсветка для фиксации не требовалась. Рихтер понял, что вполне может вечером оказаться героем агитационного ролика. Слава богу, что никто не кинулся брать у него интервью.

Все это выглядело слегка фальшиво, потому что на церемонии явно должен был присутствовать не только Максим, но и весь состав «Ягуара», но их не дождались. Впрочем, он не сомневался, что и они свою порцию славы и обожания получат. Причем от всех.

И все-таки он бы предпочел, если бы его участие и роль сохранили в тайне.

София отошла в сторону. Но пока она держала военспеца в объятьях и хлопала по плечу, Максим услышал где-то в самом черепе: «Я была права. Тебя пасли. Мы нашли в тебе и уничтожили маячок. Тогда в отеле, пока ты спал. Наноразмерный. Теперь могу честно сказать: Ортега подозревал тебя в двойной игре. Но я была за тебя и Сильвио тоже. Мы поверили. И не ошиблись. Но все равно допускали, что корпы угадают направление удара через тебя. Маяки могли быть и другие, отследить и подавить которые за пределами наших возможностей. Поэтому острие атаки было направлено на другое место».

– У меня нет претензий. Я вызвался добровольцем. Ребят жалко. Но они тоже знали, на что идут, – ответил он вслух. И ей, и остальным.

Отвлечение. Вот чем они были.

– Мы надеялись, что вы выживете, – продолжал Сильвио. – Вы ж самые лучшие. Но… по чесноку, дружище… кто-то должен был отвлечь их и запутать. И с этим справились на отлично.

Рихтер был благодарен ему за эту откровенность.

– Это война, и на ней убивают, – кивнул Максим, хотя самому было паршиво. Но он был не мастер речей тысячного уровня. А еще он увидел, как двое рядовых вынесли из салона тот самый черный мешок, – Если бы дело не было сделано, они погибли бы зря. А так они приблизили час, когда в Мексике перестанут стрелять.

Но пока даже в Мехико не перестали.

– Верно, верно, – улыбнулся Натанович и прокашлялся, прочищая горло. – Товарищ Браун… то есть Рихтер! Правительство Народного Согласия приняло решение о награждении вас медалью «За отвагу в борьбе за свободу человечества». Таковая еще не выпущена, но вы получите экземпляр за номером сорок один. Это большая честь. Медаль международная, хотя пока все награжденные – воевали именно за свободу Мексики. Там даже текст будет на семнадцати языках, включая латынь и эсперанто. А вот орден «Героям Новой Мексики» монетный двор уже наштамповал. Его вам выдадут на следующей неделе, третьей степени. Но у нас есть для вас новое важное дело, teniente. С завтрашнего дня вы принимаете командование первой ротой в составе отряда «Панчо Вилья».

Лейтенант? Негусто, хотя в латиноамериканской табели о рангах совсем немало. И уж точно немало для перебежчика. Догадался Рихтер и о том, что сам отряд вряд ли будет отсиживаться в тылу. И у Сильвио, который оставался его командиром – наверняка есть, что ему сказать. В общем, скучно не будет. Но он сюда приехал не для того, чтоб отсиживаться в окопах.

Военспец не сказал «рад служить революции». Но пафоса хватило и без него, так как дальше звучали слова о том, что никто не будет забыт, а после София со своим женихом удалились, а генерал, сославшись на больную ногу, ушел в медпункт.

К тому же чертовски болело плечо. Надо показаться коновалам. Вроде бы смарт-аптечка говорила, что перелома нет, но она могла ошибаться. Рихтер подумал о том, что ему нельзя быть выведенным из строя даже на неделю.

Но в медицинский пункт лагеря не пошел. У него были подозрения, и нужен был кто-то, кто не проболтается, если что.

Также он увидел перед глазами оповещение, что ему начислена единовременная выплата в размере пятнадцати тысяч восьмисот песо. Рядовые участники операции получили вдвое меньше. «Гробовые» погибшим составили такую же сумму, как его премия. Раненые получили по шесть тысяч.

Рихтер был бы рад пропустить эту бухгалтерию мимо ушей, но не имел права этого делать, как отвечающий за своих людей. Они хоть и получали паек и имели койку в казарме, но их семьи питались не святым духом. Мало кто из них был бездетный, как он. Хуже всего, конечно будет тем, кто в этот день кормильцев потерял.

Да и относительно своих «боевых» у Максима были планы, как ими распорядиться.

Командный центр в метрополитене Мехико уже полупустым, потому что всех переводили на поверхность. Здесь остались только лазареты и некоторая часть технических отделов разросшейся бюрократической системы, называвшейся Революционной Армией Мексики.

Технический отдел, или «хаб», узел, встретил его привычным хаосом. Здесь недавно тоже шел бой, едва ли не более важный: бой железа и софта против другого железа и софта. В большей степени, чем людей. Хотя элемент ferrum и почти не применялся в этих квантовых мегаустройствах и там не было программ в обычном смысле слова.

Говорили, что бригада хакеров "???" – "Знак вопроса" подключилась к делу, но Максим был уверен, что такие специалисты не могли вырасти на мусорной свалке. Они наверняка имели отношение… хотя бы раньше… к какой-то серьезной организации и системе.

Миновав три патруля и пройдя через пару пропускных пунктов, где его довольно придирчиво просветили, но обыскивать не стали, Максим прошел к Яну Виссеру, с трудом найдя его в лабиринте служебных помещений станции «Аудиторио». Тот сидел, развалившись во вращающемся кресле, которое довольно дико смотрелось в абсолютно пустой комнате. И смотрел в одну точку на стене.

Голландец визуально постарел после боя. Хоть он и не был под огнем, к нему стекались нити контроля, и он видел все, что происходило в даун-тауне и прилегающих к нему районах.

Когда он зашел, тот баловался с прибором для считывания генного кода. Сканер был немного перенастроен, поэтому видел все не так, как выгодно производителю. И там оказалось такое, что глаза иногда лезли на лоб. Впрочем, Максим, в отличие от бывшего дизайнера, генетически модифицированных организмов не боялся. Видел в них некоторый риск для аллергиков, но в целом полагал, что в жизни полно куда более опасных вещей, чем ГМО… которое, если отобрать его у алчных дельцов и отдать в руки народа, может решить многие проблемы и горы свернуть. И даже следующая ступенька по лестнице преобразований природы, ГПО – генетически-перекодированные организмы, построенные уже на основе несуществующих в природе элементов, вроде новых аминокислот – могут послужить человечеству… если подойти к ним вдумчиво.