Его предшественник — опытный, видавший виды агент, засланный в банду «лесных братьев», — тоже попал в крутой переплет и не выдержал. Начались запои, и он сам себя казнил, повесился, не дожидаясь сурового приговора военного трибунала. У того было одно достоинство — исполнительный. А так он, как и все, ни во что не верил. Обычный наемник, готовый убивать, взрывать, уходить от погони, отстреливаться…

Выжить! Во что бы то ни стало, любой ценой выжить! Он, Курт, не такой слюнтяй, чтобы накладывать на себя руки со страха или поплатиться жизнью, выполняя слишком старательно задания своих хозяев. С первых же дней ему пришлось крайне туго. Не было никаких удач: пустыми оказывались тайники, не выходила на связь проверенная агентура. Никакой информации он не добывал.

…Когда он первый раз оступился в жизни? В июле 1944 года будущий Курт подал заявление о добровольном вступлении в националистический латышский легион. В конце войны попал в лагерь для перемещенных лиц, потом поступил на работу в созданное английским командованием формирование «Цивильная служба охранников». Они несли караульную службу на различных объектах английских оккупационных властей в Западной Германии.

Послевоенный Дюссельдорф. Дороговизна. Черные рынки. Притоны. Продажные женщины. Круминьш «подрабатывал» перепродажей краденого. Ради денег он готов был пойти на самое подлое дело.

Как-то один из приятелей пригласил Круминьша в дешевый ресторан. Через несколько минут к ним подсел, не представляясь, импозантный мужчина. Он вступил в разговор с Круминьшем.

— Мне бы, Круминьш, хотелось встретиться с вами в Мюнхен-Гладбахе. Здесь ваши дела складываются неважно. Там для вас отыщется, я надеюсь, перспективное дельце. Многое может еще измениться в вашей жизни. Запятнанная биография? Бывший эсэсовец? Не беда. Прошлое будет перечеркнуто. Сейчас в цене искусство убивать, доставать информацию, подвергать себя риску.

Круминьш понял, что перед ним человек из Интеллидженс сервис. И хотя англичанин и не обещал, что Круминьш будет жить припеваючи до скончания века, он дал согласие. Вербовщик не обманул Круминьша: жизнь его действительно сильно изменилась.

В июле 1951 года Зигурдс-Дзидрис Круминьш стал английским платным агентом по кличке «Курт». Его усиленно готовили для заброски на территорию Советской Латвии. Он проходил ту же шпионскую науку, которую постигали на различных секретных виллах последние недобитки, бывшие ульманисовцы, айсарговцы[4], бывшие эсэсовцы.

Круминьш побывал в жестких руках фашистских инструкторов, теперь вот попал в не менее твердые руки английской разведки. Надоедливо, выматывающе тянулись адски трудные учебные будни. На всевозможных занятиях приходилось порядком попотеть. Целая свора «сэров» падлсов, алексов, хелмутов усердно, напористо обрабатывала, играла на его взвинченных националистических чувствах.

На одном из занятий показывали советскую кинохронику. Дрогнула какая-то затаенная душевная струна после мимолетной встречи на экране с Родиной, Ригой, Взморьем. Запомнились слова диктора: «Взморье иногда в шутку называют валидольным курортом…» Круминьш ходил понурый, апатично-молчаливый.

У шпиона на руке остался рубец от вытравленной эсэсовской татуировки — шестизначного номера. Его английские хозяева не дали возможности сделать повторную пластическую операцию — ликвидировать злополучный рубец. «Завалится — туда и дорога! А пока пусть страшится кары за старые эсэсовские грехи и отрабатывает фунты стерлингов», — рассуждали хозяева.

В Риге, в курортных местечках Курт был близок к провалу. Он хотел некоторое время осмотреться, легализоваться. Часто менял квартиры. День-деньской пропадал на переполненных пляжах. Купил путевку. Почти весь срок прожил в доме отдыха. Но вот там была совершена кража. Приходил молоденький лейтенант милиции, беседовал с отдыхающими. Круминьш вынужден был «прервать отпуск»… Подошло время играть с огнем, и Курт отправился по «железным» явкам, но его буквально выталкивали за двери. И он понял, что ему пора свертываться, уходить на нелегальное положение, пока не поздно, убираться подобру-поздорову из Риги в лес.

…Он, Круминьш, на всю жизнь запомнит этот пресекающийся голос. Враждебное, искаженное ненавистью лицо. Хозяин явки был явно не в восторге от неожиданного визита. Он вздрогнул, когда Курт назвал слова пароля.

Этот агент, бывший «лесной братец», смотрит лютым зверем.

— Не вздумайте запугивать… Я пуганый! — услышал Круминьш вместо отзыва.

— А зачем мне тебя пугать? Ты и без меня напуган.

— Нет, я не боюсь. На мне крови нет. Не стрелял. Не убивал по-бандитски…

— Это мы-то бандиты?!

— Младшего брата кирпичом по голове хрясть… А за что?! Кучка — против своего народа… Ваши умники… Для них главное — держать всех в страхе…

— Отступил от клятвы…

— Нет, прозрел… Спохватился вовремя…

— Ага. Чекисты прочистили мозги. Понятно!..

— Слепец вы!.. Посмотрите, что? вокруг — наступили другие времена.

— Я пришел не за вашими поносными нравоучениями. С чужого голоса поете. Допоетесь!

— Ну, все выяснили. Точка! Я предупреждал — не пугайте меня. А то, не ровен час, я могу и с лестницы спустить… Купили бы себе черные очки!

— А что? Зачем?

— Глаза у вас…

— Какие?

— Волчьи. Затравленные.

И везде аналогичная картина. Резкий, разрывный разговор. Каждый раз его поспешно выпроваживали. Напрасны угрозы, запугивание разоблачением. Они прозрели, уверовали, что из-за отсутствия состава преступления их помилуют.

Круминьш изводился, исходил лютой злобой — подменила людей Советская власть. Перековывает, переделывает самых, казалось бы, верных.

Был рядом с отчим домом. Но даже ночью, тайком, испугался заглянуть к родителям. Боялся подвести отца, мать… Как-то отыскал в справочнике телефон старшего брата. Позвонил, услышал знакомый голос. Екнуло сердце. Он торопливо повесил трубку.

…И вот Круминьш в лесу. Кончились сигареты, отсырели спички. Осталась только пузатая бутылка от самогона. Годы жизни Зигурдс-Дзидрис отдал бы, чтобы не слышать лая собак, доносимого ветром из ближайшей деревни. Выкарабкаться из этой передряги нет шансов. Давненько захирело, исчезло «лесное братство» — чекисты очистили, выкорчевали их пристанище, подземные бункера. Он забыл, когда последний раз ел по-человечески. Последнее время питался консервами, всухомятку. Доводилось спьяну пить воду в грязной, тинистой луже.

Последние два дня, чтобы хоть на время заглушить свои мучительные думы, Круминьш напропалую пил на голодный желудок. И прожил он эти два тяжелейших дня словно под наркозом.

Когда наступало малейшее прояснение в мозгу, Круминьш в отчаянии думал: «У меня, как и у всех, одна-единственная жизнь. Зачем же я вот так загадил ее?!»

…Вот он по-скотски валяется около дороги. Не дошел — дополз. Матерился. В боковом кармане пухлая пачка денег — а купить ничего не может. Его, замызганного, заросшего, наверняка испугается продавщица в сельпо.

Дело №… Все как положено: прошито, пронумеровано. Одна из первых страниц этого дела.

Сухое, протокольно точное служебное донесение:

Были обнаружены: четырнадцатизарядный браунинг, семизарядный вальтер, английский пистолет-пулемет системы «стен», шифрблокноты, портативный радиоприемник № 15891, изготовленный американской фирмой «Эмерсон электрокомпани», бинокль французского производства… И, как водится, в пластмассовой коробочке цилиндрической формы — таблетка яда.