Здесь, в тихой заводи, готовились и проводились различные махинации, вплоть до уголовных, в которых Эккерт принимал активное участие. В органах милиции Риги обнаружили «дело», из которого явствовало, что Эккерт, заведуя складом, с помощью работницы стройки, сожительницы своего приятеля, сбывал на толкучке бывшие в употреблении одеяла, спецодежду, обувь. На допросе Эккерт заявил, что он не причастен к этому делу, что вещи кто-то воровал и если он повинен в чем, так это в халатности — недосмотре. К уголовной ответственности его не привлекли.

С этим совпало немаловажное обстоятельство: арест некоторых друзей Эккерта — изменников и предателей Родины. Все это насторожило Эккерта и заставило его сменить местожительство.

Немалого труда стоило разыскать в Риге знакомую Эккерта, которая работала продавщицей магазина. Но и она рассказала немного: Николай Эккерт никогда не говорил с ней о своем прошлом, да и вообще был немногословен, осторожен, чего-то боялся. Они было сблизились, но Николай обманул ее, сошелся с другой, которую все звали Аннушкой. Аннушка работала где-то на стройке. А потом они уехали внезапно и в одно время. Юрия Петровича это обстоятельство заинтересовало.

Теперь предстояло искать и Аннушку. Может быть, ей известны обстоятельства отъезда Эккерта. В документах строительного управления был найден приказ о назначении Эккерта на должность истопника бани, а уборщицей туда была послана Анна Викентьевна Шляхтенецкая.

Не она ли Аннушка? И где она теперь?

Требовалось также найти автора анонимного письма. Судя по полустертым словам на обороте письма, эта бумага имела какое-то отношение к кирпичному заводу в Оболи. Можно было предположить, что там и жил его автор.

Поездка на место вместе с экспертом-графологом подтвердила предположения Юрия Петровича. Просматривая документы на кирпичном заводе, различные заявления и бумаги, эксперт обратил внимание на почерк И. Г. Езовитова, который просил отпустить ему на хозяйственные нужды бракованный кирпич. Заключение графолога по почерку автора анонимного письма и заявлению на кирпич, написанному Езовитовым, было кратким: это почерк одного и того же лица.

Итак, автор письма найден: им оказался человек преклонного возраста, бывший бургомистр в Оболи И. Г. Езовитов. Он был отцом активного члена подпольной комсомольской организации Владимира Езовитова, того самого, который подорвал лимузин зондерфюрера Бормана вместе с его хозяином и был расстрелян фашистами. И. Г. Езовитов хорошо знал своего односельчанина Николая Эккерта. Но где находится Эккерт в настоящее время, он, Езовитов, не знал. Держался он сначала спокойно, но, когда дело дошло до писем, заволновался и стал категорически отрицать свою причастность к этим бумагам.

Чекисты вели свои беседы с И. Г. Езовитовым не как с бывшим бургомистром Оболи, а как с отцом активного участника комсомольского подполья. Шли беседы с человеком, в жизни которого произошла трагедия. Он, отец, в силу сложившихся обстоятельств, оказался на службе у оккупантов, а его сын — по зову сердца и разума — в рядах активных борцов за свободу и независимость своей Родины.

Вначале отец лишь в общих чертах знал о принадлежности Владимира к подполью, о том, что в его, бургомистра, доме встречаются молодые подпольщики, но он молчал, понимая, какая участь ждет его сына и других в случае провала.

Но вот страшная минута наступила. Николай Эккерт, дальний родственник, арестовал Владимира прямо на его глазах. И тогда он понял, какую роль играл Эккерт в этом деле. Прошло много лет, но Езовитов не забыл, кто повинен в смерти сына.

Беседа. Еще одна. И наконец, поняв, что ему не собираются сделать ничего плохого, Езовитов признался, что анонимные письма принадлежат ему. Адрес Эккерта стал ему известен из письма, которое тот прислал ему, прося сообщить, где теперь находится жена. На это письмо Езовитов не ответил, но решил напомнить органам госбезопасности об Эккерте. В первом письме он назвал Эккерта по фамилии его родственников — Гарлевский, Езовитов полагал, что этого будет достаточно для розыска Эккерта, и только когда писал второе письмо, догадался, что не всем известна фамилия родственников предателя, поэтому перечеркнул слово «Гарлевский» и написал: «Эккерт Н. А.». Все это он сделал много времени спустя после того, как Эккерт написал ему.

Письмо, полученное от Эккерта, Езовитов прочел и сжег. Тот больше не писал. Где он находится теперь, Езовитову известно не было.

С безымянными письмами стало все ясно. Но следы Эккерта и Аннушки предстояло еще разыскать.

Снова Рига. Беседы с теми, кто знал пропавшую женщину. Кое-что стало проясняться. Она возвращалась в Ригу, работала домработницей у директора бисквитной фабрики. Но тот теперь живет в Москве. А как Аннушка? Оказывается, она в то время не была прописана в Риге, и ее давно уже никто не видел.

Первый выезд в Москву для беседы с теми, у кого Аннушка была домработницей в Риге, результата не дал. «Да, — отвечали те, — была у нас домработница Аннушка, но мы ее не прописали, не догадались, а она и не настаивала. Договора с ней как с домработницей не заключали — тоже потому, что она не просила об этом, а нам было все равно, как-то и разговор об этом не возникал. Никаких претензий мы к ней не имели, она к нам как будто тоже. Расстались по-хорошему, мирно. Ну а вот фамилию, извините, не помним».

Пришлось вновь возвращаться в Ригу. В доме, где раньше жил директор фабрики, — новые жильцы. Соседка же удивилась, почему бывший директор и его жена ничего не рассказали об Аннушке. Хотя они и не прописывали ее, но паспорт хозяйка забрала и держала у себя. «Я хорошо знаю свою бывшую соседку, — сказала она, — она ничего и никогда не забывает. Между прочим, ее муж, которого сняли с работы, фотолюбитель. Возможно, у него сохранились снимки, где вы можете найти и Аннушку. Можете сослаться на меня, мы ведь были соседями, у нас были хорошие отношения. Передайте им привет от меня, и я уверена, что они заговорят по-другому».

И снова поездка в Москву. Снова продолжительная беседа. Пришлось сказать, зачем нужна Аннушка, напомнить о рижской соседке, передать от нее привет и, наконец, назвать несколько фамилий с именем Анна. Только после этого хозяйка «вспомнила» фамилию Аннушки — Шляхтенецкая. Оказывается, сохранилась и любительская фотокарточка, на которой вместе с хозяином и детьми была сфотографирована Аннушка. Она, как «вспомнили» бывшие хозяева, осталась в Риге, у кого-то устроилась домработницей.

После этого в адресном бюро Риги нашли, где была прописана Анна Викентьевна Шляхтенецкая. Стало известно место ее рождения. На фотокарточке ее опознали и новые хозяева, они сообщили, что у нее двойная фамилия — Шляхтенецкая-Тулина. Но увидеть женщину не удалось: она уволилась по болезни и уехала к себе на родину в Калининскую область. Там она намеревалась отдохнуть, подлечиться, а потом собиралась поехать куда-то на Урал, тоже к родственникам.

…Анну Викентьевну нашли в ее родной деревне. Болезнь, видимо, сильно изменила ее: худенькая фигура, лицо, усеянное морщинами, потухшие, грустные глаза. Она рассказала, что работала в Риге на стройке и домработницей. Работая на стройке, заболела, труд оказался ей не по силам, долго пролежала в больнице, затем работала уборщицей в бане. Эккерт относился к ней хорошо, жалел ее. На вопрос, где он и чем занимается, ответа не последовало. Анна молчала: было ясно, что у нее нет желания говорить о Николае Эккерте.

Она не знала, почему он вернулся в Советский Союз. Приехали все, приехал и Эккерт. Сам он ничего не рассказывал, а вот его приятель проговорился, что они вместе служили у фашистов.

Того, что она рассказала, для розыска было мало, да и полагаться на ее слова было трудно. Что-то связывало ее с Эккертом. И в то же время она, видимо, еще не знала, что тот собой представлял. И Юрий Петрович решил рассказать Аннушке о прошлом Николая Эккерта, о том, что его брата и сестру не расстреляли, они живы и здоровы, а он стал изменником Родины, карателем и предателем.