Впрочем, отбросив стеснения, Лёша в порядке эксперимента остановил столичное кибертакси и без помех и лишних расходов добрался до станции метро. Через час он уже входил в аудиторию на первый вступительный экзамен. Ребятам строго велели отключить девайсы, между рядов пошёл мужчина в мятом костюме, раздавая настоящие бумажные конверты — ну и дикость! А задания оказались, вообще, типа «вы точно не являетесь дебилом? Да, нет, затрудняюсь ответить (ненужное обвести кружочком)»! Но папа предупреждал о подобном, и Лёша, ничему не удивляясь, принялся заполнять форму печатными буквами сразу двух алфавитов — нечасто ему приходилось в жизни писать. Но эта беда была довольно распространённой и на результатах тестов почти не сказалась — его зачислили на дневное отделение.

В кампусе Алёша с грустной, «взрослой», папиной улыбкой констатировал, что столица ничем не отличается от деревни. В том смысле, что тут тоже обитают местные, а он относится к отряду понаехавших, класса голодранцев. Причём относится тупо с виду — никого не интересовало, что он фактически украл или, что всё равно, выиграл в покер своё право на образование. И вновь Лёша вспомнил наставления отца — он предостерегал сына от конфликтов с мажорами. Пусть они считают себя кем хотят, настоящий универ — это такие же ребята, как Лёша. Но ни один не признается в этом вне сети. Чтобы встретиться с ними, требовалась безопасная, анонимная точка входа в сеть. В университетском городке такие точки располагались в наркопритонах. И ничего удивительного, старая отрава стала почти забытым преданием, но появилась сетевая дурь. Вне виртуала она не оказывала никакого действия, зато в сети, на специальных ресурсах, потребитель испытывал… э… слабую тень того, что для таких, как Лёша, было естественным сетевым состоянием. А для людей с полным подключением синтетик просто ничего не давал. Зато, затесавшись серой мышкой с пухлым киберкошельком в компанию господ столичных студентов, Лёха вышел в сеть с анонимного адреса, и сразу нашёл своих, как будто его ждали. В принципе, ничего удивительного — пусть инопланетяне тоже встречаются нечасто… на Земле, но кое— где их таки бывает много.

Отец несколько раз повторил, что в Университете вообще никого ничему не учат — там у студентов есть шансы самим чему-нибудь научиться. Лёша поначалу испытал недоумение с разочарованием — будто и не уезжал никуда, всё тот же покер и прочие радости… через неделю учёбы ему выпал шанс. Тот парень сразу чем-то вызвал у него симпатию, хотя играл он дерзко, красиво на грани наглости. Его вызывающая манера игры привлекла внимание, многие пытались его наказать, но никому не удавалось поймать паренька на блефе. Лёша просто играл, не пуская в игру личное отношение… но симпатия возрастала. И вновь за столом четверо, рухнувшие надежды и отчаянная попытка вылезти на блефе. Как при игре с папой он остался с тем парнем «глаза в глаза», последняя ставка, и…

— Пас, — спокойно сказал паренёк, смущённо улыбнувшись.

Лёха оставил маркер, по которому, при определённой сноровке можно было выйти на его «серый» почтовый ящик. Сообщение пришло почти сразу.

— Привет. Поздравляю с выигрышем.

— Зачем ты проиграл?

— Мне нужна команда. Ты подходишь.

— Для чего? Как мы встретимся?

— Мы уже встретились. Хочешь сыграть по-крупному?

— В покер?

— Фи! Есть кое-что поинтересней. Лови адрес, жду тебя завтра, ха, после занятий.

— Как я тебя найду? Назови хотя бы ник!

— В той игре не нужны наши сетевые никнэймы. Только позывные. Ты любишь цветы?

— Нет, невкусные.

— Отлично. Твой псевдоним — Пион, полностью Пионин! А я скромный буду Ландышем, коротко Лан. Согласен?

— ОК, Лан, до связи.

— До связи, Пио.

Первому из Семицветика, Андрею, досталась самая простая биография. Он — посмертный ребёнок погибших на Луне первопроходцев. Вообще-то, он не был уверен в том, что его родителей нет в живых. Просто у всех переселенцев на Луну забирали генетический материал и героев стерилизовали, ведь длительное воздействие космического излучения практически исключало рождение здоровых детей. Его зачали по команде из Демографического общественного контроля, назначили неведомую Андрею суррогатную маму, в них недостатка не ощущалось — Россия охотно принимала беженцев из зон бизнес-конфликтов, но не всех и не просто так. Кроме детей, естественно, с ними Андрюша близко сошёлся в приюте — он тоже считался ребёнком переселенцев — и приютом его биография полностью описывалась. Чисто российских сирот в детских домах не было, их сразу разбирали, а с детьми беженцев возникали затруднения, слишком они были в основной массе нелояльны к приютившей их стране и её властям. И эта нелюбовь к новой Родине по-детски проецировалась на приёмные семьи. Собственно, приюты имели главной задачей адаптацию ребят в российском обществе, подготовку к усыновлению. Порой она затягивалась до совершеннолетия воспитанника, а часто, вообще, не давала никакого эффекта — и это ещё считалось неплохим результатом. Ведь иногда случалось, что эффект получался обратным, из простой нелюбви вырастало сознательное неприятие любого общества.

Россия не жалела для детей средств, условия сиротам создали исключительно комфортные, но дети по своей природе неблагодарны, они всё, и плохое, и хорошее, воспринимают как должное. Это обстоятельство не стало открытием для психологов. Кстати, если в обычных школах ребята могли вообще не встречаться со штатным психологом, то в приютах все воспитатели имели нужный, то есть очень высокий, уровень квалификации. И эти умные люди не были склонны биться головой в стену даже по приказу, тем более, что приказы им отдавали тоже не дураки. Поэтому при широкой спонсорской поддержке «Рособороны» основной упор делался на военно-патриотическое воспитание.

И ничего смешного. Если ребёнок бежал от военщины, искал защиты у взрослых, у психологов, значит, он морально становился готовым к усыновлению, что и происходило после небольшой психологической доводки. Но воспитанники, в основном, вживались в ребячью стаю, стремились к признанию, добивались лидерства, и психологи усиленно прививали им патриотизм, почти религиозное преклонение перед «настоящей Родиной». Для них становилось необходимым вырасти умными, здоровыми, сильными, многому научиться и освободить, спасти, отомстить за (нужное подчеркнуть) обожаемое Отечество. Поумневшая, опытная «Рособорона» начинала готовить персонал для бизнес-конфликтов прямо с ясельных горшков. И не нужно предполагать зловещие заговоры, чёрные, длинные руки и прочий бред воспалённой авторской фантазии. Ребята взрослели и забывали детские игры. Они никогда не называли Россию «этой страной», брали русские имена и фамилии, честно служили в армии, учились и работали, заводили свои семьи. Только это, наверное, что-то кармическое, не все из них, но многие, заключали контракты с различными ЧВК, и «Рособорона» всегда располагала высококвалифицированными, отлично мотивированными кадрами.

Воспитательный процесс шёл без скрипа, как по рельсам, но на Андрее споткнулся. Милый, улыбчивый мальчуган не отличался многословностью, держал своё мнение при себе, но психологов трудно обмануть. История родителей не произвела на него сильного впечатления, пацан и не собирался ими гордиться — он их немного жалел и явно считал придурками. Родиной он почитал Россию, но вот само понятие «родина» было для него малопочтенным. Мальчишка легко сходился со сверстниками, явно им симпатизировал, никогда ни с кем не спорил, оставаясь при этом насмешливо снисходительным к детским экстремам. И ему это прощали! Андрею не требовалась защита или поддержка психологов, но он целенаправленно искал с ними общения. Зачем? Ведь он умудрялся постоянно собирать самых разных ребят и подбивать их на изобретение и воплощение новых, неожиданных, немыслимых каверз. Какой бес толкал его на это? Его поведение оставалось загадкой до выпускного класса, только тогда старший наставник поставил невероятный и всё объясняющий диагноз: «Эмпат, манипулятор».