Анна печально улыбнулась. Да, совершенно очевидно, что это так. Вчера вечером она вновь поняла: она не принадлежит этому миру. Наверняка каждый думал, что такая женщина, как она, может заработать себе на жизнь лишь постыдным способом.

Позже Анна даже не могла вспомнить, как вернулась на тропинку, а потом во второй внутренний двор. Она сильно замерзла в легкой накидке, которую набросила прямо на ночную сорочку.

«Может, Юлиус тоже считает меня проституткой? Да, конечно. Совершенно точно. Как же я могла быть такой глупой и думать иначе!»

Анна услышала чей-то смех, потом голоса девушки и мужчины. Она вытерла лицо тыльной стороной ладони.

«Только бы не заплакать, только бы не заплакать! — Анна осторожно сделала еще несколько шагов. — Значит, вот как. Виктория изменяет мужу со старшим работником». В свое время Анне показалось, что ее подруга несчастна. Но Виктория не захотела об этом говорить.

Анна подняла голову и взглянула на маленькие джунгли, которые ее окружали. Дон Рикардо приказал заложить сад в память о дикой местности, которую пришлось обрабатывать его предкам при постройке эстансии. Сегодня здесь жили попугаи и другие птицы, ручные мартышки, геконы… На золотой клетке сидел ара, держа в когтях миндаль, и, склонив голову набок, смотрел на девушку круглыми темными глазами.

Анна снова услышала голоса, на этот раз из кухни. Краем глаза она заметила служанку индианку. Немного позже появился Умберто Сантос. Рубашка на нем была распахнута. Он застегивал штаны. Щеки Анны залила краска. Она посмотрела на свою одежду. Умберто заметил ее и подошел, ухмыляясь.

— Сеньора Анна! Вы уже встали?

Анна сглотнула.

— Я не привыкла долго спать, сеньор Сантос, — твердо ответила она.

— Неужели?

Анна ничего не ответила. Умберто откашлялся и достал из кармана часы — проверил время.

— Поскольку вы не спите, я думаю, что моя жена тоже не спит. Нужно ее навестить! Должен же я следить за порядком.

Умберто рассмеялся и ушел. Анна с ужасом посмотрела ему вслед. «Умберто не должен входить к Виктории. Но как этому помешать? Или…»

Анна глубоко вздохнула. Может быть, после всего услышанного ей тоже оставить все как есть? Пусть все идет своим чередом…

Умберто уже почти дошел до коридора, который вел в комнату Виктории. В голове Анны бешено вертелись мысли. Сейчас или никогда. Ей нужно вмешаться, иначе Умберто застанет Педро в комнате Виктории. Анна даже не представляла, что тогда случится. В мгновение ока она приняла решение. Если Умберто сейчас войдет к Виктории, то та больше не сможет помочь Анне. Тогда обо всем, на что Анна надеялась, можно будет забыть. Можно будет забыть о лучшей жизни для Марлены. Мысль о дочери укрепила Анну в принятом решении.

— Сеньор Сантос! — воскликнула девушка.

Умберто обернулся и вопросительно взглянул на нее. Анна решительно подбежала к нему и взяла за руку.

— Сеньор, — шепнула она, — сеньор, вы не могли бы…

Умберто удивленно смотрел на руку Анны. Девушка, покраснев, увлекла его за собой.

— Э-э-э… — она медлила, — не могли бы вы… Не могли бы вы проводить меня до моей комнаты? Я боюсь… попугаев. — Слова невольно слетели с ее языка.

— Боитесь попугаев? — Умберто растерянно взглянул на Анну. — Вы боитесь птиц?

— После случая с кондором, — тихо произнесла девушка и решительно кивнула, стараясь выглядеть испуганной.

Виктория не раз заставляла Анну во всех подробностях рассказывать о встрече с падальщиком, чтобы развлечь гостей. Анна потупила взгляд. Умберто должен был ей поверить. Но он раздумывал. Анна вздохнула. Тут же она заметила улыбку на его лице. Наверняка Умберто помнил о ее приключении с кондором, об этой неприятности много дней говорили на Санта-Селии. Он проворчал:

— Ну хорошо, я провожу вас. Моя жена может и подождать.

Анна глубоко вздохнула. Ее пальцы вновь коснулись руки Умберто.

— Вы позволите? Я чувствую себя так неуверенно…

Она опустила ресницы и взяла его под руку, как и полагалось даме. Анна надеялась, что это выглядит именно так. Казалось, Умберто не очень обрадовала ее просьба, но он согласился проводить ее до спальни.

Они почти пересекли внутренний дворик, как вдруг из смежной комнаты неожиданно вышел дон Рикардо.

— Умберто? — Казалось, он был удивлен, увидев сына. — Сеньора! — Дон Рикардо смерил взглядом Анну, а потом и Умберто. — Мне нужно с тобой поговорить. Из Боливии есть новости от наших партнеров.

Анна отпустила руку Умберто.

— Тогда я не буду вам мешать.

— Но… — Умберто удивленно взглянул на нее.

— Тут уже недалеко, — ответила Анна, — у вас есть дела поважнее, чем сопровождать глупую пугливую женщину. Доброй ночи, сеньоры.

Она плотнее запахнула шаль и удалилась размеренным шагом. Позади нее не раздалось ни звука. Очевидно, мужчины молча смотрели ей вслед.

Донья Офелия облегченно вздохнула. Никто ее не увидел, ни дон Рикардо, ни ее сын Умберто, ни сеньора Вайнбреннер. На цыпочках она проскользнула по брусчатке из второго патио, в котором под коралловым деревом пила каждый день матэ. Бывали дни, когда донья Офелия вообще не покидала патио, дни, которые она проводила, наблюдая за медленным передвижением теней от рожковых деревьев. Сейчас же она сидела в кресле-качалке, как раньше, когда держала маленького Умберто на коленях. Она часто вспоминала о нежном черноволосом ребенке, который поначалу казался ей куклой.

Когда Умберто был еще маленьким, они существовали лишь друг для друга. Донья Офелия дарила ему свою любовь, и он тоже любил ее. Она одевала его в красивую одежду: темные штаны и белая рубашка, маленькая шляпа, обшитый серебром пояс… Позже мальчик хотел понравиться отцу, и тот тоже проявлял интерес к сыну. Но в первые годы дон Рикардо едва ли заботился об Умберто. Как и многие его друзья и деловые партнеры, он считал, что дети — это пустые сосуды, которые нужно наполнить. Именно матери предстояло внушить сыну уважение к отцу, и она сделала это. Донья Офелия научила Умберто чтить отца, а также внушила ему, что нет лучше женщины, чем родная мать.

Умберто не обращал внимания на других женщин, и донья Офелия чувствовала себя уверенно. И вдруг сын написал ей из Парижа, что влюбился. Офелии показалось, будто ей в сердце вонзили нож. Боль много дней горела в ее душе и оказалась такой сильной, что Офелия слегла. У нее начались мигрени, и ей пришлось об этом рассказать. Офелия заставила себя писать сыну радостное письмо. Она понимала, что женитьбы не избежать, но также знала, что любовь сына не продлится долго, потому что мать будет бороться за него.

Всю жизнь Умберто мог любить только свою мать. И Офелия позаботилась о том, чтобы он отдалился от Виктории, после того как они поселились на эстансии. Она проделала это искусно и без особого давления. При этом Офелия терпела, когда сын приводил домой женщин легкого поведения из Сальты.

«Но что, если он теперь влюбится в Анну Вайнбреннер? Умберто такой непостоянный! Он хороший мальчик!» Она должна была его защитить. Донья Офелия всегда наказывала шлюх, которые хотели только денег. Она всегда защищала сына, как львица. Умберто был единственным, кого она любила.

Донья Офелия сцепила пальцы и впилась ногтями в кожу, чтобы преодолеть боль, которая бушевала у нее внутри. Она еще никогда не чувствовала такой боли. Офелии до смерти надоело вести одни и те же сражения.

— Нет? Ты говоришь «нет»? Ты подумала, Анна? Ты хорошо подумала над тем, что я тебе сказал?

— Я подумала об этом.

Анна отвернулась. Она не могла сейчас смотреть на Юлиуса. Боль на его лице разрывала ее сердце на части. Глубоко вздохнув, Анна отошла еще на несколько шагов, чтобы увеличить расстояние между ними. Она постаралась собраться с силами. Она постаралась не прислушиваться к своему сердцу — оно бешено билось в груди, — потому что знала, что так будет лучше.