В экипаже Виктория все время болтала, сама не понимая, что говорит. Она просто не могла остановиться. Женщина была так взволнована, что это походило на одержимость.

Поездка заняла больше времени, чем обычно. Иногда Виктория ловила на себе веселый взгляд дона Рикардо.

Когда показалась эстансия Санчесов, все вдруг умолкли.

Подъездная дорога к главному дому была украшена лампионами и фонарями. У ворот уже стояло множество экипажей, принадлежавших влиятельным людям из Сальты и ее окрестностей.

Сантосы смогли продолжить путь лишь спустя несколько минут. Их проводили вокруг дома. Виктория подождала, пока Умберто поможет ей выбраться из экипажа, и воспользовалась возможностью вновь взять его за руку. Очень скоро она почувствовала на себе взгляды гостей. Ей пришлось совладать с собой, чтобы не взглянуть на Педро и не проверить его реакцию. Но когда она все же посмотрела на него, Педро стоял, прислонившись к дверце экипажа и потупив взор. Виктория была уверена в том, что он заметил, как много внимания ей уделяют.

Окрыленная, она тут же окунулась в жаркую игру света и музыки, которая будет продолжаться следующие несколько часов. Она победила. Ей хотелось кричать от радости.

Виктория танцевала. Она уже давно так много не танцевала, казалось, ее тесный мир расширился. Внезапно она смогла вдохнуть полной грудью, снова смогла засмеяться.

Виктория почти не ела, зато много пила. Она флиртовала, в основном с Альберто, но и с другими мужчинами тоже. Иногда Виктория делала вид, что ей нужно подышать свежим воздухом на веранде. Она вела себя на грани приличия, но никогда не переступала эту грань. Ее ни в чем нельзя было упрекнуть. Все собравшиеся видели перед собой жизнерадостную женщину, которая говорила о детях и о муже и щедро позволяла восхищаться собой. Виктория знала эту игру и умело в нее играла.

«Пока я стою на веранде, — думала она, — Педро непременно будет наблюдать за мной. Он увидит, насколько я хороша. Он будет тосковать по мне и пожалеет о своем поведении. Все станет, как прежде». Виктория опустила руку с веером и посмотрела на фонари.

— Шампанского? — Альберто вдруг снова оказался рядом с ней.

Виктория кивнула. Еще один бокал. Почему бы и нет? Один бокал ей не повредит. Она убрала веер в сумочку. Ей хотелось шампанского. Виктория чувствовала невероятную легкость, когда пила.

— Мне немного жарко, — сказала она, опустошив бокал.

— Я могу сделать так, что тебе станет еще жарче, — прошептал Альберто ей на ухо.

Виктория не ответила. Они вместе стояли на веранде и смотрели на сад, где слуги суетились с факелами и фонарики висели на ветвях деревьев, как маленькие солнца. Виктория вздохнула так глубоко, как только позволял ей корсет. Несмотря на жару, она не смогла скрыть легкую дрожь. Альберто что-то рассказывал ей, но она не слушала. Виктория вспоминала о закате, за которым они наблюдали вместе с Педро. Солнечный свет тогда, словно мед, разлился по возвышенности. Она вспоминала о его руке, лежащей у нее на плече, о том, как он притянул ее к себе, когда она озябла. Ей нравился запах Педро — аромат земли, табака и теплой травы. Она любила ощущать его тело.

Виктория едва не вздохнула, как вдруг что-то привлекло ее внимание. Это было всего лишь мимолетное движение, всего лишь беглый взгляд на чью-то очень знакомую фигуру, но это заставило ее оцепенеть. За углом она увидела Педро. Он шел в направлении дома, где, как она знала по предыдущим визитам к Санчесам, жила прислуга. Что он задумал? Какое-то время Виктория размышляла. Веранда была окружена кустами. Незаметно она уронила сумочку.

— Альберто, — позвала она.

Юноша тут же обернулся.

— Да?

— Мне нужно взять кое-что из сумочки. Мне кажется, мне кажется… — Виктория приложила руку ко лбу. — Я сейчас упаду в обморок.

— Присядь, присядь скорее!

Альберто быстро подвел ее к креслу-качалке, которое стояло на веранде. Виктория опустилась в него и тихо застонала.

— Пожалуйста, поищи мою сумочку, только шума не поднимай. Я, наверное, оставила ее внутри, но не хочу привлекать к себе внимания.

Из-под полуопущенных век она наблюдала за тем, как Альберто поспешил в зал. Когда он исчез в доме, Виктория тут же вскочила и последовала за Педро.

По дорожке от хозяйского дома к жилищу прислуги уже не горело ни одного фонаря, но в бледном свете луны Виктория легко находила путь. Перед ней вскоре показались темные силуэты простых лачуг, и тут Виктория заметила слабый огонек и услышала тихий гомон. Педро говорил с одним из слуг Санчесов, тот что-то ему отвечал, Виктория не слышала, что именно. Она осторожно проскользнула дальше, прислушиваясь и стараясь, чтобы ее никто не увидел. Голоса становились громче. Она разобрала несколько слов.

Когда Виктория добралась до первой хижины и выглянула из-за угла, она увидела, что Педро сидит на земле, скрестив ноги. Напротив него, по другую сторону костра, расположился Эстебан. Тот тоже был сыном белого и индианки. Оба говорили на испанском со смесью кечуа, аймара или еще какого-то языка, в котором Виктория была не сильна.

Виктория рассмотрела и других мужчин, сидевших у костра. Они молчали, словно Педро и Эстебан были их главарями. Все к ним прислушивались, даже женщины, державшие на руках детей. Виктория напряженно ловила каждое слово, но тут вдруг наступило молчание. Наконец Эстебан вздохнул.

— На юг? В пампасы?

Очевидно, Педро сделал ему предложение, которое привело Эстебана в замешательство. Вскоре в замешательство пришла и Виктория, когда Эстебан взглянул в ее сторону. Но он смотрел на другую женщину. Она подошла к нему. Несмотря на юный возраст, на руках она держала ребенка. Педро вновь заговорил.

— Мапуче, — сказал он, — борются за свободу. Они борются также и за нашу свободу. Они объединились под предводительством Кальфукуры, кацика[11], как говорят белые.

— Ах, Педро, разве можно прогнать белых! Их слишком много. Мы больше не сможем этого сделать.

Эстебан протянул руку девочке, которая молча стояла перед ним. «Малышке, — подумала Виктория, — не больше четырнадцати». Она была совсем худа, как ребенок, но все же приложила младенца к груди, чтобы покормить. На какое-то время воцарилось молчание. Эстебан с любовью смотрел на девушку.

— Ты хочешь, чтобы он и дальше тянул грязные руки к твоей сестре? — спросил Педро, кивнув в сторону девушки. — Ты хочешь, чтобы он отнял у нее ребенка? Если он только захочет, он сделает это! Вы же знаете, что он уже так делал! Он не знает сострадания. Для креолов мы не лучше грязных животных.

Эстебан понурил голову.

— Мапуче воины, — сказал он. — А мы нет. Мы крестьяне, мы уже давно не воюем.

— И поэтому ты собираешься быть все время покорным, как пес? Ты хочешь и дальше вырезaть розги, которыми тебя же будут пороть? Любой может сражаться, любой, и мы тоже.

Виктория слышала ярость в голосе Педро, которую в последнее время замечала и в своем голосе. Мороз пробежал у нее по спине. Прежде она не воспринимала это всерьез, но все оказалось серьезно, до ужаса серьезно, и Виктория осознала это в один миг.

— Будь осторожен со словами, — резко проговорил Эстебан и положил руку на голову младенца, которого держала на руках его младшая сестра. — Необдуманно может говорить лишь ребенок, Педро, а ты ведь не молод.

— Да, возможно. — Педро сжал зубы, прежде чем ответить. — Но я еще не мертв.

Он встал. Виктория видела, как он выпрямил спину. Его голос звучал уверенно.

— Все равно я не собираюсь больше ждать. Я пойду, — наконец сказал он, — и присоединюсь к повстанцам. Даже смерть лучше, чем жизнь здесь.

Виктория вздрогнула от таких слов, но не сдвинулась с места.

— Белые! — воскликнул Педро с отвращением и плюнул в огонь.

Виктория в один миг почувствовала себя жалкой. Действие алкоголя, которое окрыляло ее до сих пор, закончилось. В голове появилась пульсирующая боль. В словах Педро было столько ненависти. Неужели она ошибалась? Неужели он и ее тоже ненавидит? Но он ведь отец ее ребенка. Это должно для него что-то значить? Виктория отошла подальше на негнущихся ногах, развернулась и поспешила прочь. Существовало множество вещей, о которых ей следовало бы подумать, но в голове вертелась лишь одна мысль: Педро хочет ее покинуть. Он хочет бросить ее, чем обречет на вечное одиночество. Виктория споткнулась, затем восстановила равновесие и побежала дальше. Оглушенная болью, она совсем не обращала внимания на то, что ее окружает.