Мысли мои прервал какой-то незнакомый господин, пришедший к Жиронаку. Я сказала ему, что Жиронака нет дома, и что он возвратится, вероятно, через полчаса.

— Позвольте же мне его дождаться, — сказал незнакомец. — Я, впрочем, не хочу отнимать у вас времени; велите проводить меня в другую комнату, если вы заняты.

Я просила его сесть. Это был француз. Он хорошо говорил по-английски, но скоро узнал, что я ему соотечественница, и разговор наш продолжался по-французски. Он сказал мне, что он граф де Шаванн. Я должна описать вам его наружность: роста небольшого, но хорошо сложен; черты лица довольно изнеженные, но красивые. Женственное выражение его уничтожали усы, мягкие и вьющиеся. Обращение особенно приятное, разговор живой и умный. Он мне понравился в эти полчаса. Жиронак прервал наш tete-a-tete; кончивши дело (об издании какой-то пьесы для флейты), граф ушел.

— Вот кого выбрал бы я вам в мужья, — сказал мне Жиронак. — Не правда ли, очень любезный человек?

— Да. Кто он?

— Историю его рассказать недолго, — отвечал Жиронак. — Отец его эмигрировал с Бурбонами, но не сделался ни музыкантом, ни учителем французского языка. У него осталось немного денег, и он пустился в торговлю. Он ездил в Америку, Гаванну и Вест-Индию; перелетевши через Атлантический океан раз двадцать в продолжение последней войны, он нажил до 40, 000 фунтов. Во время реставрации он возвратился в Париж и принял свой прежний титул, оставленный им в торговле. Людовик XVIII принял его очень милостиво и сделал кавалером ордена Почетного Легиона. Он возвратился сюда для окончания своих дел и умер скоропостижно, оставив сына, которого вы сейчас видели. Это его единственный наследник; он один как перст на свете и получил большое состояние. Во время кончины отца он был еще в училище. Теперь ему двадцать четыре года, и он уже три года как владеет своим капиталом, находящимся в английском банке. Англия нравится ему, кажется, больше Франции; большую часть жизни он проводит в Лондоне. Он человек с большими дарованиями; хороший музыкант и даже композитор; вообще прекрасный молодой человек, под пару мадмуазель де Шатонеф. Остается сыграть свадьбу.

— Это действительно еще остается, и — останется.

— Но, что вы хотите, мадмуазель? — воскликнул Жиронак. — Кого же вам еще надо?

— Я согласна, что граф очень любезный человек. Разве этого мало? А вы хотите меня выдать за человека, которого я видела всего только полчаса. Благоразумно ли это?

— Он богат, знатен, даровит, красив, образован; вы сами говорите, что он вам нравится. Чего же вам еще?

— Он не влюблен в меня; а я не влюблена в него.

— Вы дитя; я не хочу терять напрасно труда отыскивать вам мужа. Умирайте старой девой.

И он вышел, притворяясь рассерженным. Несколько дней спустя явился Лионель. Сердце мое сильно забилось.

— Он здесь, — сказал он, отвечая мне на непроизнесенный еще вопрос. — Я пришел спросить, когда нам приехать и сказать ли ему что-нибудь, прежде нежели он явится?

— Нет, нет, не говорите ему ничего, пусть сейчас приедет. Скоро вы воротитесь?

— Через полчаса. Я остановился на моей старой квартире в Суффольк-стрит. До свиданья.

Он удалился. Жиронаков не было дома, и они должны были возвратиться не раньше, как часа через два. Полчаса показались мне целою вечностью; наконец раздался стук в двери. Лионель вошел с братом Огюстом, который очень вырос и похорошел.

— Мадам Жиронак нет дома? — спросил Лионель.

— Нет.

— Позвольте представить вам Огюста де Шатонефа, лейтенанта в службе его величества короля французского.

Август поклонился, посмотрел на меня пристально, и изумление выразилось у него на лице.

— Извините меня, — проговорил он дрожащим голосом, — но — вы должны быть Валерия?. .

— Да, Огюст, я Валерия! — воскликнула я, бросаясь к нему в объятия.

Мы сели и заплакали. Лионель тоже не мог удержаться от слез.

— Зачем вы скрывали это от меня, Лионель? — сказал он через несколько времени.

— Я исполнял волю вашей сестры, — отвечал Лионель. — Теперь я оставляю вас наедине; вам есть много что порассказать друг другу. К обеду я возвращусь.

Он ушел. Я рассказала брату вкратце свою историю, и обещала сообщить ему подробности после. На вопрос мой о нашем семействе, он отвечал:

— Никто не подозревал, чтобы тебя скрыла у себя мадам д'Альбре. Она была, как тебе известно, в казармах до самого отъезда моего отца и говорила, что ты, вероятно, лишила себя жизни. Отец раза четыре в день ходил в Morgue узнать, не нашли ли твоего тела. Он сделался так печален, что многие боялись, как бы он не лишил себя жизни. Отец теперь в отставке, ты знаешь?

— Откуда мне это знать!

— Да. Прибывши с полком в Лионе, он подал в отставку, и живет с тех пор в По, в южной Франции.

— Бедный отец мой! — сказала я, заплакав.

— Я, как ты знаешь, получил позволение выйти из полка и служу с тех пор в 51-м линейном. Я получил чин лейтенанта. Отца я видел только раз с тех пор, как мы расстались с ним в Париже. Он очень переменился и поседел.

— Хорошо ему в По?

— Да. Я думаю, он хорошо сделал, что поселился на одном месте. Ездить с такою кучею детей разорительно. Он, кажется, только и может быть счастлив, когда узнает, что ты жива, это прибавит ему десять лет жизни.

— Он это узнает, — сказала я сквозь слезы. — Я поступила, как эгоистка, согласившись на предложение мадам д'Альбре; но в то время я сама не знала, что делала.

— Твой поступок был очень неестествен, и тебя за это осуждают.

— Расскажи же мне, что Николай? Он не любил меня но Бог с ним. Что он?

— Оставил отцовский дом.

— Он?

— Ты знаешь, как любила его матушка. Вдруг, в одно прекрасное утро, он объявил, что намерен ехать в Италию с каким-то приятелем-неаполитанцем. Матушка рассердилась, но он засмеялся.

— Не знаешь ли, что с ним сталось после?

— Знаю. Он писал мне, что управляет оркестром в каком-то городке. Но матери он не написал ни строчки.

— И вот его благодарность за ее любовь! Скажи же, что Клара?

— Вышла замуж и живет в Туре. Муж ее служит, не знаю где-то.

— А Софья и Элиза?

— Здоровы и хорошеют. Но все не то, что ты, Валерия.

— А Пьер, которого я щипала, чтобы меня услали с ним гулять?

— Славный мальчик.

— Однако расскажи ты мне теперь о себе.

— Хорошо но вот стучится Лионель. В другой раз расскажу.

Через несколько минут после Лионеля явились Жиронак и жена его, и время до обеда прошло в восклицаниях и поздравлениях, запечатленных живостью национального характера, от которой хозяева мои не отвыкли во время своего долгого пребывания в деловой столице Англии. К счастью, они знали почти всю историю моей жизни, так что мне пришлось объяснять им немногое.

Обед не ждет никого; и в продолжение моей полной приключений жизни я заметила, что ни горе, ни радость не делают людей глухими к обеденному звонку. В то са-мое время, как м-м Жиронак распространялась об удовольствии видеть у себя брата de cette chиre Valйrie, да еще к тому же si bel homme et brave officier, et d'une ressemblance si parfaite avec sa charmante soeur, доложили, что обед подан, и поток гостеприимного красноречия ее вдруг прекратился. Мосье Жиронак объявил, что все мы умираем с голода, и что лучше замолчать и подумать чем бы наверстать трату сил на все эти волнения.

Жена его засмеялась, сказала, что он un barbare, un malheureux sans grandeur q'вme, и повела Августа в столовую; она была au comble du dйsespoir, что обед сегодня самый плохой, но это не помешало нам найти его прекрасным. Когда подали кофе, явился; к моему удивлению, де Шаванн.

Жиронак поглядел на меня так лукаво, что я догадалась, что приход графа для него не неожиданность. Граф прежде никогда не бывал у него по вечерам.

Я смутилась при его появлении, и это не ускользнуло от его внимания, как узнала я после; однако ж он как человек образованный не дал этого заметить. Раздраженная несколько улыбками Жиронака, я призвала себе на помощь гордость и, конечно, вовсе не способствовала веселости вечера.