Англичанину нужно определить, кто из детей ребенок лорда Сомервилла. Без ее помощи ему никогда не узнать. И если даже она поможет — а она этого делать не собирается, — вряд ли они с уверенностью смогут выяснить это. Маловероятно, чтобы какая-нибудь из матерей знала имя своего насильника. Ее сестра, безусловно, не знала. Слишком их было много. Кроме того, троих из четырех матерей уже нет в живых.

Хотя эти соображения полностью заняли ее мысли, Уинн с трудом подавила страх, который дрожью пробежал по спине, когда она ступила в английский лагерь. Столько мужчин, и каждый из них — ее враг. Клив Фицуэрин особенно злобно смотрел на нее, с открытой враждебностью. И именно это помогло ей справиться со своим страхом.

— Я слышала, вам нужна помощь знахарки, — сказала она по-английски, ничуть не пытаясь скрыть, что забавляется. Потом окинула мужчин, сидящих перед низким навесом, неторопливым оценивающим взглядом. — В Раднорском лесу вам каждый скажет, что лучше меня здесь никто не лечит.

Среди воинов пронесся шумок, а она обратила самодовольный взгляд на человека, являвшегося истинным виновником ее гнева. Не обращая внимания на грозный блеск его глаз, Уинн продолжила:

— Вам повезло, что у меня есть этот дар, потому что ваш недуг поставил бы в тупик менее умелую знахарку. Как уже говорила Гуинедд, магия этого края наделяет и людей, и растения сверхъестественными силами.

Фицуэрин прищурился.

— Оставьте нас, — бросил он своим людям, продолжая сверлить ее глазами. Только когда воины поспешно удалились, он обратился прямо к ней. — Твое представление, может, и произвело впечатление на моих солдат, но только не на меня. Если хочешь, и дальше изображай из себя вещунью, колдунью или кого там еще. Но одно не забывай, Уинн аб Гриффидд: я вижу тебя насквозь.

Он оглядел ее с ног до головы — задержал взгляд на теперь уже разозленном лице и скользнул вниз, неторопливо окидывая взором всю фигуру. Когда наконец его дерзкие глаза снова взглянули ей в лицо, оно пылало от гнева. Как он посмел смотреть на нее так, словно хотел… хотел проглотить ее?

Он, будто почувствовав ее неловкость, остался доволен, потому что откинулся как ни в чем не бывало на ствол огромного кедра за спиной.

— Вот мои руки, о колдунья лесов Уэльса! Ты сотворила с ними зло. Теперь подойди и вылечи их.

Спрятав гнев, Уинн приблизилась. Он наверняка знал, что это Гуинедд заставила ее прийти к нему на помощь. Но он не мог быть уверен, что она поступит как покорная овечка. Раз ей больше ничего не остается, она хотя бы заставит его призадуматься и сотрет это высокомерное самодовольство с его лица.

— С огромным удовольствием вылечу вас, милорд, — произнесла Уинн преувеличенно сладким голосом. Она взглянула на красные потрескавшиеся руки. Несмотря на то, что она сумела сдержать ухмылку, ее выдали глаза, которые сверкнули злобной радостью. — О Боже, как ужасно пострадали ваши пальцы! — Она присела рядом с ним и разложила свои снадобья. — У вас всегда такая чувствительная кожа?

Без малейшего предупреждения он схватил ее за подбородок и рывком приподнял ей голову, взглянув девушке прямо в глаза.

— Не всегда. Все зависит от раздражителя. Например руки отреагировали на твою чертову траву. Все остальное реагирует прямо на тебя.

Он выпустил ее подбородок и, прежде чем она сумела ответить, неторопливо, едва касаясь, провел воспаленными пальцами по ее шее, изучающе и властно.

Она хотела было отпрянуть, но он успел схватить ее запястья.

— О нет, постой, моя маленькая Валлийская колдунья. Ты еще не закончила свою работу.

Уинн никогда прежде не оказывалась в такой ловушке. Ведь знала же она, что нельзя смотреть ему в глаза. Ведь знала, что не должна позволять ему дотрагиваться до себя. И вот опять попалась.

Минуту, длившуюся бесконечность, они пристально смотрели друг на друга. Ее обжигал жар его ладони и жар гнева, полыхавший в его глазах. И все же огонь, вспыхнувший между ними, горел неистовей, чем можно было ожидать. Уинн знала — в этом виновата его проклятая магия. Страшная, всесильная магия, которой он обладал.

Сердце ее колотилось, во рту почему-то пересохло, но она заставила себя произнести:

— Если вы соизволите отпустить меня, я исполню просьбу бабушки. Но будь моя воля… — она не закончила фразу. Впрочем, в этом не было необходимости.

Презрительно фыркнув, он отпустил ее, но было ясно, что он вовсе не успокоился. Начал скрести левую ладонь, но тут же передумал.

— Избавь меня от этого проклятого зуда, — прорычал он. — И без фокусов, иначе жестоко поплатишься.

Отстранившись от его рук и гипнотических, бездонных карих глаз, Уинн почувствовала, как к ней медленно возвращается спокойствие. В ней все еще бушевал гаев, но она понимала, что с этим человеком следует вести себя спокойно. Она должна управлять своими эмоциями и всей ситуацией в целом. Опустив кусочек ткани в прохладную жидкость, она сосчитала про себя до десяти. Сначала по-валлийски, затем по-английски.

— Держите руки над миской, — велела она, довольная тем, что голос ее звучит ровно.

Девушка улыбнулась, разворачивая намокшую тряпочку. Хотя примочка была целебной, Уинн знала, что сначала раздраженную кожу будет больно жечь. Уинн отжала ткань над протянутыми руками, но когда он всего лишь едва заметно поморщился, она удивленно посмотрела на него.

Взгляд, с которым она встретилась, был пристальным и холодным. И немного грозным.

— Здорово жжет, но, несомненно, так и надо. — Его слова прозвучали как утверждение, а не как вопрос.

— Примочка и должна жечь, чтобы отпугнуть злых духов, — машинально ответила она, как обычно отвечала всем больным. — Чем больше жжет, тем лучше лечит…

Слова замерли у нее на губах, когда она поняла, что он не верит ни одному ее слову. Уинн вздрогнула под его враждебным взглядом и сосредоточилась на своей ненавистной задаче.

— Поверните руки ладонями вверх. — Она снова отжала примочку ему на руки.

Ей доставило бы огромное удовольствие, если бы снадобья на этот раз не помогли, но Уинн была неспособна лечить хуже, чем умела.

И вовсе не потому, что она хотела помочь ему. Как раз наоборот. Но он принял ее за шарлатанку, знающую только несколько лечебных трав. И хотя ей, конечно, было все равно, что он думает, какое-то безрассудство побуждало Уинн доказать, что он ошибается и у нее есть дар свыше. Ей хотелось потрясти англичанина своими способностями, утереть ему нос.

Она не сводила глаз с красных потрескавшихся рук, мысленно приказывая им вылечиться и все время ополаскивая их примочкой из розовой воды. Он еще увидит. Она способна облегчить боль так же хорошо, как и вызвать ее. Даже еще лучше.

С решительным выражением лица Уинн взглянула ни Него, но только на секунду. Она помнила, что нужно избегать смотреть ему в глаза и дотрагиваться до него.

— Теперь пусть руки обсохнут на ветру. Ничего не трогайте.

— Вот как? — воскликнул он недоверчиво. — Но теперь жжет еще сильней, чем прежде.

— Когда кожа полностью обсохнет, я нанесу эту мазь, — сердито отрезала она.

И это была ее ошибка, потому что, как только их взгляды встретились, она не смогла отвести глаз. И хотя в них отражалась ледяная ярость, он, казалось, легко потопил это чувство в бездонной глубине своих бархатных карих Очей. Гнев, страх, презрение — все эти эмоции он принял и усмирял своим ровным взглядом, пока от них не осталось и следа. Она заморгала, почувствовав, что он заглядывает, как ей показалось, дальше, в самую потаенную глубину. Уинн потупилась, пробормотав проклятие.

Он рассмеялся.

— По-английски это, кажется, означает «негодяй»?

Уинн ощетинилась, услышав в его словах насмешку. Нет, еще раз ему не подловить ее. Она молча занималась своим делом, последний раз перемешала густую желтую мазь и поставила горшочек на землю, между ними.

Значит, он смеется над ней? Хорошо же, она это запомнит. Уинн на секунду прижала кончики пальцев к глазам, затем опустила руки и три раза обвела круг над горшочком.