— Возможно, в Артуре действительно есть задатки будущего воина, — сказала она, надменно кивнув Кливу. — Но пока что ему больше пристало позаботиться о воде. Собери остальных детей, Артур. У меня для каждого найдется дело.

Клив взъерошил каштановые волосы мальчика и выпрямился в полный рост.

— Да, парнишка. Делай что велит Уинн. Я, например, гак голоден, что готов съесть медведя. Мы все должны помочь ей приготовить ужин.

Уинн подождала, пока Артур не умчался вприпрыжку, и только потом пригвоздила Клива холодным оценивающим взглядом.

— Итак, вы ждете, что я приготовлю вам ужин. Я восхищена вашей храбростью, сэр Клив. Или вы намереваетесь дать попробовать еду Артуру веред тем, как самому отведать ее?

В его темных глазах запылал дьявольский огонь.

— Твой трюк не удастся теперь, колдунья! Слишком много глаз будут следить за тобой.

— Сколько самомнения! — рассмеялась она. — Мне ведь нужна самая малость колдовского зелья, чтобы свалить всех вас с ног. Ровно столько, сколько я легко смогу спрятать под ногтем большого пальца. Ты все еще уверен, что хочешь попробовать?

Она с удовольствием отметила, что его улыбка чуть дрогнула, а в глазах промелькнула тень сомнения.

— Ты больше говоришь, чем делаешь, женщина. Все мы будем есть из одного котла. Здесь тебе не Раднорский замок, и старый фокус не пройдет.

С таким же успехом он мог бы швырнуть к ее ногам свою кожаную перчатку, столь явным был его вызов. Ее глаза сощурились и засветились яростным синеватым пламенем.

— Когда я с тобой разделаюсь, то буду так радоваться, как не радовалась за все годы, что зовусь Вещуньей.

Он ухмыльнулся, словно ее угроза ничуть его не обеспокоила.

— Так ты хочешь свалить меня с ног? Ничего лучшего я бы не пожелал, моя прелестная валлийская колдунья. Как насчет сегодняшней ночи? — закончил он с надеждой в голосе и ярким блеском в глазах.

Уинн, однако, было не до смеха. Не обращая внимания на тепло, разлившееся по телу, она злобно взглянула на Клива.

— Можете злорадствовать, сэр Глупец. Но мы еще посмотрим, кто кого.

— Да, — ответил он ей вслед. — Мы еще посмотрим.

Во второй вечер они разбили лагерь сразу за валом Оффы, на английской территории. В ту ночь Клив и его воины вздохнули спокойно и на радостях разожгли огромный костер, чтобы отметить возвращение домой, хотя до замка Керкстон оставалось еще три дня пути. Даже Дрюс и Баррис присоединились к общему шумному веселью, а дети никак не могли заснуть в своих постелях под разухабистые песни и громкий смех, доносившиеся от костра.

— Англия очень веселая страна, — заметил Артур из своего угла палатки.

— Да, все очень счастливы, — согласилась Изольда. Уинн сидела на коврике у самого выхода из палатки, обхватив руками колени, и смотрела на темные силуэты вокруг танцующего пламени.

— Я думаю, каждому человеку — даже англичанину — лучше всего на своей родной земле. Хотя проживи они какое-то время в Уэльсе, они быстро изменили бы свое мнение, — добавила она.

— Так значит, мы должны грустить, раз уехали из Уэльса? — спросила Бронуэн.

Уинн печально улыбнулась и протянула руку в темноту, где лежала маленькая девочка, и погладила ее по коленке.

— Нет, не стоит грустить, моя милая. Мы просто поскучаем о доме и все же получим удовольствие от путешествия. Ведь это настоящее приключение, и нам следует узнать как можно больше за то время, что мы проведем в Англии. Например, получше выучить язык.

— А мы сегодня…

— …выучили новое слово, — сказали близнецы.

— Я слышала, как вы разговаривали с Дерриком, — сказала Уинн.

— Нед научил меня слову «шлюха», — похвастался Мэдок.

— Что! Он научил вас такому слову?

— Ну… не то чтобы научил. Он… он сказал это слово Маркусу, а я спросил, что оно значит.

— Ну и что же он ответил? — забеспокоилась Уинн.

— Ну… он сказал, что это женщина, которая целует много разных мужчин. Много-много.

Уинн почувствовала некоторое облегчение, но ее злость не прошла. Грубые вояки — плохая компания для столь юных и впечатлительных существ, как ее дети. Уже не в первый раз Уинн спрашивала себя, как она могла поддаться на уговоры девочек и взять их с собой. Плохо уже одно то, что мальчики должны были поехать. А Изольду и Бронуэн, конечно же, следовало оставить с Гуинедд.

Но сейчас уже поздно что-нибудь менять. Придется как-то приспособиться, а завтра она первым делом переговорит с Кливом о том, что его воины сквернословят при детях. Остается надеяться, что сейчас он отреагирует правильнее, чем в тот раз, когда они безуспешно побеседовали о привязанности Артура.

От одной мысли о том разговоре — особенно о той ноте, на которой он закончился, — у нее сжималось внутри. Он был полон такой невозмутимой уверенности! Надо будет привлечь к разговору Дрюса, чтобы тот поддержал ее. В его присутствии Клив не осмелится быть слишком дерзким.

Хотя участие Дрюса во всем этом деле вызывало определенные подозрения. Уинн вспомнила, что говорил Клив в ту ночь в конюшне, когда ударила буря. Он дал обещание Дрюсу, что не воспользуется ее слабостью. Дрюсу! Как будто тот ее отец или брат. Но не покровительство Дрюса сейчас беспокоило Уинн, потому что, честно говоря, она была даже благодарна ему. Клив имел в виду что-то другое, что не давало ей покоя.

Неужели Дрюс догадался о личном интересе, который Клив проявил к ней? И если так, то одобрил ли он это?

Уинн выпрямилась и скосила глаза в сторону костра. Она услышала, как Мэдок прошептал что-то брату, но не получил ответа. Дети в, конце концов задремали, но Уинн совсем не хотелось спать, и она все время прокручивала в уме эту новую абсурдную догадку.

Одно дело, что Дрюс вел себя как брат, когда речь шла о том, чтобы защитить ее и детей. Этого требовала от него их давнишняя дружба и тот факт, что они оба валлийцы. Но то, что он, видимо, одобрил ухаживания какого-то англичанина — если дерзкое преследование Клива можно было назвать ухаживанием — выходило за все рамки. От одной этой мысли ее кровь закипала.

Завтра утром она первым делом поставит Дрюса на место. И после того, как она задаст ему хорошую взбучку, они отправятся вместе к Кливу Фицуэрину.

До палатки докатились раскаты смеха, и Уинн сердито посмотрела на веселящихся людей. Кто-то поднялся в полный рост, и она узнала Клива. Широкие плечи и длинные темные волосы выделяли его среди остальных. Он поднял кружку и что-то произнес, но слов она не разобрала. Все рассмеялись и в ответ подняли свои кружки. Потом все вместе выпили.

Негодяй, подумала она. Негодяи, все до единого. Она отвернулась, и опустила полог палатки, чтобы не видеть их. Но, лежа на тюфяке, набитом мхом, натянув на себя плащ, Она могла слышать каждый звук, который доносился от костра. Каждое неясно произнесенное слово, каждый тост или раскат смеха только еще больше очернял мужчин в ее глазах. Если бы не было необходимо воспроизводить человеческий род, решила она, мир был бы гораздо лучше без всяких мужчин. Не было бы никаких войн. Не нужны были бы доспехи, оружие и даже боевые лошади. Никаких замков, рвов или насыпей. Мир превратился бы в тихую пастораль, где не было бы места ни сжатым кулакам, ни гневным голосам.

Но, даже перечисляя грехи, приписываемые мужскому роду — всем его представителям, включая баранов, жеребцов и быков, — она не могла сбросить со счетов один непреложный факт: без них жизнь была бы, безусловно, скучна.

— Уинн… Уинн, — нетерпеливый голос Дрюса пробудил ее от бессвязного сна, в котором она видела высокие стены замка, увитые лозой дикой белой омелы. Только на этой омеле то и дело расцветали розы, и росла она так быстро, что Уинн запуталась в ее ветвях и оказалась пригвожденной к темным стенам массивного замка. Когда к ней пробился голос Дрюса, она ухватилась за него как за соломинку.

— Что… что такое, Дрюс? — пробормотала она, садясь и отводя с глаз волосы. Затем, почувствовав в его голосе тревогу, она стряхнула остатки сна. — С тобой что-то произошло?