Уинн опустила на лицо капюшон и поплотнее завернулась в плащ. Но сковавший ее холод, от которого у нее даже стучали зубы, шел не снаружи, а изнутри. Ее сердце, саму душу сковал лед. Больше она ничего не чувствовала. Она могла только дышать, по крайней мере до тех пор, пока не найдет какой-нибудь укромный уголок, где упадет в бессильном горе.

Словно мало ей пришлось плакать, подумала Уинн, смотря по сторонам покрасневшими глазами. Она разрыдалась перед всеми, выдав этим, как ей тяжело, и расстроив детей. Когда же впервые она начала терять власть над собственными чувствами?

Ответ был очевиден. В тот роковой день, когда Клив Фицуэрин появился в Раднорском лесу. Она его еще ни разу не видела, а он уже начал коварный натиск на ее чувства. И победил.

Уинн обошла костер, держась подальше от языков пламени, в густой тени. Украдкой проскользнула мимо кухни и купальни в поисках… она сама точно не знала, что ищет. Завернула за угол пристройки, сложенной из мощных бревен, и пошла вдоль внешней стены, скользя левой ладонью по холодным шершавым камням, чтобы не упасть в темноте. Один раз она услышала где-то высоко над собой мужской голос. Страж на крепостном валу. Неужели здесь нет ни одного уголка, где она могла бы утешиться?

Затем в полуночной кромешной тьме она нащупала под ладонью древесину. Уинн остановилась, пробежала пальцами по потрескавшейся от дождей и времени поверхности. Это оказалась боковая дверь, ведущая, скорее всего, к реке, если она правильно сориентировалась.

Уинн нашла тяжелое кольцо и потянула. К ее удивлению, дверь легко открылась. Она заглянула внутрь и, движимая отчаянием, шагнула в проем толстой стены. Сразу же наткнулась на ведро, а когда вытянула руку, чтобы не упасть, то сбила несколько тонких шестов. Рыболовные удочки, догадалась она. Эта дверь, должно быть, на самом деле ведет к реке.

Уинн миновала еще одну дверь, такую же, как первая, и внезапно оказалась на маленькой каменистой площадке, примкнувшей к мощным стенам Керкстона.

Возможно, это ей только чудилось, но Уинн показалось, что воздух здесь на самом деле чище, свежее и прохладнее. Она набирала полные легкие, наслаждаясь запахом леса и полей, реки и неба.

Утихшая буря оставила после себя запах промытой земли, река с шумом билась о берега, держа свой путь в далекое море. А что, если эта река течет в Уэльс? — подумала Уинн, охваченная тоской по дому. И нельзя ли ей просто броситься в объятия волн, чтобы те доставили ее в родной край? О, это было бы так просто. Но это всего лишь мечта. Не сознавая, что делает, Уинн откинула капюшон и сбросила плащ. Затем она сняла башмаки и чулки и робко шагнула на ступени крутой лестницы, которая вела от узкой площадки к каменистой косе, отходившей от крепостной стены.

На отвесном берегу лежали две маленькие лодки, перевернутые вверх дном. Уинн с трудом разглядела в темноте их днища. Но бурные воды она угадала точно. Река, подобно живому существу, вздымалась и извивалась, отражая тусклый свет, падавший с небес.

Какой злобной казалась эта река. Какой печальной. Уини шла вперед на ощупь, пока ее ног не коснулись ледяные брызги. Она шагала все дальше, поддернув юбки выше колен и наслаждаясь холодной упругостью волн, бившихся о ее голени и икры.

Ее окутал шум реки, студеные ласки которой поглотили все внимание. Замок Керкстон больше не возвышался за ее спиной. И вообще это была уже не Англия. Уинн оказалась, по крайней мере в эту минуту, в своем любимом лесу, стоя босыми ногами в реке, которую она назвала своей.

Потом вдруг она почувствовала чье-то присутствие и поняла — как поняла в самый первый день, — что рядом Клив.

Уинн не обернулась. Она продолжала стоять на том же месте, жалея, что не может усилием воли отослать его прочь, в самый далекий уголок этого света. Далеко за пределы христианского мира. Но в ту же самую минуту она испытывала тайную благодарность к нему за то, что он рядом.

— С тобой все в порядке? — послышался его тихий голос среди шума беснующейся реки.

Вместо ответа Уинн покачала головой. Какой смысл притворяться? Чтобы облегчить его угрызения совести?

Она почувствовала, что он подошел ближе. Стоило ей протянуть назад руку, и она могла бы дотронуться до него. Она смотрела прямо перед собой, вглядываясь в темноту, туда, где был невидимый противоположный берег.

— Уинн. — Голос его раздался даже ближе, чем она ожидала. — Я знаю, этот день… оказался для тебя нелегким.

На ее лице промелькнула горестная улыбка.

— Нелегким? Значит, вот какое слово ты подобрал. В таком случае, я удивлена, что ты это признаешь. Ведь с самого начала ты был убежден, что так будет лучше для моих детей. — Она помолчала, пытаясь справиться с комком, подступившим к горлу. — Как будто ты можешь знать, что для них лучше.

— Ах, Уинн. Многое я действительно знаю. Когда-то я был одним из них, забыла?

При этих словах она резко обернулась.

— Это не одно и то же! — закричала она, чувствуя чуть ли не облегчение, что наконец-то может открыто противостоять ему. — У тебя была мать. Ты никогда ее не терял. А я… я потеряла их!

Хотя темнота разделяла их, как пропасть, Уинн обвиняла его взглядом и знала, что достигла цели.

Но он, как всегда, не зная жалости, не отступал от своего.

— Ты скорбишь из-за них или из-за себя? Подумай хорошенько, прежде чем ответить. Или ты боишься, что они потеряют меньше, чем ты?

Уинн вся напряглась, но не сумела полностью унять дрожь, охватившую ее с ног до головы. Она с такой силой, сжала кулаки, что ногти впились ей в ладони.

— Они не потеряют крышу над головой. Вкусную еду. Красивую одежду. Великолепных коней. Не сомневаюсь, у них будет все, что дают деньги. Ну, а как же родитель, кото-рый любит их?..

— Даже ты не можешь сомневаться в искренности чувств лорда Уильяма к Рису и Мэдоку, — сказал Клив, обрывая ее страстный монолог.

— Он для них чужой человек. Да, конечно, сейчас он рад, что они у него. Но что будет через год? Или два? Или пять? Когда они заболеют или испугаются чего-нибудь? Он их утешит, как утешила бы мать? Как утешила бы я? — Уинн замолчала, чтобы перевести дыхание и откинуть со щеки непослушный локон. — Даже у тебя была мать.

— Но теперь им нужен отец.

— Только не он, — вырвалось у нее. — Только не англичанин.

В тишине, нависшей над ними, торжествующе шумела, река, неся вперед свои холодные и безжалостные воды. Уинн понимала, что ее последние слова оскорбляли не только лорда Уильяма, но и Клива, и она не стала бы кривить душой, будто не стремилась к этому. Ей хотелось его ранить. Так же больно, как он ранил ее.

Но он, казалось, был решительно настроен не воспринимать ее слова.

— А может, им нужно и то и другое, — предположил он и развел руки в широком жесте. — А может, все устроится совсем не так, как ты думаешь. Если бы ты согласилась остаться…

Он замолк, его слова потерялись в ночи. И все же это сухое предложение эхом отозвалось в груди Уинн и обещанием и угрозой, Ей нужен был глоток свежего воздуха, чтобы поддержать внезапно ослабевшую решимость. Но Клив как будто угадал ее чувства. Он знал, в чем она наиболее уязвима.

— Останься, Уинн. Останься возле своих сыновей. Я смогу это устроить.

Она покачала головой, подавляя соблазн. Всегда быть рядом с близнецами. Рядом с Кливом.

— Нет, нет, — пробормотала она, не в силах больше смотреть на него.

Она с отчаянием огляделась по сторонам, но, так ничего и не увидев, резко отвернулась и опять устремила взгляд на черную бурлящую реку. Ее пальцы сомкнулись вокруг старинного Раднорского амулета, и она сделала еще один шаг в ледяную воду, которая дошла ей уже до колен. Если бы только можно было скрыться от этого замка. От Клива.

Но этому не суждено было случиться. Руки Клива оказались у нее на плечах, и, не говоря ни слова, он вывел ее на берег. Только когда Уинн присела на перевернутую лодку, он ее отпустил и принялся беспокойно вышагивать перед ней по усыпанному гравием берегу.