— Антон, здравствуй, входи быстрее! — выдохнула Мочалова.

— Мне некогда, Татьяна Андреевна, я не один, со мной трое, один из них ранен, мы хотим оставить его на денек у мамы, а сами за врачом в отряд пойдем. Мама дома?

— Да, конечно. Подожди, пойдем вместе.

Татьяна Андреевна вернулась в комнату, задула лучину и быстро вышла во двор. Они молча подошли к дому Крайнюков и постучали в окно. Через несколько секунд в окошке мелькнуло лицо.

— Кто там?

— Это я, Татьяна. Откройте, Марфа Степановна.

Дверь вскоре была открыта, и Марфа Степановна радостно обняла сына:

— Сыночек, ты! Боже мой, какая радость! Заходите в дом!

Антон коротко рассказал о раненом. Мать заволновалась:

— Что тут еще думать! Несите его в дом. Я рапу настоями трав промою, ему сразу полегчает.

— А где его спрячем?

— Как где? Здесь у нас, — решительно сказала Марфа Степановна.

— А может, у меня, дом же большой, — предложила Татьяна Андреевна.

— Нельзя к тебе. У тебя дети. От них же ничего не спрячешь.

Чрез полчаса Сергея внесли в дом и положили на кровать. Марфа Степановна тут же занялась им.

Татьяна Андреевна помогла остальным партизанам умыться и начала хлопотать у стола, чтобы покормить их. Обе женщины в это трудное время как бы породнились и жили одной общей семьей. Поэтому Татьяна Андреевна, почти по спрашивая у хозяйки, где что находится, быстро собрала на стол.

Умытые и немного передохнувшие парни с жадностью набросились на еду. Панченков, которому Марфа Степановна промыла и перевязала рану, уснул.

Татьяна Андреевна присела на скамейку и смотрела на Владимира Славина. Ей казалось, что она уже где-то видела этого паренька. Лицо женщины Владимиру тоже казалось знакомым, и он ломал голову, где они могли встречаться раньше.

Марфа Степановна накрыла одеялом Сергея и подошла к столу. Стали советоваться, что делать. Решили, что Панченкова оставят в доме Крайнюков, а Марфа Степановна пока перейдет жить к Мочаловой, закрыв дом на замок.

На рассвете Антон и Иван ушли в отряд, а Славина оставили с Панченковым в запертом доме.

Сергей утром чувствовал себя лучше. Лежа в чистой постели, он расспрашивал Славина, где они находятся и как оказались в этом доме. Славин коротко рассказал, как они добрались в эту деревню, а затем осторожно выглянул в каждое окно:

— Ты знаешь, Сергей, этот дом очень удобен для круговой обороны. Через окна видны подступы к нему со всех сторон.

— Так что, будем занимать круговую оборону?

— А здесь немцев нет. Есть несколько паршивых полицаев, а они только против стариков да баб смелые.

— Так чего же мы прячемся под замком? — улыбнулся Панченков. — Давай погоняем полицаев.

— С тобой погоняешь! Лежи, поправляйся, и смотри, чтобы тебя командир отряда не погонял, что ты не сберегся.

— Так я же шнур сматывал, а вы тикали, словно крылья у вас появились, — беззлобно огрызался Сергей, а затем, неожиданно сменив тему разговора, спросил: — Володя, а как называется эта деревня?

— Не зною. Я даже не поинтересовался.

Панченков замолчал. Владимир, увидев, что лежит он с закрытыми глазами, прилег на стоявшую в соседней комнатке кровать и задумался. Вспомнил родителей. В душе Володя верил, что они останутся живы, но когда вспоминал зверства гестаповцев, тревога за судьбу родителей росла. Уже который раз Володя думал отпроситься у командира на несколько дней, пробраться в город и узнать хоть что-нибудь об отце и матери. Но адресов подпольщиков парень не имел, а соседи вряд ли знали, где его родители. Владимир надеялся, что командир и комиссар смогут что-нибудь выяснить в ближайшее время.

За сестру Володя беспокоился меньше. Как никак она была в относительной безопасности. Но в последнее время девушка все чаще просила командиров, чтобы перевели ее из хозяйственного взвода в группу подрывников или в разведку.

Когда в редкие минуты они были вместе, Женя плакала и все время вспоминала родителей. Она считала, что они погибли, и говорила, что она сама, с оружием в руках, должна отомстить фашистам.

Неожиданно он услышал, что к дому кто-то подошел. Владимир схватил стоявший у изголовья кровати автомат, который ему оставил Крайнюк и быстро вышел в комнату, где лежал Панченков. Сергей спал. Владимир осторожно выглянул в окно и облегченно вздохнул. Во дворе стояла соседка Крайнюков и настороженно смотрела по сторонам.

«Значит, мать Антона открывает дверь», — догадался Славин и вышел в кухню. В это время дверь распахнулась, и он увидел Марфу Степановну.

Она улыбнулась:

— Ну как вы тут без меня?

— Отсыпаемся.

Марфа Степановна достала из сумки два небольших чугунка. В одном были наваристые щи, в другом — горячая картошка.

— Садись, сынок, кушай, — ласково и грустно глядя на паренька, пригласила она. — А я возьмусь за твоего друга. Видишь, он уже проснулся. — И Марфа Степановна спросила у Панченкова: — Что, тоже проголодался? Но сначала, сыночек, я тебя перевяжу.

Хозяйка начала разбинтовывать рану, а Славин сел за стол и стал есть.

— А что ваша соседка не заходит? — спросил Владимир.

— Таня за улицей наблюдает. Ты не смотри, что мы бабы, у нас тоже мозги есть. Если вдруг она увидит, что кто-то сюда идет, замкнет нас и к себе домой пойдет. Мы даже обед вам у нее дома варили, чтобы из моей трубы дым не валил.

— Ого, какие вы конспираторы! — засмеялся Славин.

— Конечно, а ты как думал. Я же на свете немало пожила, а Таня хоть и молодая, но у нее же муж...

— Ой! — громко вскрикнул Панченков. Это Марфа Степановна оторвала от раны присохший кусочек самодельного бинта.

— Что, больно? Ты уж потерпи, сыночек, потерпи. Я сейчас рану промою, а затем перевяжу, и тебе сразу же станет легче. Настои трав у меня хорошие, сама собирала и знаю, как твою боль облегчить.

Если бы не возглас Панченкова, то Марфа Степановна сказала бы, что муж у Тани до войны был участковым уполномоченным, и наверняка Славин сразу бы сообразил, почему при встрече лицо соседки Крайнюков показалось ему знакомым. Но Марфа Степановна занялась Панченковым, и об этом они больше не говорили.

Наступил вечер. Марфа Степановна была у Мочаловой. Сидели до поздней ночи, ожидая появления партизан. Но, не дождавшись, легли спать. И только перед самым утром в окно тихонько постучали. Татьяна выглянула, но никого не увидела. Тогда она вышла в сени и спросила через дверь:

— Кто там?

— Учителька, открой, это я, Петрусь, разговор есть.

Мочалова сразу же узнала голос деда Петруся и не раздумывая открыла дверь:

— Здравствуйте, дедушка, проходите в дом.

— Некогда мне, зови Марфу, пусть дом откроет, я хлопцев заберу.

— Вы? А где же...

— Ты хочешь спросить, где Антон? — чувствовалось, что дед улыбнулся. — Он вместе с хлопцами за деревней ждет.

— Хорошо, я сейчас. — И Татьяна Андреевна вернулась в хату, чтобы позвать Марфу Степановну, а та, уже одетая, шла к двери.

Они подошли к дому Крайнюков. Возле забора стояла лошадь, запряженная в телегу. Марфа Степановна открыла дверь, и они втроем вошли в дом. Славин, который еще раньше увидел через окно, как дед Петрусь привязывал к забору лошадь, понял, что приехали за ними, собрался сам и помог одеться Панченкову. Сборы были недолгими.

Осторожно вынесли и уложили на сено раненого. Марфа Степановна положила рядом с Панченковым небольшой узелок:

— Это вам, сынки, на дорожку. Жалко, что Антона не увижу.

— Увидишь, — хмуро бросил Петрусь, — вон он, идет.

Оказалось, что Крайнюк и еще один партизан прикрывали их со стороны деревни. А когда увидели, что Панченков уже на телеге, подошли.

— Сынок, ты уж смотри, — просила его мать, — будь осторожен, береги себя!

Антон, несколько смущенный тем, что мать разговаривала с ним так при посторонних, ворчливо ответил:

— Мама, что ты меня все время учишь? Я же не маленький, и ты не волнуйся за меня. — И не в силах скрыть свою любовь к самому дорогому человеку, ласково добавил: — Все будет хорошо. Увидишь, все будет в порядке.