— Капитан Волков, танкист, — ответил он еще слабым голосом и добавил: — Звать Павлом.

— Где был ранен? — поинтересовался рыжеволосый, с обгорелым лицом лейтенант Назаров. Он тоже танкист. Его танк подбили немцы, и он загорелся. Из всего экипажа остался жив только Назаров. В пылающем комбинезоне вывалился из танка, но дальше двигаться не смог. У него оказались два осколочных ранения: одно в ногу, другое — в спину. Пехотинцы, которые сопровождали их танк, затушили одежду Назарова, но он уже успел получить сильные ожоги рук, лица и спины. Когда лейтенант немного подлечился, то очень переживал за свое обожженное лицо и в минуты откровения говорил: «Знаете, ребята, какая у меня жена красавица! Не примет теперь она меня с такой физиономией. Зачем я ей?»

Новенький медленно повернул голову и, отыскав глазами Назарова, ответил:

— На подступах к Варшаве. Из рощи их самоходка в бок моему танку влепила. Что дальше было — не помню. — Затем капитан перевел взгляд на Купрейчика, который сидел на своей кровати, и попросил: — Браток, укрой мне ноги получше, а то замерзли что-то.

Купрейчика бросило в жар: «Так он даже не знает, что у него нет ног!» Пряча глаза, он поправил там, где должны быть ноги, одеяло, сел на место и подумал: «Может, и хорошо, что он увидел лицо Назарова, легче будет и свое горе переносить».

Настроение испортилось, на душе стало нехорошо. Алексей лег на кровать и закрыл глаза. В памяти всплыл последний бой, в котором его ранило.

Пришел он в себя на плоту, во время переправы через ту злополучную реку. Над ним сразу же склонились лица его ребят. «Держись, командир, мы с тобой!» — сказал Луговец, а у самого глаза красные. Купрейчик догадался, что он плакал, и подумал: «Наверное, здорово меня зацепило, если даже такой кремень, как Женя, слезу пустил». Он спросил, что с остальными ребятами. Степаныч успокоил: «Все в порядке, старшой, все целы. Правда, Петю Губчика слегка зацепило в руку, но он даже в госпиталь не пошел. Вот сейчас причалим к берегу, а там — весь взвод нас встречает. Ребята руками машут».

Но Алексею так и не довелось увидеть свой взвод. На глаза наплыл туман, небо померкло, и он снова потерял сознание.

Пришел в себя уже в госпитале. Оба ранения оказались серьезными, к тому же старший лейтенант потерял много крови. С первого госпиталя он попал во второй, затем в третий и вот уже больше месяца лежит в четвертом госпитале, который расположился в небольшом городке под Брестом. Здесь и нашла его жена.

У Алексея на душе полегчало при воспоминании о ней. Он хорошо помнил тот день. Она вбежала в палату и стала пристально всматриваться в больных. Скользнула по лицу Алексея глазами и сразу не узнала. Купрейчик хотел окликнуть ее, но не мог. Горло стало сухим, язык — непослушным, и он молча продолжал смотреть на жену. Надя снова посмотрела на него и бросилась к койке. Она упала на колени, прижалась к его лицу и разрыдалась. Ходячие раненые поспешно вышли из палаты, а другие отвернулись к стене, чтобы не мешать их встрече. Когда прошло первое волнение, Надя рассказала Алексею, каким образом ей удалось разыскать его. Оказалось, что когда на имя Купрейчика пришло ее письмо, то ребята написали ей о случившемся и сообщили, куда он был доставлен. Надя написала в передвижной полевой госпиталь. Ей ответили, куда направлен Алексей. Она написала туда, получив ответ, направила письмо в следующий госпиталь и так писала до тех пор, пока не узнала, где он находится.

Алексей сказал, что он ей несколько раз писал, но ответа так и не получил. Считал, что виной этому частые перемещения по госпиталям. Надя пояснила: «Лешенька, у меня изменился адрес, и вполне возможно, что когда приходили твои письма по старому адресу, то их не пересылали мне. Сам знаешь, война ведь».

В этот раз у Нади времени было очень мало, и она вечером уехала. Сейчас Надя работает в госпитале, расположенном в двадцати километрах отсюда. Она уже трижды приезжала к Алексею. Ему вспомнился вчерашний разговор во дворе госпиталя.

Алексею впервые разрешили выйти во двор, и как раз приехала Надя. Молоденькая медсестра, которая помогала Алексею надеть старый тасканый-перетасканный госпитальный кожух и валенки, увидев Надю, смеясь, сказала: «Знает, когда приезжать. Только собралась ее мужа увести, а она тут как тут». Надя сделала серьезное лицо и погрозила пальцем: «Ну-ну, попробуй только!» И, взяв Алексея под руку, сама повела его во двор.

Сначала Алексей радовался, что рядом Надя, а потом загрустил, что она скоро уедет и рядом с ней будут другие мужчины. Жена старалась его развеселить, она рассказывала какие-то смешные истории. Алексей смотрел на нее, раскрасневшуюся от мороза и от этого выглядевшую еще красивее, и мрачнел. Ему захотелось сказать ей что-нибудь резкое, обидное. Когда Надя решила отвести его в палату, сказав, что ее время истекло и ей пора уезжать в свой госпиталь, он не сдержался и зло бросил: «Что, уже соскучилась по более здоровому?»

Надя удивленно вскинула на него глаза и неожиданно улыбнулась. Потом осторожно, чтобы не потревожить рану, прижалась к его груди и тихо сказала: «Милый, ты один у меня. — И, стыдливо сунув нос в расстегнутый на его груди кожух, прошептала: — Я ведь и жена, и невеста одновременно, так что когда будем вместе, ты...» — и, не договорив, она залилась краской, но заставила себя на секунду оторвать лицо от его груди и посмотреть ему в глаза.

От этих слов и откровенного взгляда Алексею стало жарко. Он почувствовал снова головокружение и слабость. Алексей крепко прижал к себе и поцеловал жену.

И сейчас, лежа на кровати, вспоминая этот разговор, Алексею показалось, что он снова слышит ее голос. Нет, Купрейчик не ослышался, его действительно кто-то звал. Он открыл глаза и увидел медсестру, которая сердито сказала:

— Ты что, Купрейчик, не слышишь, на перевязку!

Старший лейтенант поднялся и неторопливо пошел к перевязочной, а когда вышел оттуда, лицо его сияло. Врач сказал, что дней через десять его выпишут. «Значит, есть шанс, — думал Купрейчик, — что я и до до Берлина дойти смогу». И он, насвистывая, направился в палату...

Анастасия Георгиевна взяла Владимира за руку, повела куда-то. Рядом шла сестра. Владимир догадался, что мама хочет показать, где сейчас живут она и Женя. Вот только говорит мама слишком певуче, будто не своим голосом... И в этот момент Славин проснулся. Его за плечо тормошил Антошин:

— Сколько можно спать в конце концов! Проснись!

Владимир протер глаза. Увидев друга, сел, свесив ноги с топчана.

— Что случилось?

— «Что случилось, что случилось?» — передразнил Антошин. — Привык на сеновале сутками дрыхнуть. Думаешь, и здесь малина будет? Собирайся! За тобой прислали.

Владимир начал одеваться. Взглянул на часы: половина четвертого.

— Надо же! Самый сладкий сон нарушил. Так ты скажешь, что случилось?

— Начальник приказал на дежурной машине за тобой подскочить, а в чем дело — сам толком не знаю.

Вышли на улицу, а вокруг белым-бело.

— Смотри-ка, — удивился Владимир, — сколько снегу навалило!

— Зима почти всегда так весну встречает. Садись в кабину, а то спросонок продует. Я в кузове протрясусь, здесь недалеко.

Славин влез в кабину, поздоровался с водителем. Тот через заднее стекло увидел, что Антошин уже в кузове, тронул с места старую, полуразбитую полуторку. Мотор гулко затарахтел, машина с трудом пробивалась через глубокий снег. Кабину продувало насквозь. Вскоре полуторка въехала во двор небольшого дома, где размещался отдел.

Мочалов был в своем кабинете, там же собралось четверо других сотрудников, среди которых оказались Крайнюк и Бартошик. Славин подсел к Бартошику, шепотом спросил:

— В чем дело?

— Не знаю. Сейчас объяснят. Тебя что — с постели подняли?

— А тебя, наверное, с плиты? — пошутил Владимир. — Тоже, небось, дрых без задних ног.

— Лап, — проговорил Бартошик.