Купрейчик сидел в хорошо оборудованной землянке и вспоминал, сколько трудов и хлопот ему стоило, чтобы попасть в родной полк.

Вспомнил, как в резерве его уговаривали остаться, но Купрейчик просил, требовал, чтобы его направили на фронт и обязательно в тот же полк, где он служил ранее. В конце-концов он настоял на своем и получил направление туда, куда хотел.

Вспомнил встречу с командиром полка Васильевым, начальником штаба Самойловым, с помощником начальника штаба полка по разведке Мухиным.

Кузьма Андреевич искренне был рад встрече с Алексеем. Он сам проводил лейтенанта в расположение второго батальона, где и находились два блиндажа, «оккупированные» разведвзводом.

— Ты знаешь, Алексей, не везло нам с командирами взвода, — рассказывал он. — За это время их было два, неплохие ребята, но оба погибли. Одного с задания мертвым принесли. Немец прошил его из пулемета, когда обратно возвращались, а неделю назад неожиданно немцы начали минометный огонь, одна мина разорвалась рядом, и погиб второй.

— Много моих ребят уцелело?

— Зайцев, Головин, Гончар, Чижик, еще Губчик, вот только не помню, был ли он при тебе или позже появился.

— Был, был. Я же вместе с ним из своего последнего похода возвращался. Кто еще? Луговец жив?

— Да, жив-здоров Луговец.

— А Зыбин?

— Нет, погиб в декабре...

— Малина?

— Он был ранен. Когда выздоровел, вернулся к нам. В январе вместе с двумя новенькими парнями, прикрывая отход своих, погиб.

— А Миша Чернецкий?

— Позавчера ходил во главе группы в тыл. Взяли языка, а когда ночью начали отходить, немцы вслепую огонь открыли... Пулеметная очередь наповал сразила Чернецкого. Ребята не бросили его тело и принесли с собой. Захоронили недалеко от землянок. Я сегодня утром был на могиле, ее уже полностью снегом занесло, кажется, что давно Миша был захоронен...

Вскоре они оказались на месте.

— В этой землянке будешь жить ты. Соседями у тебя будут старшина Гончар и еще десять бойцов. Остальные разместились рядом.

В землянке стоял смех. Оказалось, что Зайцев играл с новичком в шашки и только что «согласился на ничью». Когда Мухин и Купрейчик вошли, разведчики с хохотом собирали с пола, покрытого еловыми лапами, самодельные шашки. Мухин молчал. Он хотел, чтобы Алексей сам окликнул разведчиков. А тот оглядел сначала землянку. Да, его взвод, как всегда, устраивался с комфортом. Под потолком висели три трофейные керосиновые, со стеклами, лампы. Вдоль стен деревянные нары, на них, бог весть где добытое, сено, а сверху одеяла, подушки. У каждых нар на бревенчатой стене — оружие, маскировочные костюмы, в центре — большая железная печь. Она излучала тепло. Оглядев все это, лейтенант весело сказал:

— Да, ничего не скажешь, обуржуазились здесь без меня и обленились, зазнались до такой степени, что не хотят даже своего командира признавать.

Все замерли в той позе, в которой застал их голос Купрейчика. Только Степаныч, не глядя на доску, машинально пытался на ней расставить шашки.

Первым пришел в себя старшина Гончар. Он вскочил на ноги и бросился к лейтенанту:

— Леша, командир!

Вслед за ним бросились обнимать Купрейчика все остальные старожилы. Четверо разведчиков, пришедшие во взвод после ранения лейтенанта, растерянно смотрели на эту встречу. Алексей еле сдерживал слезы, видя, как искреннее радуются боевые товарищи его возвращению.

— Братцы мои, друзья, вы не представляете, как я скучал и рвался к вам!

Постепенно волнение улеглось, и разведчики дружно начали готовить праздничный стол.

Старшина Гончар достал из вещмешка заветную флягу — «НЗ», который он обычно хранил, как говорится, до последнего...

Прошло более двух месяцев обычных боевых будней. По всему было видно, что немцы, зарываясь в землю, лихорадочно стягивают в район Курска и Орла свои силы, доукомплектовывают фронтовые части.

По данным авиаразведки, в тылу они собирали мощный бронетанковый кулак. Советское командование не без основания предполагало, что к лету надо ждать в этом месте мощное наступление противника. Поэтому его позиции, тылы тщательно изучались всеми возможными средствами. Но главную достоверную информацию о силах противника получали в первую очередь от тех, кто ходил в расположение врага. Разведчикам взвода Купрейчика, впрочем как и всем остальным разведчикам, в эти дни было особенно тяжело.

Почти без отдыха они выполняли приказ за приказом: идти в тыл врага, добывать язык. Командованию надо было знать все о противнике и его замыслах. А самые интересные сведения, как правило, сообщали языки.

Неожиданно скрипнула заборная, как ее прозвали разведчики, дверь, и в землянку вместе с командиром полка вошли начальник штаба и замполит. Купрейчик поспешно надел ремень и, скомандовав трем, находившимся в землянке, разведчикам «смирно!», доложил командиру полка о том, чем занимается взвод в настоящее время.

Командир полка в новеньких, недавно надетых, подполковничьих погонах выглядел празднично. Он выслушал доклад, поздоровался с Купрейчиком за руку, торжественно сказал:

— Товарищ лейтенант, вам за проявленное мужество и смелость в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами присвоено очередное звание «старший лейтенант».

Подполковник протянул Купрейчику новенькие погоны, на которых блестели по три маленькие звездочки:

— Желаю, чтобы на ваших погонах побыстрее вместо этих трех маленьких звездочек появились большие.

Он пожал Купрейчику руку и чуть посторонился, давая возможность Малахову и Самойлову поздравить новоиспеченного старшего лейтенанта.

Купрейчик сдавленным от волнения голосом негромко сказал:

— Служу Советскому Союзу.

Он действительно был счастлив. Ему в числе первых вручили офицерские погоны. Их ввели уже несколько месяцев назад, но поступать во фронтовые части они начали только сейчас. Купрейчик с волнением и интересом рассматривал их. Присутствующие разведчики, не трогаясь при начальстве со своих мест, тоже вытягивали шеи, пытаясь из-за спины командира взвода разглядеть погоны.

Васильев обратился к ним:

— Вот что, братцы, успеете вы еще посмотреть погоны у своего командира, а пока оставьте нас одних, нам надо с ним поговорить.

— Мы понимаем, Алексей Васильевич, что ты и твои люди чертовски устали. Но обстановка сейчас такова, что день промедления для нашей армии может обойтись дорого. Сейчас все разведки, будь то фронтовые или глубинные, — все идут за линию фронта. Идет уточнение сил противника, выяснение его замыслов. Поэтому каждый язык сейчас — на вес золота. Командир дивизии приказал мне обязательно передать тебе его просьбу, которая заключается в следующем, — комполка взглянул на начальника штаба, и тот молча положил на стол карту, — тебе поручается вместе с группой бойцов пересечь линию фронта и обследовать вот этот квадрат. По данным авиаразведки, в нем сконцентрирован мощный бронетанковый кулак. Комдива интересует, что это за кулак, какие танки там имеются. А самое главное, надо, чего бы это ни стоило, добыть язык. Мы не скрываем от тебя, задача эта очень сложная. Немцы делают все, чтобы сохранить в тайне свои планы. У них даже приказ издан, который предупреждает командиров частей, что их немедленно разжалуют в рядовые, если русские возьмут из числа подчиненных языка. Командир дивизии так и сказал, что если Купрейчик не добудет языка, то больше и направлять некого.

— Задание понятно. Сегодня ночью пойдем.

— Я тебе, Купрейчик, Мухина пришлю. Вместе изучите местность, ну, а ночью приду провожать.

Командиры ушли, и Алексей остался один. Не успел он и погоны как следует рассмотреть, как в землянку ввалился весь взвод. Весть о том, что командир стал старшим лейтенантом, облетела разведчиков, и они, радостные и взволнованные, вытащили Купрейчика на улицу и начали качать.

Алексей еле успокоил их и сказал:

— Братцы, звание замочим, когда с задания вернемся, а сейчас разойтись!

Вскоре появился Мухин. Он тоже уже был в новеньких капитанских погонах. Увидев, что Купрейчик еще не надел погоны, предложил: