«Я — не грабитель и не разбойник, но с легким сердцем воспользуюсь этим золотом по праву войны. Ведь между Лотарингией и Наваррой объявлена тайная война, и не будет ничего бесчестного в том, что Наварра воспользуется деньгами Лотарингии, этим „нервом войны“, как называют презренный металл».

Наконец все мешки были снесены. Глядя на образовавшуюся кучку, Ноэ подумал вслух:

— Но ведь здесь хватит нагрузить мула! Как же я унесу с собой все это?

— А я на что? — неожиданно ответил чей-то голос. — Я помогу тебе!

Ноэ испуганно обернулся, но сейчас же улыбнулся, успокоенный: перед ним был Гектор.

Как попал он сюда? Дело оказалось гораздо проще, чем можно было подумать. Гектор видел, что его друг скрылся с Лашенеем в доме, и, когда Ноэ через час все еще не вышел оттуда, стал тревожиться за участь Амори. Подойдя к двери, он убедился, что ее забыли запереть, и, таким образом, попал в дом как раз в тот момент, когда Ноэ вслух высказывал затруднительность своего положения.

Почти в тот самый час, когда Ноэ выгребал пистоли герцога Гиза, его величество христианнейший король Карл IX подъезжал к маленькому медонскому домику в обществе наваррского короля и Рене Флорентийца.

Наконец герцог Гиз и герцогиня Монпансье инсценировали целую комедию, всецело построенную на знании характера французского короля; поэтому Карл IX, войдя в комнату, увидел свою мать лежащей на кровати, которая была забрызгана каплями крови. Король вскрикнул, отступил на шаг, а затем бросился к матери, обнял ее и стал целовать, рыдая, словно маленький ребенок. Королева имела вид умирающей. Вдруг она вздрогнула и выпрямилась, забыв о принятой на себя роли. И было с чего: сзади короля стоял Генрих Наваррский.

При виде Генриха Екатерина пришла в такое же изумление, как и Рене. Но первый момент изумления сейчас же сменился страшным гневом, и королева грозно крикнула: — Как, это вы… вы?..

Удивленный этим, король Карл отступил в сторону и в свою очередь посмотрел на Генриха. Но последний оставался совершенно спокойным и ровным тоном ответил королеве:

— Но, ваше величество, разве не естественно, что, узнав о случившемся, я поспешил прискакать сюда вместе с королем-кузеном?

Королева Екатерина ничего не ответила на это, а обратившись прямо к сыну, сказала: «Государь, вот этот человек осмелился похитить меня, а один из сопровождающих его ткнул меня кинжалом!» — и для вящего эффекта королева сорвала повязки и показала свою окровавленную грудь.

Вид крови всегда производил сильное действие на короля Карла. Так и теперь он сильно побледнел и с пеной у рта, с налившимися кровью глазами крикнул Пибраку, в состоянии беспредельного бешенства указывая рукой на Генриха Наваррского: — Арестовать этого человека!

В первый момент Генрих отступил на шаг назад и схватился за шпагу. Но благоразумие сейчас же взяло верх в нем, он снова приблизился к королю и спокойно сказал:

— Государь, ее величество обвиняет меня в государственном преступлении, но, кроме личного желания вашего величества признать это обвинение заслуживающим уважения, никаких мотивов ареста мне не приведено. Однако что же делать? Ведь я здесь в полной воле французского короля, потому что король, выехавший за пределы своего государства, становится частным лицом. Мне не остается ничего иного, как только подчиниться. Но я все же жду, что ее величество королева соблаговолит обосновать предъявленное мне обвинение. Господин капитан, благоволите принять мою шпагу!

Спокойствие наваррского короля смутило Карла IX и успокоило его бешенство. Тем не менее он не взял обратно данного распоряжения, а только подтвердил его в более мягкой форме, сказав:

— Пибрак, возьмите шпагу у его величества короля Наварры и вернитесь с ним в Лувр. Вы предложите его величеству проследовать в свои апартаменты и приставьте к дверям часовых.

Пибрак с поклоном взял шпагу Генриха, и они молча вышли из комнаты. Тогда король Карл сказал матери:

— Матушка, те, кто осмелился поднять руку на французскую королеву, умрут в злейших муках, клянусь вам в этом честью дворянина. Но я никого не отправлю на эшафот без того, чтобы вина не была совершенно доказана.

Королева-мать кивнула головой.

Тогда Карл IX продолжал:

— Вы обвиняете наваррского короля?

— Да, государь.

— А между тем он провел эту ночь в Лувре!

— Вы уверены в этом?

— Совершенно.

— Ну, а… прошлую ночь?

— Прошлую ночь он опрометью скакал за Маргаритой, которая два дня тому назад скрылась из Лувра неизвестно куда.

— Как? Маргарита исчезла? Неужели вы не знаете, куда она девалась?

— Нет, я не знаю, но готов биться о любой заклад, что ее похитил герцог Гиз.

— Хорошо, что вам не приходится биться о заклад, государь, иначе вы проиграли бы его! Герцог не мог похитить Маргариту.

— Почему?

— Потому что в это время герцог гнался за моими похитителями. — Как? Так это он…

— Да, это он отбил меня из рук злоумышленников, и ему вы обязаны тем, что видите меня живой. — Но где же сам герцог? — спросил король.

— Здесь, государь! — ответил сзади голос герцога Гиза, и из-за портьеры выступил сам Балафрэ.

Король, мнительный и недоверчивый по природе, имел слишком много оснований бояться Гизов; к тому же это театральное появление испугало его, и он даже схватился за свою шпагу.

Но герцог поспешил сказать ему с самой обворожительной улыбкой:

— Простите меня, государь, что я осмелился явиться таким образом пред вашим величеством!

Король не успел ответить герцогу, так как в разговор вмешалась Екатерина со следующими словами, обращенными к Гизу:

— Не бойтесь, не бойтесь, кузен! Я надеюсь, что его величество уже начинает отличать истинных друзей от истинных врагов и знает, кто готов всегда поддержать монархию и кто замышляет ниспровергнуть ее. — Кто же осмелится на это? — надменно сказал Карл. — Гугеноты и их вождь, наваррский король, государь. — Опять он! — крикнул Карл, топнув ногой.

— О, да, государь, наваррский король мечтает о блестящей будущности. — Ну, его государство слишком мало для этого.

— Но существуют соседние, например — Франция! — заметил Генрих Гиз.

— Таких вещей не говорят без доказательств, герцог! — раздраженно заметил король, в душе которого любовь к зятю боролась с обычной подозрительностью.

— Доказательства будет не трудно привести, государь, — ответил герцог. — Мне удалось захватить двоих гасконцев, которые сидят под строжайшим арестом в ожидании допроса.

— Ну, так я хочу видеть их! — заявил король. Гиз подошел к столу и ударил молоточком черного дерева по бронзовому колокольчику. На этот звонок явился Гастон де Люкс. — Где Лев? — спросил герцог.

— Лев? — удивленно переспросил Гастон. — Но разве вы не посылали его ночью в Париж? — Нет. — Однако он уехал около полуночи!

— Но этого не может быть! — воскликнул герцог. — А как же пленники? Ведь…

Король, не понимая ничего в этих переговорах, нетерпеливо перебил герцога, сказав:

— Довольно разговоров, господа! Я хочу видеть пленников. Пойдемте к ним! Значит, вы говорите, что одного из пленников зовут граф де Ноэ?

— Да, государь, одним из захваченных нами злоумышленников оказался граф Амори де Ноэ, ближайший друг наваррского короля! — ответил герцог. — Пойдемте! — задумчиво сказал король.

Гиз приказал принести факелы, и они отправились в погреб, где содержались пленники. Там их ждала не совсем обычная картина, в объяснение которой мы должны предварительно рассказать, что случилось после того, как герцогиня Монпансье увела Ноэ, оставив на его месте Льва д'Арнембурга.

В первое время враги молча сидели в темноте, царившей в погребе; наконец Лев окликнул Лагира.

— Чем могу служить вам, господин Арнембург? — отозвался тот. — Я хотел бы поговорить с вами! — Пожалуйста.

— Видите ли, я все еще не могу прийти в себя от изумления. Почему это герцогиня спасла вашего друга Ноэ, а не вас?