Но в годы советской власти Покровский был не только, а точнее, не столько ученым, а сколько, по сути, главой советской исторической нау­ки, тем самым определяя линию ее стратегического развития. Тому во многом способствовало его положение в иерархии партийно-советской номенклатуры высшего звена: с мая 1918 г. и до своей кончины, последовавшей в 1932 г., он был первым заместителем наркома просвещения РСФСР, а также председателем президиума Комакадемии РАНИОН, бессменным руководителем Государственного ученого совета, членом Комитета по заведыванию учеными и учебными заведениями при ЦИК СССР, ректором Института Красной профессуры, членом редколлегий ряда научных журналов, а в 1929 г. стал академиком. Все эти важные должности позволяли ему, как отмечается в литературе, держать «в своих руках все нити управления разветвленным научно-организационным аппаратом в области изучения и пропаганды знаний по отечественной истории»96. Поэтому, его взгляды на прошлое России получили в науке широчайшее распространение посредством прежде всего его пятитомной «Русской истории с древнейших времен» (в 1933-1934 гг. она вышла восьмым изданием), а советская творческая интеллигенция вырастала на его «Русской истории в самом сжатом очерке», основном учебном посо­бии тех лет, неоднократно переиздаваемом, начиная с 1920 г.

С позицией Покровского в варяжском вопросе были абсолютно согласны все тогдашние ведущие ученые, ибо они сами являлись убеж­денными сторонниками норманизма, также активно содействуя его закреплению в формировавшейся советской исторической науке. Так, академик С.Ф.Платонов в 1920 г., опираясь на мнение А.А.Шахматова о существовании в пределах Северо-Западной Руси до 839 г. шведской руси, говорил о древнейшем пребывании скандинавов в местности к югу от Ильменя. В 1930 г. археолог Ю.В. Готье рисовал картину, как норман­ны с середины IX в. разъезжали по Восточной Европе в разных направ­лениях, уводя в рабство славян. «Для инертного и пассивного славян­ского населения норманны были тем возбуждающим и вызывающим брожение элементом, — заключал он, — который было необходимо при­вить ему для перехода от разрозненного городского и племенного строя к более развитым общественным формам». Видя в руси одно из швед­ских племен (историческое бытие которого отрицал даже В.Томсен), уче­ный уверенно, но бездоказательно говорил, что жития Георгия Амастрид-ского и Стефана Сурожского свидетельствуют о появлении в первой по­ловине IX в. шаек норманнов на Черном море и опустошении ими малоазиатского берега97.

Свое кредо в варяжском вопросе гуманитарная научная элита СССР выразила на рубеже 20-х - 30-х гг. тем, что объявила норманизм, видимо, по образцу марксизма-ленинизма, единственно правильным учением. В 1928 г. историк А.Е.Пресняков в сборнике, посвященном памяти В.Том-сена, година со дня кончины которого была превращена у нас в чествова­ние норманизма, сказал, что «норманистическая теория происхождения Русского государства вошла прочно в инвентарь научной русской исто­рии». Через два года Ю.В.Готье еще более усилил этот тезис своим категоричным утверждением, что «варяжский вопрос решен в пользу норманнов» и что антинорманизм «принадлежит прошлому». Эти слова эхом отдавались в эмигрантской литературе. В 1931 г. В.А.Мошин констатировал, что «относительно варягов теперь уже почти нет разно­гласий» - именно так называли скандинавов. Против норманской теории, полагал он, «теперь уже нельзя спорить»98. И с ней, конечно, никто не спорил, ибо в эмиграции, как и в СССР, господствовал все тот же «ультранорманизм», который пропагандировали в своих исследованиях весьма авторитетные в зарубежной историографии историки-эмигранты, являясь тем же слепком российской исторической науки кануна Ок­тябрьской революции, что и их коллеги, оставшиеся в советской России. При это взаимно обогащая друг друга.

В 1922 г. Е.Ф.Шмурло проводил мысль, что в русской жизни норман­ны «сыграли роль фермента: дрожжи заквасили муку и дали взойти тесту». Вместе с тем он убеждал, говоря о принятии восточными славя­нами имени шведской «руси», что «история дает не один пример того, как чужое имя людей усваивалось страной, в которой они появлялись: славянская Болгария заимствовала свое имя от тюркских болгар, фран­цузская Нормандия - от скандинавских норманн; иберо-романская Анда-лузия - от германцев-вандалов». Ломоносов на подобные доводы Мил­лера, надобно напомнить, ответил, что «пример агличан и франков... не в подтверждение его вымысла, но в опровержение служит», ибо названия стран восходят либо к победителям, либо к побежденным, но только ни к третьей стороне. В 1931 г. В.А.Мошин уверял, что остатки сканди­навских поселений ІХ-Х вв. «густой сетью покрывают целый край к югу» от Ладожского озера до Ильменя, что к югу от него «целая область кишит скандинавскими поселениями, рассеянным по всем важнейшим водным путям, идущим от Ильменя», что на рубеже ?Ш-ІХ вв. на черноморских и азовских берегах появляются норманские колонии, а Византия позна­комилась со скандинавской «русью». В начале IX в. «русские норманны» объединили значительную территорию в Восточной Европе, а в его середине признали верховную власть скандинавского государя. Важно отметить одно любопытное основание, на котором, в числе прочих, Мошин возводил свои построения: говоря о захвате русами крепости Бердаа в устье Куры, он подчеркнул, что это событие весьма запоминает «завоевание норманнами областей в Западной Европе»99.

Языковед М.Фасмер, подкрепляя концепцию Арне о норманской колонизации Руси, «открыл» в 1931 г. многочисленные следы пребыва­ния викингов в Восточной Европе. Традиционно увидев эти «Wikin-gerspuren» в именах князей и их дружинников, в «русских» названиях днепровских порогов, в «скандинавских» археологических находках, к ним он прибавил еще 118 топо- и гидронимов Восточной Европы (в четыре с лишним раза больше, чем насчитал Экблом), крайне изумив тем самым даже своих единомышленников. Норманист А.Л.Погодин, указав, что система подсчета Фасмера не соответствует ряду важных методологических требований, вместе с тем подчеркнул: «случайность и произвол» в объяснении этих названий «с помощью древнесеверных имен и названий бросается в глаза на каждом шагу»100. Фасмер годом ранее, надо добавить, подобным образом отыскал не менее впечатляю­щие следы викингов среди южнобалтийских славян, а имя их божества Прове, т. е. Перуна, посчитал заимствованием из норманского Freyr101. В 1932 г. А.Л.Погодин отнес движение норманнов в южном направлении к началу IX в., подчеркнув при этом, что «напрасно искать объяснения» имени «русь» вне Скандинавии». В 1937 г. историк, обратившись к поня­тию «внешняя Русь», присутствующему в труде византийского импера­тора Константина Багрянородного «Об управлении империей», пришел к выводу, что под ним скрывается Рослаген (Родслаген) в Швеции. На следующий год он не менее горячо доказывал, что «официальным куль­том варяжской династии оставалось язычество, принесенное из Шве­ции...», в связи с чем объявил Перуна и Волоса скандинавскими богами, которым славянские имена якобы были даны «славянскими толмачами». Вместе с тем утверждая, что язычество балтийских славян также сло­жился под влиянием норманнов102.

Все с той же целью примирить непримиримое - византийские извес­тия о руси, действующей в южных пределах Восточной Европы в первой половине IX в., с норманской теорией -в эмигрантской литературе продолжалась разработка темы о разновременных потоках скандинавов на Русь. В 1929 г. Н.Т.Беляев охарактеризовал конец VIII или самое начало IX в. как время первого появления и активных действий нор­маннов в Причерноморье. Вслед за Шахматовым он выделял «древней­ший слой варягов» (только видя в них фризов) - руссов Рюрика, Ас-кольда и Дира, утвердивших свое имя в Киеве. Затем это имя принимает другая волна варягов - норвежцы во главе с Олегом Вещим. Во второй половине X в. появляются на Руси варяги, «главным образом сканди­навского и англо-саксонского происхождения...»103. В 40-х гг. Г.В.Вер­надский с многочисленными оговорками предположил, что варяги-шведы к 739 г. добрались до Азовского и между 750-760 гг. до Северо­кавказского регионов. Приняв название русов от рухс-асов (аланское племя), эти «русифицированные» шведы к концу VIII в. создали на территории Дона и Приазовья Русский каганат, контролировавший важнейшие пути международной торговли. К середине IX в. в Старой Русе возникла связанная торговлей с Русским каганатом община швед­ских купцов. А затем на Русь вместе с Рориком Ютландским прибыла «новая русь», состоявшая из датчан. В целом, лишь в Северной Руси ученый выделяет «три струи скандинавского потока»: «первые два были представлены шведами (Аскольдом и Диром) и датчанами (Рориком»), а третий олицетворяли норвежцы во главе с Олегом104.