Но от этого удара норманизм, по объективным и субъективным причинам, смог оправиться и вернуть себе былое господство в науке. Тому способствовала прежде всего кончина Гедеонова, с которой прекра­тилась набиравшая в печати обороты дискуссия по его книге и, в целом, по варя го-русскому вопросу. За обсуждением своей монографии Степан Александрович, много болевший в последние годы, тщательно следил и к лету 1878 г. подготовил ряд статей, из которых собирался составить дополнение к «Варягам и Руси» в виде третьего тома, где намеревался дать ответ на критические замечания. Пророчески заметив при этом, что «настоящего, строго научного опровержения моих заключений до сих пор не последовало, да и вероятно не будет»84. Но смерть ученого не позво­лила этим планам сбыться85. С уходом из жизни звезды первой величины антинорманизма в его рядах не осталось столь масштабной и столь авторитетной как в науке, так*и в обществе фигуры, снискавшей бы себе общее признание беспристрастного исследователя и способной, поэтому, окончательно развенчать норманизм. К тому же начинает постепенно снижаться активность"антинорманистов Н.И.Костомарова, И.Е.Забе­лина, Д.И.Иловайского, а сама борьба с норманизмом все больше теряет былую актуальность. «С конца XIX в., — подчеркивал А.Г.Кузьмин, — интерес к теме начала Руси заметно ослабел. Общественный интерес сдвигался ближе к современности, чему способствовало обострение социальных противоречий».

Вместе с тем, добавлял Кузьмин, в отечественной науке начинает преобладать историко-филологическая тематика, посредством филологии усилившая в ней германское влияние, «поскольку именно в Германии более всего занимались индоевропейскими проблемами, причем само направление сравнительного языкознания носило название «индогер-манистики», что как бы автоматически ставило в центр исследований Германию и германцев». А вслед за германскими и скандинавскими археологами шла, отмечал историк, «и зарождавшаяся русская архео­логия»86. Именно последняя очень много сделала для реабилитации норманизма, ибо оперировала конкретными и многочисленными ве­щественными фактами, в силу своей природы с особенной силой воз­действующими на сознание, но интерпретация которых давалась лишь через призму «скандинавского догмата». Как это происходило на деле, исчерпывающе проиллюстрировал еще в 1872 г. Иловайский: «Наша ар­хеологическая наука, положась на выводы историков норманистов, шла доселе тем же ложным путем при объяснении многих древностей. Если некоторые предметы, отрытые в русской почве, походят на предметы, найденные в Дании или Швеции, то для наших памятников объяснение уже готово: это норманское влияние»87.

Огромную роль в восстановлении позиций норманизма в нашей науке сыграл профессор Копенгагенского университета В.Томсен. В мае 1876 г. он прочитал в Оксфорде три лекции «Об отношениях Древней Руси к Скан­динавии и о происхождении русского государства», вскоре ставшие извест­ные европейскому научному миру. В виде отдельной книги эти лекции были изданы в Англии (1877), Германии (1879), Швеции (1883 и 1888), а в 1891 г. они выходят в России под названием «Начало Русского государ­ства». Польский историк Х.Ловмяньский утверждал, что именно он при­дал «наиболее законченную форму» норманской теории, хотя его работа, как ученый тут же уточнил, «не внесла в дискуссию ни новых аргументов, ни новых источников...»88. В нашей историографии вслед за И.П.Шас-кольским принято считать, что «классическое изложение» основных поло­жений и аргументов норманизма дал Томсен89. Но есть иная точка зрения. Д.И.Иловайский отмечал, что его труд - это «самое поверхностное повторение мнений и доводов известных норманистов, преимущественно А.А.Куника», причем Томсен, в силу «своей отсталости», повторяет такие доказательства последнего, от которых тот уже отказался. Затем норма­нист В.А.Мошин, говоря, что датский ученый «своим авторитетом кано­низировал норманскую теорию в Западной Европе», особо подчеркнул, что он внес «в изучение вопроса мало такого, что не было бы ранее заме­чено в русской науке, в особенности в трудах Куника»90.

Наблюдения Иловайского и Мошина очень важны, как важно и дру­гое: по сути Томсен возродил тот «ультранорманизм», который критико­вал Гедеонов, и от которого открестился Куник. И в таком вот виде он вновь «прописался» в конце XIX в. в российской историко-филологи­ческой науке, где его, начиная с того же времени и на протяжении двух последующих десятилетий, закреплял наш выдающийся летописевед А.А.Шахматов. Желая наполнить предложенную им схему сложения Сказания о призвании варягов конкретным содержанием и объяснить проводимую им мысль об отождествлении в ПВЛ руси и варягов, он при­бег к теории двух колонизационных потоках норманнов в Восточную Европу. И в руси он увидел древнейший слой шведов («полчища сканди­навов»), вначале обитавших в Северо-Западной Руси, а около 840 г. ос­новавших Киевское государство, к которым затем присоединились новые выходцы из Скандинавии, известные уже как варяги. Подчинив себе южную Русь, они воспринимают ее имя. По словам ученого, в Киеве в начале XII в. помнили «об иноземном, варяжском происхождении Руси», отчего в основе ее отождествления киевским летописцем с варягами «ле­жат несомненно исторические явления...»91. Идея о двух волнах прибы­тия норманнов на Русь, в которую вдохнул новую жизнь высочайший научный авторитет того времени, получила развитие среди исследова­телей предреволюционной поры. К.Ф.Тиандер понимал под русью гётов (племя, жившее в Южной Швеции), унаследовавших власть над При­днепровьем от готов, а под варягами свеев (шведов). А.Е.Пресняков полностью повторял Шахматова, но только относил появление норман­ской руси на юге более к раннему времени, чем 30-е гг. IX в.92

Параллельно с этим норманистские настроения российской науки были многократно усилены трудами шведских ученых. В 1914 г. Т.Ю.Арне выпустил книгу «Швеция и Восток», где выдвинул теорию норманской колонизации Руси. По его утверждению, в X в. «повсюду в России расцвели шведские колонии». В 1915 г. Р. Экблом, будучи про­фессором славянских языков, постарался подкрепить теорию соотечест­венника лингвистическими данными, уверяя, что названия от корня рус-и вар- (вер-), имеющиеся в Новгородской земле, якобы являются до­казательством расселения скандинавов в данном регионе. В 1917 г. Арне издал еще один свой труд «Великая Швеция», назвав так не только этот сборник статей по истории русско-шведских культурных связей с древ­нейших времен до XIX в., но и само государство восточных славян -Киевскую Русь, по его твердому убеждению, созданную норманнами и потому находившуюся в политической связи со Швецией. Важное место в этом труде было также отведено обоснованию идеи о наличии колоний шведских викингов на Руси93.

И в силу названных причин были созданы все условия для полной реставрации норманизма в самом крайнем его проявлении (тому способ­ствовало и отсутствие у него достойных противников). Как трактовался в науке варяжский вопрос в преддверии революции, а затем до середины 30-х гг. видно по работам М.Н.Покровского, проводившего мысль, что Киевская Русь не была результатом «внутреннего местного развития», а явилась следствием «внешнего толчка, данного движением на юг норманнов (разрядка автора. - В.Ф.)», ставших «создателями» Киев­ской державы. Ученый вначале следовал за летописным рассказом о призвании варяжских князей и вел речь о заключении с ними «ряда» «с целью купить мир», после чего они были приняты славянами для обо­роны «от прочих норманнских шаек». Затем Покровский стал настаивать на завоевании скандинавами Руси «в его более мягкой форме, когда побежденное племя не истреблялось, а превращалось в «подданных». На Руси норманны, утверждал он, промышляли захватом и продажей рабов, были «рабовладельцами и работорговцами», создавшими «рабовладель­ческую культуру, яркую и грандиозную»94. Позиция историка настолько выразительна, что не оставляет сомнений в ее характеристике даже у норманистов. По словам норвежского ученого И.П.Нильсена, он был «отъявленным норманистом»95.