Как обращал внимание Шаскольский, против норманистской трактов­ки ПВЛ говорит и то обстоятельство, что она «написана не на скандинав­ском, а на русском языке, и в ней не содержится ни малейших призна­ков, которые позволяли бы говорить не только о влиянии скандинавского языка, но хотя бы о самом элементарном знакомстве создателей этого произведения с языком норманнов; тем более нет никаких признаков пе­реводного характера со скандинавского языка ни для всего произведения, ни для тех отрывков, сюжеты которых находят аналогии в скандинавском эпосе». Вместе с тем он отмечал, что русская письменность и литература, «возникшие прежде всего для обслуживания интересов высших классов, с самого начала стали развиваться не на скандинавском... а на славян­ском языке»77. Ценность приведенных суждений исследователя (а они в полной мере приложимы к работам отечественных ученых) состоит в том, что он никогда не сомневался в норманстве варягов русских летописей и всемерно способствовал закреплению норманизма в советской и постсоветской историографии. К сожалению, в этом обстоятельстве как раз крылась причина того, что его критика не достигала цели, т. к. он сам же утверждал о «норманизме» летописцев, что основой норманской теории является летописный рассказ о призвании варяжских князей, что в летописях варяги ХІ-ХІІ вв. понимаются только в национальном значении, т. е. шведов, что распространенный среди шведского населе­ния на восточных берегах Балтики фольклорный сюжет о приходе трех братьев, с которым необходимо считаться, мог отразиться на варяжской легенде78. В подобных заверениях тонуло все положительное, что гово­рил Шаскольский в адрес зарубежных коллег.

Но лучше всего на эту тему сказала в предвоенные годы Е.А.Рыдзев-ская, прекрасный знаток скандинавской истории и культуры, сторонница норманства варягов. Специально рассмотрев летописные известия на вопрос их скандинавского происхождения, она пришла к двум очень важ­ным выводам. Во-первых, что это происхождение приписывалось им «те­ми учеными, которые хотели установить его во что бы то ни стало...». Во-вторых, что «один из самых вредных предрассудков, созданных ста­рой норманской школой», заключается «в трактовке древнерусских пре­даний, близких к скандинавским, исключительно как заимствований из скандинавского источника». Поэтому теорию заимствования «следует ог­раничить и проверять критически в значительной мере строже, чем часто делается...». Вместе с тем Рыдзевская решительно выступила как против того, чтобы приписывать элементы варяжской легенды рассказам скан­динавов, так и против того, что она представляет собой разновидность скандинавского переселенческого сказания или восходит к аналогичным западноевропейским мотивам, относя их все в целом к «искусственным книжно-литературным комбинациям». Сходство между ними исследова­тельница объясняла «более или менее сходными политическими условия­ми, при которых авторы ставили себе аналогичные политические цели», а сам мотив предания о трех братьях назвала «чуть ли не всемирным».

В отношении разговоров о использовании летописцами иноязычных памятников Рыдзевская сделала несколько замечаний, которые остаются в силе по сей день и которые надо иметь в виду тем, кто такие разговоры ведет. Если принять доводы В.А.Пархоменко, то как летописец, задавала она вопрос, мог использовать западноевропейские литературные памят­ники, мог ознакомиться с ними или с тем, что писал Видукинд Корвей-ский? Так и П.М.Бицилли, указывала Рыдзевская, оставил открытым вопрос о знании летописцем, якобы внесшим в свой труд Сказание о кре­щении Хлодвига, латинского языка79. Далеко не лишним в таком случае представляется мнение М.П.Погодина, высказанное в 1839 г. (при этом не заметившего, как оно противоречило его же собственному утвержде­нию о заимствовании сюжетов ПВЛ от норманнов): наши летописцы «верно не знали ни по-арабски, ни по-исландски, ни по латыне, если (курсив автора. - В.Ф.) и знали по-гречески». И вообще, заключал уче­ный, летописец «не мог ни сговариваться, ни перемигиваться» с арабом, греком, немцем, исландцем, итальянцем80. Уже в наши дни норманисты Е.А.Мельникова и В.Я.Петрухин также подчеркнули, что «мотив трех братьев является одним из наиболее распространенных в индоевропей­ском фольклоре. Он находит широкое отражение в сюжетах, связанных с основанием государства / династии». Поэтому, заключали они, имея в виду утверждения об англо-саксонской легенде как прямом источнике ва­ряжской легенды, мотив призвания «никак не может служить доказатель­ством прямого заимствования»81.

Не так давно по вопросу возникновения Сказания о призвании варя­гов и истории его занесения на страницы ПВЛ родилась еще одна норма-нистская версия. Хотя в общих чертах она уже звучала ранее (о чем, напри­мер, говорили А.Н.Кирпичников, И.В.Дубов, Г.С.Лебедев в 1986 г.), но ее окончательно сформулировал в 1989 г. Н.Н.Гринев, положив при этом в основу своих рассуждений широко известный посыл, что имена братьев Рюрика Синеуса и Трувора представляют собой якобы ошибочное толко­вание древнешведских слов: Синеус (sine hus) - «свой род», а Трувор (thru varing) - «верная дружина». В свете чего в науке давно предложено тол­ковать летописный текст, где говорится о приходе Рюрика с братьями на Русь как его приход «с родом своим и верной дружиной». Включение в летопись, по мысли Гринева, русской транскрипции древнешведской фразы показывает, что в руках летописцев второй половины XI в. ока­зался извлеченный из архива написанный старшими рунами документ, имевший характер договора с приглашенным княжеским родом, а сама эта фраза «производит впечатление устойчивой формулы, связанной с по-именованием князя при официальном к нему обращении»82. Идею, что до­говор, заключенный на старошведском языке Рюриком с призвавшими его славянскими и финскими старейшинами, «был использован в начале XII в. летописцем, не понявшим некоторых его выражений» («sine hus» и «thru varing»), сегодня усиленно проводит в науке археолог А.Н. Кирпичников. Его дополнительные доводы в пользу «легендарности» Синеуса и Трувора заключаются в том, что в Белоозерской округе само присутствие скандина­вов, судя по археологическим находкам, слабо прослеживается не только в IX, но и в X в., «а в Изборске не обнаружено характерного комплекса скан-динавских изделии - поэтому вряд ли там появлялся знатный скандинав» .

Построения Гринева и Кирпичникова - яркий образец того, как мож­но, руководствуясь определенной идеей (в данном случае, норманизмом) и опираясь лишь только на допуски, придти к желаемому результату, ставшему, при всей очевидности натяжек, научным фактом. И собствен­ной вины ученых в этом нет, ибо они, взращенные в духе норманизма, находятся в плену того «научного факта», который обрел свою популяр­ность в прошлом столетии, и заложниками которого являются совре­менные исследователи. Попытки объяснить имена братьев Рюрика как неправильно понятую при переводе фразу «Rurik und sine getruwen» пред­принимались в XIX в., но не получили поддержки даже среди норманис­тов, и что как научный курьез привел в 1877 г. в своей работе И.И.Пер-вольф84. Здесь надо заметить, что в последние годы в справочной, учеб­ной и научной литературе громко зазвучала мысль еще об одном приори­тете Г.З.Байера в нашей исторической науке. Вероятно, начало ей положил Л.М.Пятецкий, утверждавший, что «немецкий ученый Иоганн Готфрид Байер, трудившийся в 30-60-е гг. XVIII в. в России, доказывал, что летописная версия искажена, т. е. имена братьев Рюрика - в действи­тельности скандинавские слова, обозначающие, что он пришел в землю словен со своей дружиной - «тру-вор» и своим домом «сине-хус»85. Уче­ного «Иоганна Готфрида Байера» никогда не существовало, но был, как известно, знаменитый Готлиб Зигфрид Байер, которого чтут за основа­теля норманской теории, прибывший в Россию в 1726 и умерший здесь же в 1738 году. Затем «И.Г.Байер» с приписываемым ему «открытием» попал в работу археолога В.Я. Петрухина, а, видимо, оттуда в исследова­ния историков И.Н.Данилевского и Е.В.Пчелова, а также археолога Е.А.Шинакова86. Но, насколько можно судить по наследию Байера, таких аналогий он не проводил, что хорошо видно из его ключевой работы по варяжской проблеме «О варягах», изданной в Х?ПІ в. на латинском и русском языках (эту статью, как уже указывалось, В.Н.Татищев включил с небольшими сокращениями в первый том «Истории Российской»; в 1998 г. она частично, наряду с другими работами немецкого ученого по русской истории, помещенными Татищевым в своем труде, была опуб-л и кована А. Г. Кузьмин ым87).