— Скоро я скажу вам один секрет, — говорит он, сияя голубыми, чуть выпуклыми глазами.

Эх, Костя, какой секрет можно уберечь от ребят! А еще сам недавно был школьником!

— На прошлом уроке мы писали «Историю Пети Ростова»… — Екатерина Алексеевна положила на стол пачку тетрадей.

Обычно каждое изложение читалось вслух и тут же сообща обсуждалось. Ребята приготовились слушать.

Екатерина Алексеевна с особенной любовью относилась к занятиям по родной литературе. Эти уроки были для нее отдыхом, а для ребят — большим удовольствием.

Когда дежурный, поглядев на часы, заявлял, что урок кончен, ребята начинали просить:

— Еще немножко… хоть десять минуточек…

А сама Екатерина Алексеевна удивлялась:

— Разве уже кончен? Что-то очень скоро!

Время для уроков распределялось так. Сначала шел трудный урок — арифметика. Ребята подолгу простаивали у доски, решая задачи и примеры.

Одолевая обыкновенные дроби, ребята честно трудились дома и в классе, но часто какая-нибудь задача ставила отвечающего в тупик. Екатерина Алексеевна нервничала, снова возвращалась к пройденному материалу. Об этих занятиях она сама с горечью говорила: «Арифметика у нас идет так: шаг вперед — два назад!»

Вторым уроком обыкновенно был русский язык. Разбор по частям речи давался ребятам легко, диктанты радовали учительницу. Но самым любимым уроком было литературное чтение. Екатерина Алексеевна читала ребятам отрывки из произведений великих русских писателей. Она пробуждала в них интерес к чтению, и ребята, с трудом доставая книги, зачитывались по ночам. Изложения писались не часто, и разбор их всегда проходил очень оживленно.

Екатерина Алексеевна только раскрыла первую тетрадь, как в дверь кто-то постучал, и в комнату вошел Костя.

— Простите, Екатерина Алексеевна! Не вовремя я к вам, но… — он развел руками и поглядел на ребят, — так уж нескладно вышло. Пришел со своими ребятишками проститься, сейчас уезжаю. Надо им напутственное слово сказать. Вы уж простите, пожалуйста!

Ребята вскочили с мест, растерянные, огорченные. Костя вытащил из-за пазухи смятый учебник географии и засмеялся:

— Ну вот, все утро эту книжку с собой таскаю. Хотел раньше забежать, да не удалось.

— Костя, когда ты уезжаешь? Костя, куда ты? — волновались ребята.

— Подождите, вопросы потом. Сначала деловая часть. — Он перелистал учебник. — Вот, Екатерина Алексеевна, прошу и вас принять участие. Программу пятого класса по географии мы не закончили. — Костя поднял указательный палец и посмотрел на ребят: — При большом желании ребята могут и сами докончить курс, в учебнике тут все есть и очень ясно изложено. А если вы еще немного им поможете, то они вполне справятся с оставшимся материалом.

— Понятно.

— Ну, а как остальные занятия? Как идет история, арифметика, русский?

— История и русский язык меня не тревожат, а с арифметикой придется, пожалуй, повозиться. Ну ничего, справимся! — бодро закончила Екатерина Алексеевна.

Костя взял обеими руками ее руки и крепко пожал. Потом повернулся к ребятам:

— До свиданья, ребята! Уезжаю на фронт!

Под вечер этого дня маленький городок провожал на фронт своих комсомольцев. В новом военном обмундировании, статные, ловкие, они шли но улицам, четко отбивая шаг.

Светлые молодые лица их были суровы и непреклонны.

Люди стояли на тротуарах, тихие, торжественные, как на большом параде. В толпе нельзя было узнать матерей и сестер комсомольцев, уходящих на фронт, — в этот час все женщины были матерями и сестрами. Отдавая Родине самое дорогое, они смотрели вслед уходящим сухими, строгими глазами.

Над городом росла и ширилась песня, слова ее запоминались навеки:

…Идет война народная, священная война…

Рядом с комсомольцами по обочине мостовой шагала подрастающая армия ребят. Шли сборщики лома, бутылок, друзья и помощники семей красноармейцев, юные санитары и санитарки, работающие в госпиталях, шли младшие братья комсомольцев — пионеры.

В старых костюмчиках, в заштопанных и пропыленных от работы курточках, они шли, поражая сбереженными в чистоте, отглаженными красными галстуками.

Среди этих ребят шагали Васек Трубачев и его товарищи, они старались протиснуться ближе к той шеренге, где шли Костя и Миша.

Васек сел на стул и, уронив на колени шапку, глубоко задумался.

Жизнь стала похожа на большого колючего ежа — с какой стороны ни коснешься, все колется. Когда приходило письмо от отца, Васек радовался ему и, глядя на знакомый почерк, думал: жив. Когда же начинал высчитывать, сколько времени шло письмо, радость снова сменялась беспокойством: тогда был жив, а что-то теперь?

Прошло несколько месяцев с тех пор, как он в последний раз на вокзале обнимал отца, а всего, что пережито за это время, хватило бы на годы… Сколько хороших людей было с ним рядом! Он слышал их голоса, видел дорогие лица, всей душой тянулся к ним и горько оплакивал тех, кого уже не было в живых.

Но человек не проходит бесследно — каждый из тех, кого он знал и любил, оставил в его душе глубокий след и живую память. Так ушли из его жизни далекие украинские друзья, ушел Сергей Николаевич, Митя. Ушел голубоглазый географ Костя… И еще не успокоилось сердце, как вслед за Костей ушла Таня. Куда она ушла?

Поздней ночью сонного подняла его с кровати тетя Дуня и тихо шепнула:

— Таня уходит… Простись, Васек!

Васек вскочил, протирая глаза. Таня стояла перед ним в шинели, крепко стянутой ременным поясом, из-под новенькой пилотки блестели ее карие золотистые глаза.

— Таня! Куда ты? Таня!… — Васек обхватил руками ее жесткую шинель. — Куда ты? Куда? — бессвязно спрашивал он, уже угадывая сердцем ответ.

Таня знала и любила его мать, его отца. Она жила ними, она хранила вместе с Васьком память о счастливых днях его детства. А теперь она стояла рядом, в шинели и пилотке.

Ваську казалось, что он уже видит связку гранат за ее поясом. Ему представились непроходимые тропы в глухом, незнакомом лесу. Он вдруг понял, куда она идет, и душа его смирилась…

Они сидели долго без слов. Потом Таня, как бывало раньше, уложила его в кровать, крепко укутала одеялом:

— Поклонись отцу, Васек… Родные вы мне… Вот возьми от меня на память.

Она вынула из кармана мягкий, пушистый сверток. Развязала зубами узелок, положила на одеяло толстую девичью косу… И ушла…

В его сердце прибавилась новая тревога, новая боль — человек не уходит бесследно.

Недавно здесь жил Саша. Они вместе возвращались из госпиталя, вместе учили уроки и, засыпая, делились друг с другом всеми своими горестями. Чтобы не мешать им, тетя Дуня переселилась в маленькую комнатку, где раньше жила Таня. И мальчики допоздна засиживались вдвоем, в дружеской откровенности облегчая свою тревогу, утешая друг друга и мечтая вместе о возвращении родных. Теперь Саша ушел… Маленькая квартирка опустела… Милый, заботливый Саша как будто унес с собой теплый уют их дома. Он так умело и хлопотливо прибирал комнату, заставлял Васька мыть посуду; они вместе варили суп и к приходу тети Дуни подогревали чайник. Саша всегда знал, что кому нужно, и трогательно заботился обо всех. Когда они оба вечером возвращались домой, он не ложился спать, поджидая тетю Дуню.

— Ты знаешь, она за день так натопчется, что по ночам стонет, — озабоченно говорил он. — У нее болят ноги. Надо ставить их в таз с горячей водой, это очень помогает.

И, убедив тетю Дуню опустить ноги в таз с водой, он радовался, когда она, вздыхая, говорила:

— А ведь и правда помогает, Сашенька. Спасибо тебе, деточка моя!

У Саши набралось здесь столько дел, что, торопясь к своим, он никак не мог уйти и все поучал Васька: