О болезнях и эпидемиях никто не беспокоится и даже не знают отчего умер человек. Умирают просто, не болея, очень часто на ходу, не жалуясь, не беспокоя, и никто на это не обращает внимания. Лечиться невозможно, нет лекарств, да и докторский совет не может быть выполнен. Многие лекарства действуют как питательные, например, касторовое масло. Аптеки закрыты или национализированы; самое скорое приготовление лекарства двадцать четыре часа, обыкновенно готовят неделю. Больницы все, кроме Обуховской, закрыты. Труд докторов и зубных врачей национализирован. Последнее время было сильное гонение на докторов за то якобы, что они освобождают от воинской повинности вспрыскивая постное масло, но известно также, что масса перемерло от непосильного труда. Хоронят в общих могилах без гробов. Те, которые могут, берут за большие деньги гробы на прокат. Все бюро похоронных процессий национализированы. Собирают по домам покойников и везут всех вместе. Если родные выкупят за большие деньги покойника, то разрешают похоронить отдельно. В таких случаях берут у дворников их ручные тележки и сами довозят до могилы. Конечно, ни о каких провожающих нет речи, провожает лишь тот, кто везет.

Доносы и шпионство процветают. Комитет бедноты доносит на всех живущих в доме и отвечает за них. Хозяин квартиры отвечает за жильцов. Несущий дежурство у ворот дома отвечает за дежурство соседних домов, по правую и левую сторону. За служащего в Советских Учреждениях отвечают два его поручителя. И так везде. За артистов, посылаемых на фронт, отвечает труппа.

Фабрики и заводы не работают, закрыли последний Путиловский, из-за недостатка материалов и топлива. Все рабочие распущены и разоружены, точно также и красноармейцы, которым дают оружие лишь отправляя на фронт.

Вагон, который мне предоставили после согласования с Дзержинским, оказался Первого класса, рассчитанный на двадцать восемь пассажиров, для них были устроены четырнадцать мягких диванов длиной почти два метра на двоих пассажиров каждый. Диваны размещались поперёк вагона, соответствуя шагу окон. Проход был у боковой стенки вагона, рамы окон и двери выполнены из красного дерева, стены отделаны под дуб, обивка диванов была необыкновенно живописна и декоративна, рукоятки и ручки сверкали начищенной медью, латунью или бронзой — а вот элементарные жизненные нужды пассажиров не обеспечивались — видно не повезло с годом изготовления. Для решения срочной физиологической нужды в тамбуре поставили ведро. Связанных арестантов положили в разных купе на пол лицом вниз, с каждым постоянно бодрствовал один из пластунов. Петроградские чекисты вручили нам корзину с варенной (как оказалось впоследствии жесткой и невкусной) курицей, черного хлеба, соленых огурцов и яблок. Отдельно вручили небольшой бочонок соленых белых грибов. Эшелон, к которому нас прицепили, нес пустые вагоны в Воронеж за хлебом и остановки не были предусмотрены, благодаря чему я рассчитывал уже к утру следующего дня быть в Москве. Убедившись в соблюдении моими сотрудниками моих инструкций по содержанию арестантов, прилег на диван и не заметил как уснул без сновидений.

Проснувшись от звуков перецепки вагона, я прошел в тамбур и, открыв дверь, выглянул наружу — наш вагон отцепили и паровоз толкал его в сторону перона. А вот там уже нас встречал Дзержинский, засунув руки в шинель, его охрана стояла поодаль и Председатель ВЧК одиноко стоял, наблюдая за тем, как наш вагон медленно пребывает на Николаевский вокзал. Я вышел на перон и поздоровался с Дзержинским, после чего тот закурил и произнес — Из-за вашей секретности, товарищ Сорокин, я не выдержал и захотел немедленно решить этот ребус, который вы нам всем задали — не томите уже, кого вы доставили из Петрограда! Все, что я узнал — непонятно кого с закрытыми лицами, не давая никому с ними общаться и не подпуская даже охранников тюрьмы, вы тайно вывезли в Москву двух человек.

— Феликс Эдмундович, опасаясь предателей в наших рядах, я со своими людьми установил местонахождение Бориса Савинкова и бежавшего в Финляндию организатора бунта английского шпиона Дюкса и организовал задержание в Петрограде одного и похищение другого. Вот этих кровавых преступников нашего государства я и доставил в Москву, всей душей надеясь на справедливое возмездие врагам революции.

Дзержинский минут пять смотрел мне в глаза, молча докуривая папиросу. Затем, что-то решив для себя, выбросил окурок и протянул мне руку для рукопожатия — Спасибо, Андрей Юрьевич! Удивляюсь я вашему везению — за несколько дней сделали работу ПетроЧК! И вот еще! Сегодня пришла телеграмма от Фрунзе — из-за передислоцирования конного полка ближе к штабу Двадцать пятой дивизии удалось обнаружить казачьи разъезды и контратаковать прорвавших фронт белых под командованием полковника Бородина, под началом которого находились около двух тысяч бойцов. По белоказакам ударили, застав тех на отдыхе после длительного перехода. Кедров после ознакомления с телеграммой назвал тебя пророком. Троцкий, который вас терпеть не может, и тот высказался за ваше поощрение за предотвращение прорыва Уральского фронта. Чем еще нас удивишь, Андрей?

Я пожал плечами, передал представление к орденам на парочку своих диверсантов и отдал приказ выводить пленников из вагона. Завернув руки назад как омон в моем будущем, их быстро повели к ожидавшим около выхода из вокзала автомобилям. Там их приняли приехавшие с Дзержинским сотрудники и я облегченно вздохнул.

Дзержинский пригласил меня в свой автомобиль, мои орлы встали снаружи на подножки последнего автомобиля и кортеж из четырех машин направился на Лубянку. — Андрей Юрьевич, у меня печальное известие — ваш отец погиб три дня назад от разрыва снаряда, примите мои соболезнования! — председатель ВЧК на минуту стал напоминать человека, а не фанатика, гробящего свое здоровье Балтийским чаем (смесь водки (или спирта) с кокаином) ради работы по двадцать четыре часа в сутки и добавил — сегодня отдыхайте, а завтра жду вас на работе к девяти утра.

Добравшись до стен бывшего монастыря я перешел на шаг — мои казачки как и я обливались потом — все-таки передвигались они большей частью раньше конно и к кроссам были не приучены. Ничего, скоро все у меня по десять километров бегать будут, научатся, а то дыхалка слабовата. Бочонок с грибами остался в конторе, заберу его с первой оказией.

Отпустив пластунов отдыхать, собирался искать брата в его новом кабинете, но услышал его голос со стороны загона для лошадей, конюшни еще только строились, но стены возводились ударными темпами. Александр отчитывал за что-то строителей, мужики пытались при этом оправдаться. Загон был практически полон — все таки добрались раненные и травмированные лошади с Южного фронта.

Меня заметили и мужики, поклонившись, решив высказать свое уважение перед властью, вернулись к работам. Я обнял брата и огорошил его привезенной новостью — Сироты мы с тобой теперь полные, брат! Отец наш три дня как погиб, я только сегодня по приезду в Москву об этом узнал. Ладно, крепись, братишка! Чего с нашими строителями не поделил?

Брат прижался к моей груди, стараясь скрыть слезы, наконец он успокоился и, утершись рукавом гимнастерки, ответил — Боюсь я, Андрюха, не успеют крышу покрыть до дождей! И так животные пораненные, жеребца одного сразу пришлось забить — тот пал по дороге, у него в бою задняя нога сильно пострадала. Зато конины собакам дали и в общий котел на кухню хватило. Да, вчера Артузов у нас побывал, так он просил тебе передать — через неделю щенков немецкой овчарки доставят, а вот про туркестанских щенков пока не слышно, Кедров отправил телеграммы по пути следования товарищей из Туркестана с приказом местным ЧК разыскать пропажу.

— Ладно, брат, принеси мне чистую одежду, я на пруд — ополоснусь, потом в церкви свечи за упокой бате поставим!

Я направился к пруду, с удовольствием отмечая отсутствие на территории Спецобъекта слоняющихся бездельников — все курсанты были заняты, инструкторы проводили с одними взводами занятия по рукопашке, с другими отрабатывали строевую подготовку.