Сын обедневшего смоленского потомственного дворянина и крестьянки, Миша Тухачевский мечтал стать военным, чтобы добиться высокого положения в обществе. В 1912 году он окончил Московский кадетский корпус, в 1914 году — Александровское военное училище.

Как один из лучших выпускников, Тухачевский был зачислен в лейб-гвардии Семёновском полк, а вскоре уже сражался на фронте в составе 1-й гвардейской дивизии.

Он демонстрировал отчаянную храбрость, заработав за полгода войны пять орденов. Но когда в феврале 1915 года его рота была окружена немцами, Тухачевский поднял руки вверх одним из первых. Большая часть сослуживцев предпочла смерть в жестокой схватке, а будущий советский маршал оказался в плену.

Сохранив жизнь, офицер не собирался всю войну оставаться в лагере. После четырех неудачных попыток побега он все-таки сумел вернуться на Родину осенью 1917 года. В России бушевала революция, и Михаил Тухачевский быстро определился с тем, за кого он. С юных лет он был увлечен Наполеоном, и хорошо помнил, что его взлет начался именно на службе революции. В марте 1918 года 25-летний Тухачевский добровольно поступает на службу в Красную Армию.

В сентябре 1918 года, командуя 1-й армией РККА, он проведет одну из первых успешных операций против войск Колчака, отбив у белых родной город Ленина — Симбирск. Личная благодарность, посланная в адрес молодого командарма, дорогого стоила.

На Восточном фронте войска Тухачевского умело действовали против лучших войск противника, включая части знаменитого Владимира Каппеля. За победу над Колчаком Тухачевский был награждён Почётным революционным оружием. В начале 1920 года он успел проявить себя в качестве командующего Кавказским фронтом, воевавшим против Деникина. Но уже в апреле его назначают командующим Западным фронтом, действующим против поляков.

На захват Юзефом Пилсудским Киева у Тухачевского нашелся мощный контрудар, благодаря которому Красная Армия, преодолевая по шестьдесят километров в день, уже к концу мая благодаря переходу белых на сторону Советской власти и вливанию их в Красную армию) вышла к Неману. Уже действовал Временный революционный комитет Польши, Феликс Дзержинский готовился возглавить правительство нового государства рабочих и крестьян. До Варшавы оставалось два десятка километров, когда части Тухачевского увязли в обороне противника и умело окопавшиеся поляки перевели свое отступление, напоминавшее бегство, в активную оборону.

Троцкий требовал от своего ставленника немедленной атаки поляков, считая, что после наглядной победы Тухачевский взлетит так, как ни Ворошилову, ни Буденному и не снилось — ое уже считал что кресло наркома у Тухачевского в кармане и тот сможет двинуть армию против Ленина и Сталина, сковырнув по ходу дела и Дзержинского.

Тухачевский третий раз перечитывал телеграмму от появившегося в Питере Сорокина -" тов Тухачевский немедленно прекратить атаки зпт окопаться и крепить свою оборону зпт подтягивать растянувшиеся тылы! Выезжаю в штаб Западного фронта тчк Председатель комиссии Партийного контроля Сорокин".

Поручив будущего министра ПетроЧК, начальник которого клятвенно обещал до прибытия остальных студентов поставить Косыгина на довольствие и выделить нары в казарме, я со своей бандой посетил городскую баню и организовал срочную отправку на Западный фронт пяти бронепоездов, только закончившие ремонт и выбил для их обслуживания моряков-артиллеристов с Балтийского флота. Заняв места на следующем по перегонам первым броне-составе, я и мои ребята отсыпались до узловой станции города Гродно, в котором был штаб фронта. Выйдя из броневагона, я удивился — нас встречал Дзержинский в сопровождении нескольких человек охраны.

Подойдя к этому фанатику революции, я сам не ожидая от себя проявления каких-либо чувств, обнял Феликса и тот через мгновение тоже сжал меня в своих крепких объятиях — Честно говоря, я успел по вам соскучиться, Феликс Эдмундович!

— Еще бы, столько времени гулять по Европам да Америкам! Ты, Андрей Юрьевич, не можешь, что бы подарков не натащить — председатель ВЧК кивнул на с трудом выбитые мною бронепоезда, заходящие с небольшим промежутком на станцию.

— Не нравится мне отношение к этой войне с поляками, без тяжелого вооружения решили шапками закидать противника? Далеко штаб?

— Тут все рядом, городок небольшой.

Я кивнул, история города отличилась большим разнообразием. 1 декабря 1918 года город Гродно вместе с Гродненской губернией вошёл в состав Литвы, а 10 апреля 1919 года был занят Польшей. По условиям мирного договора между Литовской Республикой и РССР от 12 июля 1920 года Гродно должен был отойти к Литве. В ходе советско-польской войны уже признанный за Литвой город в конце мая (в РИ в июле) 1920 года заняла Красная армия, которая на настоящий момент и удерживала город.

Мы всей организованной колонной по двое дошли до улицы Банковой (Ленина), на которой стояло здание бывшего Крестьянского поземельного банка. В декоративном оформлении фасадов применено сочетание желтого кирпича и белых лепных деталей. Двухэтажное здание, Г-образное в плане, с двускатной черепичной крышей, купол над которой также покрыт черепицей. На куполе был виден след от герба Российской империи — двуглавого орла.

— В годы Первой мировой войны здесь размещался военный госпиталь, а мы, заняв город, определили это здание под штаб фронта — Дзержинский отдал приказ одному из своих охранников и тот повел моих ребят в соседнее здание определиться на постой — Пойдем, твоя телеграмма наделала шуму, Каменев в недоумении, почему ты влез в его епархию, только вмешательство Старика прекратило истерику Главкома, твое указание выполнено и наши части вместо атаки на Варшаву окапываются на линии рек Неман — Щара — Свислочь, используя при этом в качестве второго рубежа обороны оставшиеся с Первой мировой войны мощные германские укрепления.

Поднявшись на второй этаж, Дзержинский провел меня к большому кабинету, в котором у огромной, на всю стену карты спорили семеро командиров, что-то доказывая Тухачевскому, с вальяжным видом сидевшим за столом рядом с картой.

Увидев нас, командующий фронтом поднялся и подошел к нам, протянув руку для рукопожатия. Поздоровавшись, мы с Дзержинским присоединились к спорщикам. Часть Западного фронта преобразовали в Юго-Западный фронт, командующим войсками которого был назначен Александр Егоров. Он-то сейчас и пытался доказать нелепость остановки успешного контрнаступления Красной армии. При моем появлении все замолчали, некоторые с насмешкой смотрели на меня, как и любой военный смотрит на шпака, пытающего его научить как правильно воевать.

Сергей Александрович Меженинов командовал Двенадцатой армией Юго-Западного фронта, Иероним Петрович Уборевич — Четырнадцатой армией, а Семен Михайлович Буденный — переброшенной с Кавказа Первой конной армии этого же фронта, Август Иванович Корк командовал Пятнадцатой армией Западного фронта, Николай Владимирович Сологуб — Шестнадцатой армией, Владимир Саламанович Лазаревич — Третьей армией, Евгений Николаевич Сергеев — Четвертой армией, а Гая Дмитриевич Гай — кавалерийским корпусом этого же фронта.

Тухачевский взял указку и с помощью карты кратко отчитался о последних проведенных наступательных операциях — Основной удар нами был нанесен на правом, северном фланге, на котором было достигнуто почти двукратное превосходство в людях и вооружении. Замысел операции заключался в обходе польских частей кавалерийским корпусом Гая и оттеснении 4-й армией РККА Белорусского фронта к литовской границе. Эта тактика принесла успех: 1-я и 4-я польские армии начали быстро отходить в направлении Лиды, и, не сумев закрепиться на старой линии немецких окопов, в конце июля отступили к Бугу. За короткий период времени Красная Армия продвинулась более, чем на шестьсот километров: поляки оставили Бобруйск и Минск, затем части РККА взяли Вильно. В районе Белостока РККА перешла уже непосредственно на польскую территорию, несмотря на приказы Пилсудского, советским войскам почти без сопротивления был сдан Брест. На южном направлении поляки оказали упорное сопротивление под Володаркой и Бродами. Мы ожидали восстания польской бедноты, которая ударит в тыл белополякам и это вынудит их сдаться, но чуда не случилось. Как отметил товарищ Каменев, «теперь наступил тот момент, когда рабочий класс Польши уже действительно мог оказать Красной армии ту помощь… но протянутой руки пролетариата не оказалось. Вероятно, более мощные руки польской буржуазии эту руку куда-то запрятали».