– Эй, – он увидел перед своими глазами ее белую ладонь, колеблющуюся из стороны в сторону, – вы где? Вам в салат сметану или масло?

Она положила на тарелки картошку с рыбой и сейчас стояла с салатной ложкой в руках.

– Сметану… А я – здесь… – соврал он, – любуюсь вами и наслаждаюсь вашим именем.

– В каком это смысле? – удивилась она, посыпая зелень в большой миске чем-то вкус-нопахнущим. – Про красоту я поняла, хотя и не поверила, а вот про имя? Чем оно вам не нравится?

– То есть как это не нравится? – возмутился Владимир Павлович, но, взглянув в ее глаза, расхохотался. – Я все время попадаюсь на ваши штучки, – сказал он, качая головой.

– Вот вам щит, – она протянула ему большой светло-зеленый лист салата, – будете защищаться от моих штучек. Так что там с именем?

– Вы не замечали, – Платонов разлил коньяк в крохотные, грамм по тридцать рюмки, – что любое имя у нас ассоциируется с человеком и нравится или не нравится в зависимости от того, с кем именно оно ассоциируется. Я в детстве терпеть не мог имени Таня, а потом в седьмом классе влюбился в одноклассницу из соседнего подъезда и вдруг обнаружил, что в ее имени так много всего. Например, лихость разбойника.

– Не надо про одноклассницу, – приказала Настя, – давайте лучше выпьем, а потом – про меня.

Они выпили.

– Знаете, – сказала Настя, – как говорят: «Кто похвалит меня лучше всех, получит самую большую конфету». Что вы там слышите в моем имени?

– Очень вкусно, – Владимир Павлович на мгновение задумался. – В вашем имени? Свежесть зимнего утра, стройность, а еще мягкую силу и даже привкус ананаса, или, скорее, запах…

Он увидел ее изумленный взгляд и остановился, как будто споткнулся.

– Мне рассматривать ваши слова как объяснение в любви? – зачарованно спросила соседка.

Платонов уткнулся глазами в пол.

«Старый идиот, надо же было так проколоться, красивая молодая женщина, зачем ей такая старая перхоть, как я? Теперь она будет надо мной потешаться. Да и это ладно, только вот выгонит, и больше не смогу с нею видеться…»

Он хотел было встать и уйти, не прощаясь, но положение спас телефон – зазвонил ее мобильный. Анастасия коротко переговорила, изменилась в лице, потом дала отбой и, положив ладонь на руку Владимира Павловича, сказала:

– Извините, я должна срочно уехать. У подруги заболел сын, а на то лекарство, которое ему помогает, у нее самой – жестокая аллергия. – Она как-то беспомощно пожала плечами: – Надо выручать…

Не говоря больше ни слова друг другу и старательно делая вид, что ничего не произошло (и тем самым еще больше подчеркивая важность случившегося), они кивнули друг другу на прощание (Настя вручила ему тарелку с едой) и разбежались каждый в свою сторону.

Платонов захлопнул за собой дверь, поставил тарелку на столик в прихожей и бросился к книжным полкам. «Тютчев, Тютчев… Как же ты так, Федор Иванович, осудил старческую любовь? Сам был грешен, лучшие свои стихи посвятил Елене Прекрасной, а только чем твои сорок семь, когда ты с нею встретился, хуже, чем мои шестьдесят три? Не говорю уже про твои шестьдесят один, когда она умерла…»

Он нашел небольшой томик и начал, не садясь, прямо у книжных полок, лихорадочно листать.

«По времени должно быть написано в конце жизни, вряд ли он стал бы говорить о старческой любви в молодые годы. По выразительности строчек – явный финал стиха. Где же ты? Ага, вот…»

Платонов сделал два шага и без сил опустился в кресло. «Ля-ля-ля, – пело у него в душе, – а Федор Иванович совсем и не против любви, он просто таким образом отдубасил старых придурков, которым все неймется и они, ничего не понимая, лезут вперед».

Он сидел, листал томик в поисках еще какого-то стиха или строчек, которые могли бы подтвердить его откровение. Он чувствовал Тютчева своим союзником и совершенно позабыл о том, что сегодня с утра погибла его знакомая, что какой-то авантюрист выдает себя за его сына, что его, Владимира Павловича Платонова, сегодня побили.

А может, именно так и надо жить?

Он проснулся среди ночи, встал и помчался в коридор. Почему-то ему приснилось, что он разбил Ее тарелку. Но она так и стояла там, где он ее поставил, на тумбочке перед зеркалом, да и тарелка была самая обычная. Он схватил пирожок, Анастасия могла завтра спросить, как ему понравилась ее стряпня, и, утерев пот со лба, не спеша, понес еду на кухню.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru