«Потому что большинство из них не привыкли даже к обычным городским телефонам», — подумала я.

— Ну все, пойдем.

Ракель не дала мне обнять себя за плечи, пока мы шли в школу по замерзшему лесу, и все время крутила и крутила свой кожаный браслет.

Ночью, после того как она легла спать, я пошла к миссис Бетани в ее кабинет в каретном сарае. Учитывая ее пренебрежительное ко мне отношение, я предполагала, что директриса начнет сомневаться в моих словах, но этого не произошло.

— Мы об этом позаботимся, — сказала она. — Можете идти.

Я замялась:

— И это все?

— А вы думаете, что вам позволят обсуждать наказание? Может быть, самой его назначить? — Она выгнула бровь. — Я знаю, как поддерживать дисциплину в моей собственной школе, мисс Оливьер. Или вам хочется написать еще одно эссе, чтобы вспомнить?

— Я просто имела в виду... а что мы будем говорить остальным? Они захотят узнать, что случилось с Ракель. — Я уже видела красивое лицо Лукаса и слышала его вопросы о тех странностях, что происходят в «Вечной ночи». — Ведь она расскажет, что это был Эрик. Наверное, нам придется говорить, что это был грубый розыгрыш или что-нибудь в этом роде, да?

— Это звучит разумно. — Почему у нее такой веселый вид? Я поняла, в чем дело, как только миссис Бетани добавила: — Вы становитесь специалистом по обману, мисс Оливьер. Наконец-то прогресс.

Боюсь, что она не ошибалась.

Первый снегопад нас разочаровал — снега выпало всего полтора дюйма, он быстро растаял, а потом замерз, и все дорожки обледенели. Округа выглядела пятнистой и скучной, а желто-бурые холмы были увенчаны водянистыми слипшимися снежными глыбами. Чешуя и крылья у горгульи за окном моей спальни в башне украсились бисеринками льда.

— Меня это устраивает, — сказала Патрис, искусно заматывая шею ядовито-зеленым теплым шарфом. — И я так рада, что теперь чаще светит солнце!

— Ты хочешь сказать, что снова можешь на него выходить? — Перед Осенним балом меня ужасно раздражала бесконечная «диета» Патрис и остальных: как все вампиры, отказывающиеся от крови, они похудели и стали выглядеть более вампирически.

Кортни и вся клика ее обожателей много времени проводили на солнце; это ничуть не мешает сытому вампиру, но очень мучительно для голодного. Мне пришлось мириться с тем, что Патрис долгие часы проводила перед зеркалом, пытаясь разглядеть себя в нем, потому что ее отражение выцветало и выцветало, став почти невидимым. Мне показалось, что все они тогда стали гораздо стервознее, но с этой компанией толком и не поймешь.

Патрис догадалась, о чем я, и покачала головой, словно я ее раздражаю.

— Я прекрасно себя чувствовала после бала. И это стоило нескольких недель голодовки и необходимости прятаться в тени! Раньше или позже ты тоже поймешь, в чем прелесть самоограничения. — На ее круглых щеках появились веселые ямочки. — Но только не с Лукасом, да?

Мы долго смеялись над нашей общей шуткой. Я искренне радовалась, что мы с Патрис неплохо поладили, потому что, разрываясь между неприятностями, случившимися с Ракель, и грядущими экзаменами, я меньше всего нуждалась в дополнительных стрессах.

Экзамены нам предстояли жестокие. Я этого ожидала, но все равно сочинения для миссис Бетани не писались сами собой, а экзамен по тригонометрии не становился проще. Мама неожиданно проявила садистские наклонности, заставив нас вспомнить каждую мелочь, когда-либо упомянутую ею в классе; к счастью, мы сумели угадать, что темой основного эссе будет Миссурийский компромисс[2], потому что мама начала слегка подпрыгивать. «Надо полагать, Балтазар неплохо справится», — думала я, строча в тетрадке с такой скоростью, что пальцы сводило судорогой. Хотела бы я написать хотя бы вполовину так же хорошо, как он.

В эти последние недели я с головой окунулась в учебу не только из-за сложности экзаменов, но и потому, что занятия помогали отвлечься. Заставляя Ракель постоянно задавать мне вопросы, я отвлекала ее от мыслей о том, что едва не произошло тогда в лесу. Очень помогало и то, что миссис Бетани наказала Эрика: он буквально каждую свободную минуту проводил, оттирая щеткой коридоры, и при любой возможности кидал на меня разъяренные взгляды.

— Я не доверяю этому парню, — сказал однажды Лукас, когда мы проходили мимо Эрика.

— Тебе просто не нравится его характер. — В общем и целом я сказала правду, хотя мне были известны более основательные причины для того, чтобы не доверять Эрику.

Как мы ни старались отвлечь Ракель делом, она по-прежнему выглядела затравленной. Все ее прежние страхи усилились после нападения Эрика. Глядя на темные круги у нее под глазами, я понимала, что она не спит ночами, а однажды Ракель явилась в библиотеку с только что подстриженными волосами, причем было очевидно, что стриглась она сама, и весьма неаккуратно. Пытаясь вести себя тактично, я сдвинула учебники на край стола, чтобы дать ей место, и произнесла:

— Знаешь, в моем родном городе я часто стригла своих друзей...

— Я знаю, что эта стрижка выглядит отвратительно. — Не глядя на меня, Ракель бухнула свой рюкзак на пол. — И нет, я не хочу, чтобы ты или еще кто-то мне ее поправлял. Очень надеюсь, что она выглядит безобразно. Может, тогда он перестанет на меня пялиться.

— Кто? Эрик? — мгновенно напрягся Лукас.

Ракель плюхнулась на стул.

— А кто еще? Конечно Эрик.

До этой минуты я не догадывалась, что Эрик пялится не только на меня. Я помешала ему во время охоты; он твердо решил напиться крови Ракель, может быть... может быть, даже нанести ей серьезный ущерб.

Большинство вампиров никогда не убивают, говорили мама с папой. А вдруг Эрик — исключение из правила?

«Наверняка нет, — думала я. — Миссис Бетани не допустила бы такого в „Вечную ночь"».

Лукас быстро сменил тему, попросив у Ракель материалы по биологии, которую преподавал мой отец. Я взглянула на него и снова ощутила вожделение — или чувство собственности, всегда возникающее у меня в его присутствии. «Мой, — думала я. — Я всегда буду желать, чтобы ты оставался моим».

До сих пор мне казалось, что это эмоции, но, может быть, за ними кроется что-нибудь еще. Может, такая потребность объявить кого-то своей собственностью — это часть вампирской натуры, и поэтому она намного сильнее, чем человеческие желания?

Разумеется, Эрик не влюблен в Ракель, но если он испытывает по отношению к ней хотя бы десятую долю того же чувства собственности, что я к Лукасу, он ни за что на свете от нее не отстанет.

Тем же вечером в умывальной я снова наткнулась на Ракель. Она вытряхивала на ладонь то самое снотворное, что я ей когда-то советовала, — четыре или пять таблеток.

— Осторожней, — сказала я. — Не нужно так много.

Ракель придала лицу непроницаемое выражение.

— Или я никогда не проснусь? По мне, то не так уж страшно, между прочим. — Она вздохнула. — Поверь, Бьянка, этого недостаточно, чтобы кого-нибудь убить.

— Но больше, чем нужно, чтобы заснуть.

— Не с этим шумом на крыше. — Она бросила таблетки в рот, наклонилась, чтобы сделать несколько глотков воды прямо из-под крана, и вытерла рот тыльной стороной руки. — Они все еще там. И теперь гораздо громче. Все время. И я это не придумала.

Мне не понравилось, как это прозвучало.

— Я тебе верю.

Вообще-то, я сказала это только для того, чтобы не молчать, но Ракель широко распахнула глаза.

— Правда? Ты не просто так говоришь?

— Правда. Я тебе верю.

К моему потрясению, глаза Ракель наполнились слезами. Она их быстро сморгнула, но я-то знаю, что видела.

— До сих пор мне никто не верил.

Я подошла поближе.

— Не верил про что?

Она замотала головой, отказываясь отвечать, но, проходя мимо меня, легко прикоснулась к моей руке — всего на мгновение, но когда речь шла о Ракель, это можно было считать медвежьими объятиями. Понятия не имею, что у нее случилось в прошлом, но Эрик действительно страшно напугал Ракель. Может, он и не хотел заставлять ее страдать, но я подозревала, что Эрик принадлежит к тем, кому доставляет удовольствие видеть, как люди боятся.