— Все, Рэйдж, в порядке, я поняла, — пробормотала она.

— Ты о чем?

— Ты хочешь, чтобы мы остались друзьями.

Друзьями?

Она натянуто засмеялась.

— В смысле, я не хочу, чтобы ты думал, что я посчитала тот поцелуй за нечто иное. Я знаю, это совсем не то… ну да ты сам знаешь. В общем, не переживай, если я тогда что-то неправильно поняла.

— Почему, по-твоему, я должен так думать?

— Ты сидишь на другом конце дивана, неподвижный, как дерево. Словно боишься, что я на тебя наброшусь.

Он услышал шум на улице и пристально посмотрел в окно по правую сторону. Но это оказался всего лишь лист, принесенный ветром.

— Я не собиралась тебя смущать, — выпалила она. — Просто хотела… ну… успокоить тебя на этот счет.

— Мэри! Не знаю даже, что и сказать.

Правда ее ужаснет. А наврал он ей и так уже слишком много.

— Ничего и не говори. Мне, наверное, не стоило затрагивать эту тему. Я всего лишь хотела сказать, что рада видеть тебя здесь. В качестве друга. Мне очень понравилось, как мы покатались на машине. И я наслаждаюсь общением с тобой. Большего мне не надо, честно. Ты замечательный друг.

Рэйдж затаил дыхание. За всю его сознательную жизнь ни одна женщина не назвала его другом. Его общества искали только для секса.

На древнем языке он прошептал:

«Я лишился всех слов, моя прекрасная дама. Ни один звук из моих уст не достоин коснуться твоего слуха».

— Что это за язык?

— Мой родной.

Она повернула голову, как бы оценивая его.

— Похож на французский, но не совсем. Есть в нем славянское звучание. Венгерский или что-нибудь в этом роде?

— Почти, — кивнул он.

— И что ты сказал?

— Что я тоже рад находиться с тобою здесь.

Она улыбнулась и опустила голову.

Когда Мэри заснула, Рэйдж расстегнул молнию на сумке и проверил, заряжены ли ружья. Затем обошел вокруг дома, выключая фонари. Стало совсем темно, его глаза быстро приспособились к отсутствию света. Все остальные чувства еще больше обострились.

Он окинул взглядом лес позади дома. Луг по правую сторону. Большой фермерский дом вдалеке. И дорожку перед входом.

Он прислушался, улавливая звуки звериной поступи по траве и шелест ветра по деревянной отделке амбара. Когда температура упала, Рэйдж обследовал каждый уголок в доме, пытаясь определить слабые места. Крадучись, обошел все, переходя из комнаты в комнату, пока не почувствовал, что вот-вот взорвется от напряжения.

Проверил мобильник. Звук включен. Сеть тоже ловит.

Рэйдж выругался. Еще раз все обошел.

Фильм уже закончился. Рэйдж включил его по новой — на случай, если Мэри проснется и захочет узнать, что он все еще здесь делает. Затем вновь прошелся по первому этажу.

Вернувшись в гостиную, он потер лоб и обнаружил, что вспотел. Температура в ее доме была выше той температуры, к которой Рэйдж привык. Или, может быть, он просто на взводе. Во всяком случае, ему стало жарковато. Он снял с себя плащ и убрал в сумку оружие и мобильник.

Закатав рукава, Рэйдж склонился над Мэри и стал следить за ее мерным дыханием. Она выглядела такой беззащитной на этом диване, несмотря на ее воинственные глаза, спрятанные сейчас под веками и ресницами. Он сел рядом и нежно переместил ее в свои объятия.

В его огромных ручищах Мэри казалась уж совсем крохотной.

Она встрепенулась, подняла голову.

— Рэйдж?

— Спи, — прошептал он, прижимая ее к своей груди. — Просто позволь мне тебя обнять. Это все, что я хочу сделать.

Он почувствовал на своей коже ее легкий вздох и закрыл глаза, когда она обхватила его одной рукой за талию, а другую уперла ему в бок.

Тихо.

Все так тихо. Тихо в доме. Тихо снаружи.

Ему вдруг отчаянно захотелось разбудить Мэри и переложить так, чтобы вновь ощутить, как ее тело расслабляется рядом с ним.

Вместо этого он сосредоточился на ее дыхании, пытаясь попасть в ритм.

Так-то вот… мирно-мирно.

И тихо.

Джон Мэтью вышел из забегаловки «У Мо», где работал помощником официанта, обеспокоенно думая о Мэри. Она пропустила смену на телефоне доверия в четверг, что очень необычно, — он-то надеялся увидеться с нею сегодня ночью. На часах — двенадцать тридцать, у Мэри еще полчаса до конца смены, так что, скорее всего, Джон ее застанет. Если, конечно, она появится.

Идя быстрым шагом, он миновал шесть обшарпанных многоэтажек и за десять минут дошел до своего жилища. По дороге ничего особого не случилось, зато дома без веселья не обойтись. Подходя к входной двери, он услышал мужскую брань, бессвязную, грубую, нечленораздельную, какая бывает у пьяных. Перекрывая громкую музыку, что-то кричала женщина. Мужчина грубо ответил ей.

Джон быстро миновал коридор, поднялся по обшарканным ступенькам и торопливо закрыл за собой дверь студии на замок.

Его маленькая квартирка примерно через пять лет станет совсем непригодной для жилья. Полы наполовину застелены линолеумом, наполовину ковром; оба покрытия словно поменялись своими отличительными чертами: линолеум истерся так, что стал мохнатым, а ковер — жестким, как дерево.

Заляпанные жиром окна можно было считать полупрозрачными, что не так уж плохо: не нужны жалюзи. Душ работал исправно, то же и с умывальником. Но вот кухонная раковина давно уже забилась, еще до того, как Джон сюда въехал. Он пробовал пробить ее каким-нибудь средством, но эти попытки закончились неудачей, в трубу же он решил не соваться. Ему совсем не хотелось знать, что смывалось до него по этому стоку.

Как всякую пятницу после возвращения домой, он открыл окно и посмотрел на противоположную сторону улицы. В офисе телефона доверия горел свет, но Мэри за ее обычным столом не было.

Джон нахмурился. Может быть, она плохо себя чувствует? В тот день, когда он был у нее, она выглядела неважно.

Джон решил, что завтра же заедет к ней на велике и проверит, все ли в порядке.

Господи, здорово, что он все же набрался храбрости и подошел к ней. Просто здорово! Она оказалась очень милой, даже лучше, чем по телефону. А то, что она тоже знает амслен? Совпадение?

Закрыв окно, он подошел к холодильнику и снял резинку, придерживавшую дверцу. Внутри стояли четыре упаковки питательной смеси «Ешиге» с ванильным вкусом, в каждой по шесть штук. Он достал две жестяные баночки и вернул резинку на место. Его квартира, наверное, единственная в доме, где нет тараканов — результат отсутствия нормальной еды. Его желудок ее не принимал.

Сев на матрас, он оперся спиной о стену. В ресторане сегодня было полно народу, и плечи к вечеру ужасно ныли.

С осторожностью отпив из первой банки и надеясь, что его желудок даст ему сегодня передохнуть, Джон взял в руки новый выпуск журнала «Мускулы и фитнес», прочитанный уже дважды.

Он уставился на обложку. Парень на переднем плане представлял собой загорелую груду мускулов — накачанные бицепсы, трицепсы, грудь и живот. Усиливая этот образ мачо, рядом стояла красотка в ярко-желтом бикини, обвивая парня, как ленточка.

Джон уже не первый год читал о силовых нагрузках и несколько месяцев откладывал деньги, чтобы купить небольшой набор гантелей. Теперь он тренировался с ними по шесть дней в неделю. Результата никакого. С каким бы усердием он ни качался, как бы отчаянно ни хотел нарастить мускулатуру — никакого, и все.

Отчасти, конечно, из-за питания. Его не тошнило только от питательной смеси, а много ли в ней калорий? Но беда не только в еде. У него явно не лучшая наследственность. В двадцать три года он был ростом метр шестьдесят пять, весил 47 килограммов. Ему не приходилось бриться. На теле — ни волоска. И никакой эрекции.

Не мужчина. Слабак. Хуже того: ничто ведь и не менялось. В свои двадцать три он пребывал в том же состоянии и при том росте, что и в тринадцать.

Однообразие изводило его, выматывало, утомляло. Джон потерял всякую надежду, что когда-нибудь станет нормальным мужчиной, но навык приятия действительности такой, какова она есть, делал его взрослее. Он чувствовал себя древним стариком в теле мальчика. Как если бы его разуму предназначалась другая оболочка.