Я волновалась, хотя старалась этого не показывать. Гэбби говорила, что жизнь здесь прекрасна.

Местные улицы носили названия вроде «Тропа Пустынной Розы» или «Путь Дюны». Некоторые оказались мощеными, некоторые — нет. Несколько сотен метров «Дороги Чистого Неба» покрывал асфальт, а затем она стала грунтовой. Видимо, это место знаменовало момент, когда у застройщика кончились деньги.

— Как здесь можно жить? — спросила мама.

Возведение домов прервалось на разных стадиях. Где-то недоставало гаражей, где-то — крыш. Некоторые жилища являли собой просто голые деревянные коробки без гипсо-картона и штукатурки, обреченные противостоять сухому раскаленному воздуху в таком виде. Задумка застройщика, тем не менее, представлялась ясной: он запланировал двенадцать улиц, утыкающихся в окраину. Ближайший продуктовый магазин находился в часе езды.

Несмотря на половину одиннадцатого вечера, Циркадия только начинала просыпаться. Впереди ее ждал двадцатипятичасовой светлый день. Где-то далеко стучали молотки, взвизгивала пила.

Мужчина в выцветшей синей майке и широкополой шляпе сидел на корточках на подъездной дорожке и наливал в поддон белую краску. Рядом к стене была прислонена стремянка.

Папа притормозил и опустил стекло. Дышать воздухом пустыни оказалось непросто.

— Простите, — крикнул он из машины.

Мужчина обернулся и прищурился.

— Я ищу своего отца. Ему за восемьдесят, зовут Джин. Ни видали такого?

Мужчина направился к нашей машине. Сильно обгоревшие щеки и подбородок покрывала черная щетина.

— Он сказал, что поедет сюда? — ответил он вопросом на вопрос, подойдя к папиному окну.

Мне пришло в голову, что жители Циркадии не просто не обращали внимания на часы, они каким-то образом научились игнорировать и само время. В лице мужчины я искала подтверждение тому, что он чем-то отличается от нас. При этом я понимала, что перемены имеют более глубинный, молекулярный характер, что именно в эту секунду атомы в его организме двигаются чуть медленнее наших. Пот тек из-под его волос и струился по майке.

— Возможно, он приехал сюда этой ночью, — сказал папа. Он сидел за рулем во все той же в белой рубашке с воротничком. Его наручные часы поблескивали на солнце. Кондиционер в машине отчаянно сопротивлялся подступающей жаре.

Мужчина закусил нижнюю губу и взглянул на меня через стекло. На приборной панели тикали часы, отмечая неоновыми цифрами каждую истекшую минуту. Наш «воль-во» явился сюда из мира, где время бежит на повышенных скоростях.

— Скорее всего, он приехал с парнишкой лет семнадцати, — добавила мама, придвигаясь к водительскому сиденью. — Его зовут Чип.

Мужчина почесал лоб и дотронулся до полей шляпы:

— Если он вам не сказал, что едет сюда, значит, не хотел, чтобы вы об этом знали.

Мы сдались и поехали дальше по улице. А мужчина все стоял, подбоченившись, и смотрел нам вслед.

На перекрестке мы свернули направо и встретили женщину, которая выгуливала рыжего Лабрадора.

— Извините, но я их не видела, — сказала она и пошла дальше.

— Не самый дружелюбный прием, — заметила мама.

Мы проехали несколько теплиц. Повсюду, куда бы мы ни заглядывали, на ветру полоскалось развешенное на веревках белье.

В одном из тупиков мы наткнулись на недостроенный общественный бассейн, проект которого так расхваливали в рекламных буклетах. Сейчас он выглядел просто ямой, вырытой в сухой земле. Ее скошенное дно даже не успели залить цементом.

Около бассейна располагалась маленькая игровая площадка. Там сидела на качелях девочка в зеленом сарафане. Ветер трепал ее темные волосы. Я узнала ее: мы сталкивались во время футбольных тренировок. Девочку звали Молли Копачек.

— Притормози, — попросила я папу и опустила стекло. — Молли?..

Она посмотрела в мою сторону, убрала волосы с лица и закрутила их в пучок. Как-то мы целый год обе стояли в защите, игроком она себя показала слабым. Во время матчей она любила собирать одуванчики вокруг штрафной скамьи.

Молли спрыгнула с качелей и подошла к моему окну, увязая сандалиями в грязи.

— Вы тоже сюда переезжаете? — спросила она.

За ее спиной возвышалась конструкция, похожая на деревянный скелет — видимо, тоже чье-то жилище.

— Мы пока только дедушку ищем, — ответила я.

Дедушку она не видела, но когда я произнесла имя Чипа, Молли показала в другую сторону улицы.

— Кажется, этот парень остановился вон там.

Отец вдавил педаль газа.

Снаружи дом казался серым оттого, что штукатурка покрывала его не полностью. Рядом валялись банки с краской.

У входа курила худая, как тростинка, девушка в короткой белой майке. Тонкая и бледная, она стояла и наблюдала сквозь огромные солнечные очки, как мы подходим к дому. В темных стеклах отражалось небо. В пустыне небо повсюду. Его там видно лучше, чем в любом другом месте на Земле.

— Вы его родители? — поинтересовалась она, когда мой папа спросил про Чипа.

Из дома до нас периодически доносились гитарные аккорды. Кто-то пел. Я с трудом дышала раскаленным воздухом.

— Мы просто хотим с ним поговорить, — успокоила ее мама.

Девушка сделала глубокую затяжку и выпустила клуб дыма. Она держала сигарету двумя пальцами на уровне бедер. Запах показался мне необычным: в нем чувствовалась гвоздика.

— Думаю, он там, — она кивнула в сторону входной двери и добавила: — Не заперто.

Войдя, мы обнаружили гостиную без мебели. На полу рядами лежали спальники. В одном из них явно кто-то был. Вентилятор под потолком вяло гонял горячий воздух.

— Здравствуйте? — произнес папа и огляделся. Казалось, он не знал, куда ступить. В коридоре валялось мусорное ведро, из которого, как кегли, высыпались на деревянный пол пивные бутылки.

С кухни доносилась музыка: две девушки — такие же худые, как та, что на улице, — сидели на разномастных стульях, а голый по пояс парень играл на гитаре.

Он увидел нас первым и отвлекся от своего занятия:

— Да-да?

Девчонки медленно повернулись в нашу сторону. Их покрасневшие глаза слезились. Едва завидев нас, они покатились со смеху. Моя семья попала на кухню к людям, совершенно на нас не похожим.

— Мы ищем Чипа, — объяснил отец.

Его слова, быстрые и резкие, с трудом рассекали воздух. Казалось, я ощущала вязкость окружающего пространства на физическом уровне: время здесь не двигалось.

Девчонки бросили взгляд вглубь дома.

— Эй, Чип, твой папаша приехал, — крикнул парень.

Девчонки снова заржали, а парень начал бренчать на гитаре.

Скорее всего, это были сбежавшие школьники. Я слышала, что они тысячами покидали города. Они воровали из классов часы, а потом разбивали их на улице.

Внешне Чип совершенно не изменился: черная майка, обрезанные черные шорты, такие же кроссовки и крашеные волосы. Он сидел в выцветшем шезлонге под потрепанным тентом и читал книгу.

Увидев нас, он очень удивился:

— А вы тут что делаете?

— Мой отец приехал сюда с тобой? — спросил папа.

Вопрос прозвучал смешно. У нас уже не оставалось никаких сомнений: дедушки в этом доме нет.

— Нет, а что? — ответил Чип, опустив книгу на колени.

В нескольких метрах от нас в плетеном кресле нежилась, обнявшись, влюбленная парочка. Они либо не замечали нас, либо не хотели замечать. Они так долго целовались, что мама прикрыла лицо рукой, чтобы не видеть их.

Папа показал Чипу один из буклетов, которые мы нашли в дедушкином доме.

— Я в курсе, что он считает часовое время полным бредом, но если он уехал, то я не знаю куда, — сказал Чип.

На заднем дворе не было забора, да и самого двора в привычном смысле слова не было. Вокруг расстилалась голая пустыня с солнечными панелями, которые поблескивали в горячих лучах.

— Вот откуда мы черпаем энергию, — перехватил мой взгляд Чип.

Электричество сюда не дотянули, и вода была тоже только привозная.

— Подумай о том, чтобы к нам присоединиться, — продолжил он. — Понимаешь, отделиться от тупой массы, влиться в новую среду.