Лойал покачал головой:

— Слушаешь ты или нет, это все равно остается верным. Колесо Времени ткет Узор Эпохи нитями людских жизней. А вы трое — та'верен, центральные точки плетения.

— Больше не надо, Лойал.

— Какое-то время, что бы вы ни делали. Колесо будет обводить Узор вокруг вас троих. И как бы вы ни поступали, более вероятно, что выбор ваших действий определен будет Колесом, а не вами. Та'верен тянут за собой историю, одним своим бытием создавая Узор, но Колесо оплетает та'верен туже, чем линии жизней прочих людей. Куда бы вы ни пошли и что бы вы ни делали, до тех пор, пока Колесо выбирает по-другому, вы будете...

— Хватит! — заорал Мэт. Игроки оглянулись, оторвавшись от костей, он ожег их взглядом, и те поспешили вернуться к игре.

— Извини меня, Мэт, — пророкотал Лойал. — Я знаю, что слишком много говорю, но я не хотел...

— Нет, я здесь не могу оставаться, — высказал Мэт стропилам наболевшее, — вместе с болтуном-огир и набитым дураком, который нос задрал выше крыши! Ты идешь, Перрин?

Тот вздохнул, глянул на Ранда и кивнул.

Ранд следил, как уходят его друзья, словно его обидные слова гнали их палкой. Я должен идти один. Да поможет мне Свет, так нужно.

Лойал тоже глядел им вслед, брови озабоченно поникли.

— Ранд, я и в самом деле не хотел...

Ранд постарался говорить погрубее:

— А ты чего ждешь? Иди с ними! Не понимаю, чего ты тут торчишь. Если ты не знаешь какого-нибудь выхода отсюда, мне от тебя проку мало. Иди! Иди ищи свои деревья, свои драгоценные рощицы, если их еще не срубили, а если нет — то скатертью к ним дорога.

Большие, как чашки, глаза Лойала смотрели удивленно-обиженно сначала, но понемногу они сужались от того, что почти могло быть гневом. Ранд не предполагал, что Лойал способен на ярость. В отдельных сказаниях утверждалось, что огир бывают разъяренными, хотя никогда не уточнялось, какими именно, но Ранд пока еще не встречал кого-то столь же спокойного и вежливого, как Лойал.

— Если вам того хочется, Ранд ал'Тор, — чопорно проговорил Лойал. Он холодно поклонился и зашагал следом за Мэтом и Перрином.

Ранд привалился к груде мешков с зерном. Ну вот, язвительно отметил внутренний голос, ты сделал это, верно? — Я должен был, отвечал он голосу. Я опасен, лишь если нахожусь рядом. Кровь и пепел, я сойду с ума и... Нет! Нет, не сойду! Я не стану использовать Силу, и тогда я не сойду с ума, и... Но я не могу идти на такой риск. Не могу, неужто непонятно? Но голос только смеялся над ним.

Вдруг Ранд заметил, что игроки смотрят на него. Все они, по-прежнему стоя на коленях, обернулись и пораженно смотрели на него. Шайнарцы любого ранга почти всегда были вежливы и корректны, даже с кровными врагами, а огир никогда не бывали в Шайнаре врагами. Глаза шайнарцев переполняло потрясение. Хоть лица их ничего не выражали, глаза говорили о том, что поступок Ранда чудовищен, выходит за рамки всех приличий. Где-то в душе Ранд соглашался с ними, и оттого их молчание было еще более осуждающим. Они лишь смотрели на него, и Ранд заковылял из кладовой прочь, словно их взоры гнали его.

Оцепенело он бродил по кладовым, выискивая место, где бы затаиться, пока не откроют вновь ворота. Тогда можно будет спрятаться, например, на дне повозки, доставляющей в крепость провиант. Если не станут на обратном пути обыскивать телеги. Если не обыщут кладовые, если, начав искать его, не перевернут вверх дном всю крепость. С упрямством Ранд и думать отказывался о такой возможности, сосредоточившись полностью на том, чтобы найти укрытие. Но в каждом обнаруженном убежище — будь то щель в груде сложенных мешков с зерном или узкий проход вдоль стены за винными бочками, заброшенная кладовка, с пустыми корзинами и тенями, — он представлял себе то, как его тут находят. И то, как этот невидимый соглядатай, кто бы — или что бы — он ни был, тоже отыскивает его тут. Поэтому Ранд продолжал свои настойчивые поиски, мучаясь от жажды, весь в пыли и с паутиной в волосах.

А потом он очутился в сумрачном, освещенном факелами коридоре, по которому крадучись шла Эгвейн, то и дело останавливаясь и заглядывая в кладовые, мимо которых проходила. Темные, свисающие до талии волосы были стянуты сзади алой лентой, на девушке было серое, цвета гусиного пуха, платье шайнарского покроя, отделанное красным. Когда Ранд увидел ее, то печаль и горечь утраты охватили его сильнее, чем тогда, когда он прогнал от себя Мэта с Перрином и Лойала. Он рос с мыслью, что однажды, может, и женится на Эгвейн; они оба так думали. Но теперь...

Девушка вздрогнула, когда прямо перед ней вдруг возник Ранд, ойкнула и сказала:

— Вот ты где! Мэт с Перрином мне рассказали, что ты выкинул. И Лойал. Я знаю, что ты замыслил, Ранд, и это попросту дурость. — Она скрестила руки на груди, большие темные глаза сурово впились в него. Ранда всегда поражало, как ей удавалось смотреть на него сверху вниз — когда ей того хотелось, — хотя ростом Эгвейн была ему лишь по грудь — и вдобавок на два года младше.

— Ладно, пусть дурость, — сказал Ранд. Вдруг ее волосы привели его в гнев. До того как оставить Двуречье, Ранд никогда не встречал взрослую женщину с не заплетенными в косу волосами. Там каждая девушка ждет не дождется дня, когда Круг Женщин деревни решит, что она вполне выросла, чтобы заплетать косу. Эгвейн этого разрешения точно ждала с нетерпением. И вот теперь ее волосы распущены, если не считать ленточки. Я хочу уйти домой и не могу, а она ждет не дождется, чтобы забыть Эмондов Луг. — Ты тоже уходи и оставь меня в покое. Больше тебе не стоит водить дружбу с пастухом. Тут теперь предостаточно Айз Седай, можешь увиваться вокруг них сколько твоей душе угодно. И не говори никому из них, что видела меня. Они явились за мной, и я не хочу, чтоб ты им помогала.

Ярко-алые пятна расцвели на щеках Эгвейн.

— По-твоему, я бы могла...

Ранд повернулся, собираясь уйти, и она с криком кинулась на него, обхватив его ноги руками. Они оба упали на каменный пол, седельные сумки и узлы разлетелись по сторонам. От удара Ранд крякнул, рукоять меча воткнулась в бок, и он опять охнул, когда девушка взгромоздилась ему на спину, будто на стул.

— Моя матушка, — твердо заявила Эгвейн, — всегда говаривала мне, что лучший способ обращаться с мужчиной — это научиться ездить верхом на муле. Она говорила, что по уму они большей частью почти равны. Иногда мул даже посообразительнее.

Ранд приподнял голову и оглянулся через плечо.

— Слезь с меня, Эгвейн. Слезь, я сказал! Эгвейн, если ты не слезешь, — он угрожающе понизил голос, — я тебе задам. Ты же знаешь меня.

Для большего веса к своим словам он прибавил еще и свирепый взгляд на девушку.

Эгвейн фыркнула:

— Ты не стал бы, даже если б и мог. Ты бы не стал никому ничего делать. Но ты все равно не можешь. Я знаю, ты не способен направлять Силу по своему хотению; это бывает случайно, и ты не можешь ею управлять. Так что ничего ты не сделаешь ни мне, ни кому другому. С другой стороны, я брала уроки у Морейн, поэтому, если ты останешься глух к голосу разума, Ранд ал'Тор, я могу чуточку подпалить тебе штаны. Уж с этим-то я справлюсь. Продолжай в том же духе и увидишь, под силу это мне или нет.

Вдруг, на миг, ближайший к ним факел на стене с ревом ярко вспыхнул. Эгвейн пискнула и, напуганная, уставилась на пламя.

Извернувшись, Ранд схватил ее за руку и стащил с себя, толкнув к стене. Когда он уселся, девушка сидела напротив него, взбешенно потирая руку.

— Ты и впрямь могла бы, да? — гневно сказал Ранд. — Ты балуешься с тем, чего не понимаешь. Ты бы нас обоих в головешки превратила!

— Ох уж эти мужчины! Когда не можете победить в споре, то либо убегаете, либо руки распускаете.

— Погоди-ка, погоди! Кто кого с ног сбил? Кто на ком сидел? И ты угрожала — пыталась! — что... — Он поднял руку. — Нет, не пыталась. Все время ты со мной это делала. Всякий раз, как ты понимала, что спор идет не так, как хочется тебе, мы вдруг начинали спорить совсем о другом. Но сейчас это не пройдет.