Мин не веря, смотрела на подругу.

— Что?.. Я ничего не понимаю.

— Дамани не позволено прикасаться к оружию. — Она подвигала рукой, ощущая, как отступает напряжение. — Нам даже мясо мелко режут. Я не хочу с собой ничего сделать, но даже если б хотела, то не смогла. Ни одну дамани никогда не оставляют одну там, где она может спрыгнуть с высоты, — это окно заколочено гвоздями, — или броситься в реку.

— Ну, это хорошо. То есть я... Ой, не знаю, что я несу. Если ты прыгнешь в реку, то можешь убежать.

Эгвейн мрачно продолжала, словно подруга ничего не говорила:

— Они дрессируют меня, Мин. Сул'дам и ай'дам дрессируют меня. Мне не удастся коснуться ничего, что я бы сочла за оружие. Несколько недель назад я раздумывала, не ударить ли мне Ринну по голове тем кувшином, и три дня я воды налить для умывания не могла. Подумав так о кувшине, мне пришлось не только перестать думать о том, чтобы ее им ударить, мне понадобилось убедить себя, что я никогда, ни при каких обстоятельствах, не ударю ее этим кувшином, только после этого я до него смогла дотронуться. Ринна поняла, что случилось, и объяснила мне, что надо делать. Она не позволяла нигде умываться, кроме как в этом тазике и с этим кувшином. Тебе повезло, все случилось между твоими приходами. Ринна позаботилась, чтобы эти дни я была мокрой от пота — с того момента, как проснусь, и до того времени, как засыпала, до предела измотанная. Я пыталась им сопротивляться, но они дрессируют меня — так же, как дрессируют Пуру. — Эгвейн прижала ладонь к губам, застонав сквозь зубы. — Ее зовут Рима! Я должна помнить ее имя, а не ту кличку, что они ей дали. Она — Рима, и она из Желтой Айя, и она сопротивляется им так долго и так упорно, как может. Не ее вина, что для дальнейшей борьбы у нее не осталось сил. Жаль, я не знаю, кто та другая сестра, о которой говорила Рима. Хотела бы я узнать ее имя. Запомни оба наших имени, Мин. Рима, из Желтой Айя, и Эгвейн ал'Вир. Не Эгвейн дамани, нет — Эгвейн ал'Вир из Эмондова Луга! Запомнишь?

— Прекрати! — оборвала ее Мин. — Прекрати это сей же миг! Если тебя повезут на корабле в Шончан, я буду рядом с тобой. Но не думаю, что обернется так. Ты же знаешь, я читала по тебе, Эгвейн. Большая часть мне непонятна — почти никогда мне не понять, — но я видела то, что, уверена, связывает тебя с Рандом, с Перрином и с Мэтом и... да, даже с Галадом, да поможет Свет такой дуре! Как что-нибудь такое случится, если Шончан увезут тебя за океан?

— Может, они весь мир завоюют, Мин. Если они захватят весь мир, что помешает Ранду и Галаду кончить дни в Шончан?

— Ты тупоголовая дура!

— Я исхожу из реальности, — отрезала Эгвейн. — Пока дышу, я не откажусь от борьбы, но для меня нет никакой надежды, что когда-нибудь я избавлюсь от ай'дама на своей шее. Также я не надеюсь, что кто-то остановит Шончан. Мин, если тот капитан возьмет тебя на корабль, уходи с ним. Тогда хотя бы одна из нас будет на свободе.

Дверь распахнулась, через порог шагнула Ринна.

Эгвейн вскочила на ноги и резко согнулась в поклоне, как и Мин. В крохотной комнатушке после этого сразу стало тесно, но Шончан ставили правила этикета выше удобств.

— День гостей, да? — сказала Ринна. — Я и забыла. Что ж, обучению найдется время и в день, когда приходят гости.

Эгвейн пристально смотрела за тем, как сул'дам снимает браслет с крючка, открывает его и застегивает вновь на своем запястье. Девушка не сумела разглядеть, как это делается. Если б можно было прощупать Единой Силой, то она раскрыла бы секрет, но о такой попытке Ринна немедленно узнает. Едва браслет сомкнулся на запястье Ринны, как на лице сул'дам появилось выражение, от которого сердце у Эгвейн упало.

— Ты направляла. — Голос Ринны был обманчиво мягок; в глазах горели гневные искорки. — Тебе известно, это разрешено только когда мы дополнены. — Эгвейн облизнула губы. — Верно, я была чрезмерно снисходительна к тебе. Верно, ты считаешь, что раз теперь стала ценной, то тебе разрешено злоупотреблять свободой. Думаю, я допустила ошибку, позволив тебе оставить прежнее имя. В детстве у меня была кошечка по кличке Тули. Отныне твое имя — Тули. Можешь идти, Мин. Твой визит к Тули кончен.

Мин помедлила лишь для того, чтобы перед уходом бросить на Эгвейн страдальческий взгляд. Что бы Мин ни сказала и ни сделала, могло быть только хуже, но Эгвейн не удержалась от тоскливого взгляда на дверь, когда та закрылась за ее подругой.

Ринна уселась на стул, пасмурно глядя на Эгвейн.

— За этот проступок я обязана сурово наказать тебя. Нас обеих призовут ко Двору Девяти Лун — тебя за то, что ты можешь делать, а меня как твою сул'дам и инструктора, и я не позволю тебе опозорить меня перед глазами Императрицы. Я остановлюсь, когда ты скажешь мне, как безгранично нравится тебе быть дамани и какой послушной после этого будешь. И еще, Тули! Скажи это так, чтобы я поверила каждому твоему слову.

При первом крике, донесшемся из комнаты, Мин, оказавшаяся в коридоре с низким потолком, вонзила ногти в ладони. Она шагнула было обратно к двери, но, опомнившись, остановилась, и слезы хлынули из глаз. Помоги мне Свет, что бы я ни сделала, будет еще хуже. Эгвейн, прости! Прости меня!

Чувствуя себя никуда не годной, совершенно бессильной, она подобрала юбки и пустилась бежать, а крики Эгвейн преследовали ее. Мин не могла заставить себя остаться, и то, что она уходит, заставляло ее чувствовать себя трусихой. Наполовину ослепшая от слез, она очутилась на улице, что поняла не сразу. Она хотела вернуться к себе в комнату, но теперь не могла. Ей невыносима была мысль, что Эгвейн мучают, а она сидит в тепле и безопасности под крышей соседнего дома. Яростно вытирая слезы с глаз, она завернулась в плащ и зашагала вниз по улице. Как только девушка смахивала слезы, по щекам катились новые. Она не привыкла плакать на глазах людей, но она и не привыкла чувствовать себя такой беспомощной, такой ни к чему не способной. Она не знала, куда идет, только хотела оказаться подальше от криков Эгвейн.

— Мин!

Приглушенный окрик, и девушка замерла на месте. Поначалу она не разобрала, кто ее окликнул. Редкие прохожие шли по улице в такой близи от домов, где квартировали дамани. Не считая одного мужчины, что пытался уговорить двух шончанских солдат на портрет, который он с них нарисует цветными мелками, местные жители, как один, старались пройти мимо быстрым шагом, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег. Пара сул’дам прошагали мимо, позади, опустив взгляды, семенили на привязи дамани; шончанки обсуждали, сколько еще марат'дамани они рассчитывают обнаружить до отплытия на родину. Взор Мин скользнул по двум женщинам в длинных дубленках, потом изумленно метнулся обратно, когда они направились к ней.

— Найнив? Илэйн?

— И никто иной. — Улыбалась Найнив через силу; взгляд у обеих был напряжен, они словно гнали с лица тревожную нахмуренность. Мин подумала, что никогда не видела зрелища удивительнее, чем появление подруг. — Этот цвет тебе идет, — продолжала Найнив. — Тебе давно не мешало бы платье носить. Честно говоря, увидев тебя в штанах, я и сама о них начала подумывать. — Когда она подошла ближе и увидела лицо Мин, голос ее стал резче. — В чем дело?

— Ты плакала, — сказала Илэйн. — Что-то с Эгвейн стряслось?

Мин вздрогнула и оглянулась через плечо. По ступенькам спустились сул'дам и дамани и двинулись в другую сторону, свернув к стойлам и конному двору. Наверху лестницы стояла еще одна женщина со вставками с молниями на платье и разговаривала с кем-то внутри дома.

Мин схватила подруг под руки и заторопилась с ними вниз по улице, по направлению к гавани.

— Тут для вас обеих опасно. Свет, да вам и в Фалме находиться опасно! Тут повсюду дамани, и если они вас найдут... Вы знаете, кто такие дамани? Ох, вы себе представить не можете, как я рада вас видеть!