Мексиканская армия когда-то считалась нашим основным противником. Противник этот был не только основным, но и почти идеальным. Он был многократно бит, он был скрупулезно изучен, и он никогда не обманывал ожиданий наших генералов, предлагая им сдаваться точно по расписанию.

С тех пор прошло много времени, но, по слухам, мексиканская армия осталась такой, какой была в 1847 году, когда наши взяли Мехико. Через двадцать лет Мехико взяли французы из Экспедиционного корпуса, а мексиканская армия была все та же. Похоже, мексиканцам, наконец-то, надоело впускать в свою столицу разных иностранцев, как того требует традиция. Поскольку никто не позволит ради собственной прихоти рушить священные традиции и что-то менять в армии, остается создавать свою армию. И очень похоже, что этим занялись всерьез.

Незадолго до появления на моем горизонте Криса я имел обстоятельную беседу с одним из поставщиков овощей в местный салун. Сам он простой огородник, зато его брат там, за рекой, работал учителем ботаники и был борцом за повышение урожайности.

Моему новому приятелю был нужен надежный партнер для осуществления перевозок через границу саженцев и рассады различных полезных растений. Схема была проста, как яблоко в разрезе. Отсюда туда отправляются высокопродуктивные сорта пшеницы, кукурузы и фасоли. Оттуда сюда направляются пшеница, кукуруза и фасоль, не такие высокопродуктивные, зато приспособленные к суровым условиям. Если их сажать рядом, то наша фасоль станет более стойкой, а их – более продуктивной. Ботаника на службе человека.

Сопровождать связку мулов на горных дорогах – дело нехитрое, и оплату мой ботаник предлагал вполне приличную, но желающих не было.

Как я понял, пугали людей взрывы на горной тропе. Примерно раз в месяц приходил очередной слух о том, как какой-нибудь мул с грузом рассады сорвался на осыпи и упал на дно ущелья. Взрыв, последовавший за этим падением, забросил его останки обратно на тропу. Возможно, что рассаду слишком усердно удобряли нитроглицерином.

Я понимал, что создателям новой армии нужно много динамита. Новое часто приходится строить на площадке, расчищенной взрывами. Но мне в этом деле виделась иная роль для себя, и я отказал ботанику.

Слух мой выхватил из бессвязного гомона человеческих голосов, фразу, брошенную собеседником Криса: «Этот нам подходит. Посмотрите на шрамы на его лице». – «Нам больше подходит тот, кто оставил эти шрамы», – ответил второй.

Если речь шла обо мне, то я подошел бы и одному, и другому. Шрамы эти появились на моем лице после неудачного опыта с новым порохом. Патрон взорвался в казеннике, и шайены неделю лечили меня девичьей мочой. Кстати, прекрасное универсальное средство.

Я уже хотел было обсудить с Крисом и его загадочными спутниками методы шайенской медицины, как мое внимание привлек звучный голос крупье. «Делайте ваши ставки, джентльмены!» И я вспомнил, зачем пришел сюда.

Бумажные доллары нравятся мне прежде всего тем, что легко укладываются в подкладку шляпы. При этом они не впитывают пот и надежно предохраняют голову от переохлаждения.

Я успел сделать ставку. Через минуту крупье длинной лопаткой подгреб к себе мои денежки. Оставалось утешиться тем, что шляпа моя полегчала и не будет больше клонить голову к земле, а позволит ей держаться гордо и прямо.

Официант появился за моей спиной как раз в тот момент, когда я понял: в некоторых случаях, если рука вовремя не нащупала стакан виски, она хватается за кольт.

– Вас хочет угостить вон тот джентльмен в углу, – сказал мой спаситель.

Я оглянулся, и Крис кивнул мне с другого конца салуна. Его спутники переглянулись и уставились на меня изучающе.

– Привет, Винн. Что будешь пить?

– Виски.

– Как дела? Устроился куда-нибудь?

– Обдумываю одно предложение, – сказал я солидно. – Местный зеленщик ищет надежного партнера. – Однако говорят, есть и другие возможности заработать, – я перешел к делу и посмотрел в глаза Крису.

– Говорят, – кивнул Крис. – Говорят, что какую-то деревню мухи заели.

– Мухи? – я задумался на секунду. – Это интересное предложение. Вот только не знаю, почем нынче платят за мух…

– Двадцать долларов.

– За каждую муху?

– За всю работу.

– Понятно… – я пытался понять, насколько серьезно говорит Крис.

Он улыбался, но это была извиняющаяся улыбка. Кого он хочет нанять за двадцать долларов? Я спросил:

– А ты сам как? Нашел работу?

– Нашел. Правда, пришлось достать мухобойку. Собираюсь в ту самую деревню.

– Это наша деревня, – произнес, наконец, одиниз его спутников.

– Собираю попутчиков, – сказал Крис.

– Что такое двадцать долларов… – прикинул я. – Не хватит даже на патроны.

– У нас бедная деревня, сеньор, – сказали его спутники. – Мы не можем заплатить больше. Конечно, если вы устраиваетесь в овощную лавку, вам смешно слышать о таких предложениях. Такое хорошее место. Спокойная постоянная работа. На зелень всегда будет спрос…

Двадцать долларов… Тоже деньги. Я слыхал, что Крису приписывали несколько громких ограблений. Улов составлял тысячи долларов. Не мог же он прокутить все деньги так быстро? Значит, все это сказки.

Я еще раз посмотрел в его глаза. Он едва заметно улыбался, видно, представляя меня в фартуке зеленщика.

Черт возьми, а почему бы не предположить, что человек хочет сделать доброе дело? Может быть, чтобы уравновесить другие свои дела. Может быть, ему просто нравится помогать бедным. А может быть, он поклонник мексиканской кухни. Так или иначе, он двигает на юг, куда и мне давно хотелось. Все дальше и дальше на юг.

– Значит, попутчиков собираешь. И как идет набор? – спросил я у Криса. – Много народу записалось?

Он усмехнулся и молча показал один палец.

– Плохо считаешь, – сказал я ему и показал два пальца.

Крис никогда не брался за дела, которые мог сделать кто-то другой.

В детстве ему частенько доставалось от матери. У нее была тяжелая рука, и лентяя-сынка она гоняла со всей нерастраченной страстью молодой вдовы.

Отец его был удачливым рыбаком, пока не пропал во время внезапного осеннего шторма. Они жили тогда на берегу Черного моря, в городе Одессе, на Большом Фонтане. И не было в том городе более славного дела, чем рыбацкий труд. Потому что все жители Одессы – негоцианты и биндюжники, полицейские и воры, актрисы и белошвейки – все они ели рыбу. Крис (тогда его называли Кирюшей) тоже должен был стать рыбаком, когда вырастет. А пока ему приходилось вместе с матерью и сестрами скоблить полы у богатых горожан и таскать на пристани неподъемные корзины с рыбой.

Корзины он таскал легко, а ползать на коленях в чужих домах было для него сущей казнью. Сестра и мать прекрасно справились бы и без него, и Крис долго не понимал, почему он делает эту работу вместе с ними. Ему было двенадцать лет, когда он случайно заметил, каким взглядом следил хозяйский сынок-гимназист за его сестренкой, наклонявшейся над тазом.

Да, двенадцать, и он уже кое-что понимал. Крис дождался, когда мать получит деньги за работу, выждал еще два дня, и только на третий подстерег гимназиста и выдрал его собственным же ремнем с гимназической пряжкой. Выдрал просто так, без малейшего законного основания. Может быть, смутно припомнив из Закона Божия, что «посмотревший на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с ней в сердце своем».

Ему не суждено было стать рыбаком и уходить в море на шаланде или фелюге, потому что он нашел другие способы добывать рыбу. Сначала рыбу. Несколько корзин, поставленных в нужное место и в нужное время незаметно для начальства. Этого хватало, чтобы накормить семью и угостить соседей, а остатки можно было отнести перекупщикам. Потом были ящики с французским вином, разлитым и закупоренным в подвале старого Фишеля. Вино могло быть и португальским, и итальянским – это зависело не столько от пропорций, в которых смешивались сироп, сок, краска и спирт, сколько от наличия подходящих этикеток. Фишель не мог пожаловаться полиции, что у него пропадает часть продукции, потому что уж такая это была продукция. Когда Крис и его друзья подросли, ящики и корзины уже таскали Другие ребята, а Кирилл Белов делал то, что не могли делать другие – думал, рассчитывал, командовал. Делил, в конце концов.